Страница 2 из 17
...Корова соседей подняла меня на рога и мне
кажется, что я взлетел выше ёлок леса.
...Дядя Тимофей сделал из газеты гармошку,
положил в нее тлеющие угли: при разведении мехов в темноте она становится малиновой.
...Я с ребятами - двоюродными братьями хожу по полю, в котором растет разноцветная репа: зеленая, синяя, желтая.
...Мы-ребята жуём "ошурки" - чёрные упруго -липучие сгустки, получающиеся при перегонке бересты в деготь на дедовом заводе.
Вижу своего деда Тита: старичок ниже среднего роста с бородкой, неулыбчиво - заботливым лицом, в рубахе и штанах домашнего производства. Чаще всего чем-то занятого по хозяйству, курящего цигарку самосада. Иногда с пестерём за плечами, в лаптях- уходящего в лес, или пришедшего с рыбалки. Строгающего дерево: при изготовлении инвентаря для сенокоса, саней, телег. Иногда, за токарным станком: из-под резца вьется курчавая свежо пахнувшая стружка. Эти картинки, скорее всего относятся ко времени, когда мы переехали с хутора в колхоз и я немного подрос. Дед обладал талантом "мастера на все руки". Живя еще на хуторе, на своём "заводе" гнал деготь. В жизни тогдашней деревни деготь был незаменимым веществом: им пропитывалась кожаная обувь, лошадиная сбруя, применялся в качестве смазки осей тележных колес, прялок. Наконец, дегтем смазывали сухие и исколотые жнивьем руки, лечили ревматизм, радикулит. У деда была кузница, в которой ковались многочисленные изделия для обработки земли и уборки урожая: лемеха плугов, зубья для борон, косы, подковы и многое другое, нужное в быту деревенской жизни. Мне известно, что дед делал велосипед; не знаю, ездил ли он на нём, но годы спустя я обнаружил в металлическом скарбе велосипедную цепь, явно кустарной работы. Он занимался и плотницко-столярными работами. Новый дом на хуторе был построен его руками, с помощью сыновей. Единственно, что было в доме не самодельным- стекло окон. На токарном станке точились детали прялок, деревянная посуда, игрушки, пасхальные яйца; всего не перечислить. Дед плел обувь, корзины и пестери (плоский заплечный рюкзак из бересты), делал бураки (туеса), в которых носили в поле квас и молоко. Обладая музыкальным слухом, играл на гармони и на самодельной скрипке.
Многое из перечисленного могли делать и его сыновья. Макар, уже в колхозное время, был кузнецом. Почти все сыновья играли на гармони.
Вообще, в то время в деревнях люди жили натуральным хозяйством, а в таких глухих местах, как наш хутор, тем более. Некуда было сбыть произведенное на земле, значит и не на что было купить одежду - обувь. Да и где она была?! Единственно, что покупалось: соль, спички, керосин. А на хуторе, да и позднее, керосин заменялся лучиной, а спички - огнивом.
Рубашка или штаны проходили длинный производственный цикл. Сеяли лен, осенью его теребили и связывали в снопы. Снопы сушились в овинах, вымолачивалось семя. Из семени на маслозаводе выжимали масло. Льняное масло - коричневого цвета, с хорошим запахом и вкусом. Кроме того, из него получается прекрасная олифа, с глубокой древности применяемая в масляной живописи. Обмолоченные снопы льна расстилались на земле, где солнце и дождь делали изо льна треску, которую высушивали и мяли ручными мялками. При этом процессе хрупкая наружная оболочка растрескивалась и осыпаясь, оставалось волокно. Но в нём еще было много частиц оболочки и их выбивали широкими тонкими деревянными досками - "трепалами". Трепать лен - тяжелая и неприятная часть из всего цикла льнообработки: духота, пыль, пот. Такая атмосфера провоцировалась тем, что волокно должно быть сухим, чтобы оно лучше очищалось: отсюда и жара в помещении. Волокно чесали на металлических щетках, превращая его в кудель. Из кудели веретеном, или на прялке, скручивалась нить. Нити особым образом навивались на навой ткацкого станка, на котором и производилась уже ткань. Правда, пригодная только для грубой одежды. Дальше ткань проходила отбеливание и крашение.
Почему я так подробно это описал? Потому что, надевая рубашку, современный человек совершенно не представляет, что в этом предмете туалета лежит многовековой изматывающий труд неисчислимых поколений. И этот труд имел место быть совсем недавно: я был свидетелем этого "мракобесия" и частично участвовал в нём.
Обувь была тоже самодельной: зимой - валенки, теплые и удобные для наших северных широт, летом - лапти. Лапти плели из березовой или липовой коры. Липовые- считались более элегантными. В сухую погоду лапти были удобны и легки, но осенью и особенно весной, ноги от воды они не спасали. Ботинки или сапоги являлись редкостью и предназначались для выхода в "свет", например в гости, в праздничные дни. Был еще один вид обуви - моршни. Они удобны, как в сухую погоду, так и во влажную: почти не пропускают воду. Делались они так: из сырой свиной шкуры вырезается овал, по периметру стамеской просекаются прорези, через них протаскивается веревка, веревка натягивается - шкура мягко охватывает ногу. Когда шкура высыхает - получается лодкообразная, а вкупе с онучами, совсем не плохая обувка. Всю обувь в деревне носили с онучами ( портянками) ; отсюда и поговорка о дальних или нежелательных знакомых: "мы с ним на одном солнце онучи не сушили". Весь описанный здесь быт нашего хутора, в северных деревнях сохранялся вплоть до шестидесятых годов 20-го века. Он несколько изменился с периода создания колхозов, так как у населения стало неизмеримо меньше времени на личные дела. В это время ремесленное производство сократилось, а промышленных товаров в деревню практически не поступало.
С одеждой и обувью трудности возросли и стали нестерпимыми во время войны и еще годы после неё. Люди ходили в старье со сплошными заплатами.
Хутор располагался и двух километрах от так называемой "корчёвки" - дороги в сплошном лесу, ведущей от сельского центра - деревни Верхняя Волманга до райцентра - железнодорожной станции Опарино. Ближайшая деревня Скрябинская в трех километрах. Чуть ближе, на корчёвке, был хутор с одной семьей Ончуровых. В-Волманга находилась в пяти километра Дорога до райцентра - расчищенная от леса полоса, по которой ездили на лошадях зимой и летом. Весной и осенью она превращалась в ленту сплошной грязи и доступна была только верхом.
Ближайшая речка Шурыговка, у Ончуровского хутора, не представляла хозяйственного интереса. Настоящая река Белая, с рыбой и мельницей, была около деревни Скрябинская, километрах в пяти от хутора.
Наш сельсовет до коллективизации насчитывал свыше 30 деревень и хуторов. Самая большая деревня В-Волманга, в 20 домов. Хутора имели, в основном, один-два дома. Наш хутор был самым населенным - 5 семей.
Регион расположен в верховьях реки Волманга и на ее притоках- Белая и Черная, в сплошном массиве таежных лесов, на стыке Кировской, Вологодской и Костромской областей.
В настоящее время кажется невероятным, какое огромное количество земли выделялось на одно хозяйство - до двадцати десятин на мужскую душу. Конечно там были беспредельные леса, населения было мало и проводилась хуторcкая политика заселения.
1930-й год прекратил это расточительство; всех загнали в колхозы, хутора ликвидировали. Весь наш колхоз в 30 хозяйств имел совсем немного земли: пашни, сенокоса и пастбищ. Пахотной земли было всего около 200 гектаров. Леса, в основном, отошли в Госфонд. Да и при той лошадиной технике большего и не требовалось. Приусадебные участки были сравнительно большими, 40 соток. Моя сегодняшняя "усадьба" 6 (ш е с т ь) соток, где я пишу эти строки, выглядит не просто карикатурно, но и опасно: деревянные строения стоят впритык друг к другу. Это начальственная дурь ставит многочисленную рать российских "дачников" под домоклов меч "красного петуха". В "Дубках" за какие -то 20 лет было множество пожаров, сгорело с десяток строений: дома, сараи, бани. Наши "Дубки" занимают 45 гектар. У моего деда земли было в два раза больше, хотя по статусу того времени он числился в бедняках. Есть надежда, что чиновники, бросившие людям этот клочок, стоят сейчас где-нибудь в железной клетке, в которой нельзя повернуться.