Страница 10 из 17
Собрались и мы на автобусе со своим приходом. А мне недостойному даже выпала честь составить к этому торжеству временную службу. Навык соборного псаломщика и последующие десять лет пастырского служения на селе мне очень и очень пригодились в этом непростом деле. Впоследствии пришлось редактировать и первый акафист и составлять житие. Ограниченные сроки и недостаток материалов, конечно, сказались и на тексте жития и отчасти на тексте службы. Но, слава Богу, всё было сделано к сроку, и я от всей души благодарил батюшку Алексея за оказанную честь, а также – за честь в течение шести предыдущих лет до самого дня прославления возглавлять богослужения, на которые мы ежегодно приезжали в Бортсурманы семьёй. Хорошо помню первое посещение Бортсурман. Накануне позвонил отец Андрей и, приглашая, между прочим, сказал, что, как правило, паломничество к батюшкиной могилке сопряжено с различными непредвиденными обстоятельствами. И это оказалось правдой. Хороню помню ужасную, со стороны села Спасского, через поле, дорогу, куда мы зачем-то заехали, наши плутания, переживания, страхи, поспеем ли, туда ли едем, не подведёт ли машина… Но никакие трудности, конечно, не могли идти в сравнение с той пасхальной радостью, которую пережил я тогда и после Всенощного бдения, вычитывая вечером правило в уютной, очень тесной каморке маленького, недавно купленного домика тогда ещё бездетных отца Андрея и матушки Елены, и особенно после Литургии, крестного хода и панихиды на могилке Бортсурманского праведника. Было ясное майское небо над нами (как, впрочем, и во все последующие годы), играющее, как на Пасху, солнце, торжественные возгласы «Христос воскресе» (практически, всегда торжества проходили и поныне проходят в дни последования Святой Пасхи) и не менее радостные отклики молящихся «Воистину воскресе». И, пожалуй, только теперь я понимаю, почему преподобный Серафим Саровский считал отца Алексия своим сотаинником по благодати: оба – отцы пасхальной радости! На службах обоих среди лета или в начале оного, или в конце поют «Пасху»… И если ко всему этому вспомнить, что пока во всей истории Русской Православной церкви отец Алексий единственный прославленный в чине Всероссийски чтимых святых простой сельский батюшка, обременённый к тому же и немалым семейством, то невольно начинаешь разделять удивление преподобного Серафима Саровского, поставившего Бортсурманского праведника по святости жизни «выше многих монахов».
И теперь, сидя в ПАЗике, неторопливо и нудно тащившем нас на край географии Нижегородской области, глядя на «эти бедные селенья, эту скудную природу», на этот «край родной долготерпенья», я думал о том, что если бы не отец Алексий, и о Бортсурманах можно было бы сказать то же, что и о всех сёлах нашего многострадального Отечества – Богом забытые. И если бы я не знал из того же тютчевского стихотворения, что всю эту землю «в рабском виде Царь Небесный исходил благословляя», то ничего, кроме горечи и чувства безысходности, эти «бедные селенья» у меня бы не вызывали. Но жила в сердце надежда, что Господь молитвами святых своих, в том числе и батюшки Алексия, восстановит попранное на Руси безбожием благочестие. А как чаяли мы тогда, грешные, чуда духовного возрождения! Чаем ли теперь? Во всяком случае, разговоры об этом почти сошли на нет. Оттого, уверяют некоторые, что оно, воскресение, уже налицо, то есть уже осуществилось – вон сколько воздвигнуто, отремонтировано и отреставрировано храмов!.. И это верно. А человеческих душ? Есть, конечно, и радости, но больше теперь почему-то даже не горя, а тревоги. И в первую очередь за будущее детей…
А в Бортсурманах в это время вовсю шла подготовка к предстоящему торжеству. Уже была написана священником Сергием Симагиным икона, изготовлена стараниями нижегородских резчиков красивая рака, по мере сил и средств, приведён в надлежащий вид храм, территория вокруг, разбиты клумбы, посажены цветы, привезены вагончики для паломников, устроена летняя кухня, в переданном храму доме притча также устроена кухня с небольшой трапезной для священства. Конечно, во всех этих делах чувствовалась отеческая забота и любовь самого батюшки Алексия.
Хотя мы прибыли за час до Всенощного бдения, несколько автобусов с паломниками из Чувашии, из Нижнего, ещё откуда-то уже опередили нас. И в храме, и вокруг него было много народу. В алтаре уже собралось приехавшее на торжества священство, как из самого Нижнего, так и из разных приходов епархии. Отцов, в общем-то, прибыло немного. Но даже и тем, кто приехал, было тесно в небольшом, явно не приспособленном для архиерейского богослужения, алтаре. Пока иподьяконы готовились к архиерейской службе, на клиросе уже пробовали на оба гласа составленные мною тропари. И как-то особенно торжественно и непривычно для моего слуха прозвучали они в слаженном многоголосии архиерейского хора.
Народ всё прибывал. И уже затеяли исповедь. Практически все паломники желали причаститься. Настроение у всех было приподнято-возбуждённое. В кои веки правящий архиерей будет служить в Бортсурманах! Ни в самом житии отца Алексия, ни в каких других исторических документах ни словом не упоминалось о посещении Бортсурман хотя бы одним из всего сонма правящих архиереев Нижегородских и Симбирских (храм переходил неоднократно из епархии в епархию). А уж о памяти народной и говорить не приходится. Какая может быть память после стольких-то лет богоборческого режима? Так что ждали владыку с нетерпением. Выходя на паперть, все глаза проглядели – не едет ли? С высоты холма, на котором стоял Бортсурманский храм, привычная «совецкая» дорога (яма на яме) сбегала под гору, поднималась и спускалась опять, и чуть заметной серой ленточкой тянулась вдоль подножия обезлешенных коллективизацией, засеянных озимыми и яровыми, далёких холмов.
Находящимся в храме о прибытии архиерея возвестил суматошный колокольный звон. Священство двумя ручейками выплыло из боковых врат алтаря и приготовилось к встрече, выстроившись по чину с обеих сторон ковровой дорожки, сквозь плотную стену богомольцев выбегавших в распахнутые настежь двери, за которыми уже немного хмурилось майское небо.
Не буду описывать «встречу», богослужение. Скажу только, что всё шло, как обычно – благолепно и чинно. Во время полиелея мощи переложили в новую раку и впервые пропели величание.
За вечерней трапезой, устроенной в тесной комнатке недавно отданного приходу дома притча, Владыка, как всегда, по-домашнему прост. Никто перед ним не стелется, не дрожит, не заглядывает с рабской преданностью и подобострастием в глаза. Славословий в свой адрес Владыка вообще не любит, и все это прекрасно знают. Речь идёт о предстоящей службе, о разных текущих делах, находится место и для шутки – отец Владимир Соловьёв что-то такое смешное рассказывает. Все дружно смеются. Обычная дружеская атмосфера. И я вспоминаю посещение архиереем моего прихода. Кто не знал Владыку, тем трудно поверить в то, что он, назвав тогда одного из моих маленьких сыновей за пухлые щёчки, Булочкиным, так потом на протяжении всех лет и интересовался при случае: «Как там Булочкин?» Обменивались мы с Владыкой помидорными, свекольными семенами. Выращивал Владыка такие домашние в обыкновенном цветочном горшке на подоконнике помидоры, а свёклу любил тёмно-красную – у нас как раз был такой сорт. Не поверят и тому, что в любой день после девяти вечера Владыке можно было позвонить в келью и решить любой вопрос. Скажешь, бывало: «Благословите, Владыка». «Бог благословит, сын мой. Что у тебя?» И всё по-отечески, мудро и спокойно решит. Нет, не ценили мы тебя, дорогой Владыка, живя за тобой, как за каменной стеной, а теперь только при одном вспоминании слёзы сами собой наворачиваются. Прости, дорогой Владыка, и помолись за нас, грешных.
Так же просто благословляют меня готовиться к завтрашней проповеди.
Как отец Василий Смагин, помнится, окончивший академию, служивший вместе со мной (или я с ним, если кому не нравится) тогда в Кафедральном соборе, перед первой своей проповедью на архиерейской службе, не спал всю ночь, так и я не спал, и всё выдумывал, чтобы мне такое «сверхестественное» выдать. Ну и выдал… Право, стыдно вспоминать даже. Тем более на фоне тех простых, понятных для простого народа слов, которые Владыка сказал в конце Литургии. Сказал, что мы прославляем отца Алексия потому, что он это заслужил своим добросовестным отношением к пастырскому делу, что жизнь его для всех нас должна послужить назиданием, что теперь у нас есть молитвенник пред Богом.