Церковь воинствующая

О детстве, отрочестве и юности будущего праведника и молитвенника за землю русскую, практически, ничего не известно. Никаких сведений не сохранилось и о его родителях. Если в житиях многих известных святых мы читаем, что тот или иной святой родился от благочестивых родителей и даже, как преподобный Сергий, избран «от утробы матери», обстоятельства рождения отца Алексия покрыты таинственным умолчанием. Более того, сказано, что первое время своего служения он проводил жизнь далеко не подвижническую и даже предавался пьянству. Но жизнь его круто изменилась после одного случая.

Как-то ночью приехали его звать к умирающему больному в соседнюю деревню. Отец Алексий рассердился, стал выговаривать, зачем потревожили его ночью по такому пустяку, что больной, верно, не так уж и плох и доживёт до утра, отослал посланного назад, и лёг спать. Но заснуть уже не смог – мучила совесть, мерещился умирающий больной. Наконец, не выдержав, отец Алексий поднялся, оделся и отправился к больному.

Застал он его уже мёртвым на лавке под образами – а рядом стоял Ангел со Святою Чашею в руках. Видение так поразило отца Алексия, что он упал на колени и всю оставшуюся ночь молился.

Домой он вернулся совершенно другим человеком и с этого дня повёл жизнь праведную, подвижническую, которой не изменил до самой кончины. Ежедневно совершал Литургию, по возможности придерживаясь монастырского устава. Келейное правило у него было такое: полуночное – полуночница, 12 псалмов избранных, житие святого того дня, из Пролога поучение того дня; утреннее – молитвы утренние, часы, акафист или преподобному Сергию, или великомученице Варваре, или святителю Митрофанию; полуденное – четыре кафизмы; вечернее – канон Спасителю с акафистом, канон Пресвятой Богородице с акафистом, канон Ангелу Хранителю, молитвы на сон грядущим, поклоны с молитвой Иисусовой. Ночью при всяком пробуждении также клал поклоны. Вообще всех поклонов в течение суток у него было полторы тысячи. Пишу вкушал только один раз в день. Мяса не употреблял совсем. По средам и пятницам не вкушал ничего горячего. Строго соблюдал посты и во время постов не вкушал ни рыбы, ни масла. В первую и последнюю неделю Великого поста никто в доме не знал, чем он питался. В эти дни, по его приказанию, ему вовсе не приносили никакой пищи. Занимался батюшка и рукоделием – плёл лапти, корзины, обихаживал пчельник, садовничал, огородничал…

Надо заметить, что любое молитвенное правило, будь оно даже и такое большое, как у отца Алексия, как и пост, и рукоделие, не есть сама добродетель, а всего лишь средство к стяжанию её, ибо суть молитвы не в числе, а во внимании, а что касается поклонов, так преподобный Амвросий Оптинский заметил, что Богу нужны не наши ноги, а наше сердце – «Сыне, даждь Мне сердце твое». То же самое можно сказать и о посте, ибо и он есть всего лишь средство к стяжанию добродетели. Святитель Игнатий (Брянчанинов) по этому поводу приводит удивительный пример из собственной жизни. Однажды в храме Сергиевой пустыни под Петербургом, где он был тогда наместником, он встретил прибывшего с Афона монаха. Проходя мимо него в церкви, он заметил исходящий от того жар. Одет же был монах легко, на ногах вообще ничего, а на дворе был лютый мороз. Святитель пригласил подвижника к себе на беседу, в результате которой выяснилось, что монах носит ещё и власяницу на теле, читает ежедневно 12000 Иисусовых молитв, сопровождающихся разными видениями, занимается сухоядением, не чувствует мороза, ежедневно делает по полторы тысячи земных поклонов, а под конец рассказа даже с видимостью смирения прибавил – не добавить ли к молитвенному правилу ещё «Иисусовых и поклонников». Святитель сразу понял, что перед ним человек, находящейся в духовной болезни – «прелести», и посоветовал попробовать (просто ради эксперимента) иной способ молитвы, а именно, чтобы во время произнесения её слов не проскользнула ни одна посторонняя мысль, а ум был совершенно свободен от всяких мечтательных образов и целиком заключён в слова молитвы, ибо, заметил он, «рассеянная молитва оскорбляет величие Божие». Монах, разумеется, согласился. На прощание святитель посоветовал ему взять номер в гостинице непременно на первом этаже. На удивлённый вопрос, ответил: «А вдруг вам во время молитвы придёт мысль, идти по воздуху из Петербурга на Афон, и вы, упав с высоты второго этажа на мостовую, разобьётесь насмерть?» На что тот с удивлением ответил, что эта мысль уже не раз приходила ему и прежде, но что он был совершенно убеждён, что его, по слову Господню, ангелы понесут на руках… Результат превзошёл все ожидания. На утро горе подвижник прибежал к святителю с упрёком, что он своим советом лишил его «всего»: теперь он не только не может молиться, как прежде, но даже и одной молитвы не может произнести со вниманием, а ещё стал мёрзнуть, когда до этого совершенно не чувствовал холода, физически ослаб, нуждается в регулярном приёме пищи, тогда как прежде мог неделями ничего не вкушать.

И подобных случаев в святоотеческой литературе множество. Поэтому к приведённому выше молитвенному правилу прибавим, что проходил его отец Алексий весьма и весьма осторожно. Не избежал он, как и многие другие подвижники и делатели молитвы, множества искушений, о чём свидетельствуют и его собственные записки и воспоминания игуменьи Арзамасского монастыря Марии, которой отец Алексий рассказывал то, что не открывал другим. К сожалению, в дошедших до нас записках помещицы Пазухиной ни слова не говорится о смысле этих видений и откровений, не объясняется, как относиться к ним, а просто о них упоминается. А надо бы сказать, что все они вполне могли привести и к «прелести», и к падению, а также послужить соблазном для не по разуму ревностного читателя. Ну, например.

«Во время опасной болезни, – пишет игуменья Мария, – когда сей праведный старец лежал на одре своём с великим терпением, он удостоился слышать такое сладкое пение, которое никакой язык человеческий передать не может, и Сама Царица Небесная с великомученицей Варварой, одеяна в белые ризы, посетила раба Своего страждущего и без всяких врачей сотворила его здрава».

Надо бы сразу заметить, что, хотя подобных случаев чудесных исцелений немало описано в житийной литературе, тем не менее, они являются всего лишь исключением, а не примером для подражания, как и питание пророка Илии воронами.

В записках самого отца Алексия о видениях и откровениях высшего порядка говорится, что однажды ночью ему явился Господь Иисус Христос в царской одежде и благословил его. Рядом со Христом стояли три девы в белых одеждах, в которых подвижник признал три добродетели – веру, надежду и любовь. Явилась затем и Царица Небесная. И слышал он голос, который вещал: «Сей есть Сын Мой единородный, Сын Божий».

Явление Господа в сопровождении трёх дев и Царицы Небесной, очевидно, произошло вовсе не для того, чтобы сообщить то, что отец Алексий и так знал – о трёх главных христианских добродетелях, например, или о том, о чём не раз пел вместе с народом в храме: «И во Единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единородного, иже от Отца рожденного прежде всех век…» Смысл видения, вероятнее всего, был в духовной поддержке, в которой он, очевидно, лично нуждался. Если святителя Феофана Затворника насторожила подвижническая жизнь отца Иоанна Кронштадского, почему же не могла насторожить она и даже восстановить против отца Алексия не только близких родственников, но и братьев-священников? Посудите сами, единственный не только на всю округу, а на всю Россию какой-то сельский батюшка вдруг взялся «чудить». И это не пустые домыслы или предположения. Ни один священник из всей округи ни разу не посетил его, не испросил совета, не оставил никаких воспоминаний. Даже близкие родственники, тот же отец Павел Вигилянский, женатый на его внучке и которому батюшка передал приход, или дьякон, присутствующий при чуде воскресения отрока, не оставили никаких воспоминаний об этом удивительном человеке, а ведь это были самые грамотные люди того времени. Что это? Нет пророка в своём Отечестве, зависть, непонимание, равнодушие?