Инес души моей

Алонсо де Монрой, этот галантный мужчина, верный и храбрый солдат, умер через несколько лет в Перу при загадочных обстоятельствах. Одни говорят, что его отравили, другие — что он умер от лихорадки или от укуса ядовитого паука, но немало и тех, кто считает, что он жив и по сей день, только живет в Испании, куда тайно возвратился, устав от войн.

Корабль привез нам солдат, продукты, вино, оружие и боеприпасы, одежду, домашнюю утварь и скот, то есть все те сокровища, о которых мы давно мечтали. Но самым важным для нас было установление связи с цивилизованным миром: теперь мы уже не были одни на краю света.

Кроме того, нашу колонию пополнили пять новых испанок — жены и родственницы наших солдат. В первый раз с тех пор, как мы выехали из Куско, мне представилась возможность сравнить себя с другими женщинами из моего народа и обнаружить, насколько я переменилась. Тогда я решила спрятать подальше сапоги и мужскую одежду, перестать заплетать косы и сделать более элегантную прическу, начать пользоваться кремом для лица, который мне подарил Педро, и, наконец, заняться взращиванием в себе всех женских прелестей, о которых я давно и думать забыла.

Сердца жителей города снова наполнились оптимизмом, мы почувствовали в себе силы схватиться не только с Мичималонко, но и с самим дьяволом, если он объявится в Сантьяго. Наверное, хитрый вождь чуял это на расстоянии, потому что больше не предпринимал попыток напасть на город, хотя частенько приходилось биться с ним за пределами города и преследовать его до самых пукар — его крепостей. В каждой из таких стычек погибало столько индейцев, что впору было задаться вопросом, откуда берутся все новые и новые.

Вальдивия стал прилагать усилия к тому, чтобы те имения, которые он раздал мне и своим капитанам раньше только на бумаге, стали реальными. Он отправил послов к мирным индейцам долины просить их, чтобы они вернулись туда, где жили до нашего приезда, обещая им безопасность, землю и еду в обмен на помощь нам, ведь имение без рабочих рук — бессмысленный кусок земли. Многие из этих индейцев, которые покинули привычные места, боясь, что бородачи будут воевать с ними и грабить их, вернулись. Благодаря этому мы начали процветать. Кроме того, губернатор убедил вождя Витакуру уступить нам индейцев кечуа, которые гораздо лучше подходили для тяжелых работ, чем чилийцы. С помощью этих новых янакон Вальдивия стал разрабатывать прииск в Марга-Марга и другие жилы, о которых удалось разузнать. Нет более тяжкого труда, чем работа на золотых приисках. Мне довелось видеть там сотни мужчин и такое же количество женщин, многие из которых были беременны, а у некоторых к спинам были привязаны маленькие дети: эти люди стояли по пояс в холодной воде, промывая песок, ища в нем крупицы золота, с рассвета до заката, беззащитные перед болезнями, кнутами надсмотрщиков и жестокостями солдат.

Сегодня, когда я поднималась с постели, меня впервые за всю мою долгую жизнь подвели силы. Так странно чувствовать, что тело разваливается, притом что ум продолжает разрабатывать разные планы. С помощью служанок я оделась, чтобы идти к мессе, куда я хожу каждый день, потому что мне нравится начинать день с приветствия Деве Заступнице, у которой теперь есть собственная церковь и изумрудная корона. Ведь у нас с Девой такая давняя дружба! Я стараюсь ходить на первую, самую раннюю мессу, к которой приходят бедняки и солдаты, потому что в этот час свет в церкви такой, будто падает прямо с небес. Лучи утреннего солнца проходят через высокие окна и пронзают пространство церкви, как копья, освещая святых в нишах, а иногда и духов, которые меня окружают и прячутся за колоннами. Этот час так тих, словно специально создан для молитвы. Нет ничего более таинственного, чем момент, когда хлеб и вода превращаются в плоть и кровь Христову Я за свою жизнь присутствовала при этом чуде тысячи раз, но оно все так же удивляет и волнует меня, как в день первого причастия. Я не могу сдержаться и всегда плачу, когда получаю облатку Пока я в состоянии передвигаться, я буду продолжать ходить в церковь и исполнять свои обязанности: заботиться о больнице, о бедняках, о монастыре августинок, о постройке скитов, о своих имениях и писать эту хронику, которая, быть может, выходит длиннее, чем должно.

Я все еще не чувствую себя поверженной старостью, хотя, надо признать, я стала неуклюжей и забывчивой и уже не могу хорошо делать то, что раньше выходило у меня само собой. Время еще не победило меня. Я не перестала следовать старой привычке тщательно мыться и одеваться: хочу до конца оставаться верной своим земным правилам, чтобы Родриго встретил меня чистой и элегантной, когда мы воссоединимся в ином мире. Мне не кажется, что семьдесят лет — это слишком много… Если бы мое сердце выдержало, я могла бы прожить еще лет десять; тогда бы я снова вышла замуж, потому что мне, чтобы жить, необходима любовь. Я уверена, что Родриго понял бы меня, как поняла бы его я, если бы он так поступил. Если бы он был рядом со мной, мы бы наслаждались друг другом до конца своих дней, спокойно и неспешно. Родриго боялся, что настанет момент, когда мы не сможем больше заниматься любовью. Думаю, на самом деле он боялся только быть смешным: у мужчин это дело всегда связно с гордостью. Но ведь есть множество способов любить друг друга, и я бы сумела выдумать что-нибудь, чтобы мы, даже состарившись, продолжали шалить в постели, как в лучшие времена. Мне не хватает его рук, его запаха, его широкой спины, его мягких волос на затылке, прикосновения его бороды, его дыхания около моего уха, когда мы обнимались в темноте. Мне так нужно прижимать его к себе, лежать рядом с ним, что иногда не сдержать хриплого крика. Где ты, Родриго? Ты мне так нужен!

Утром я оделась и вышла на улицу, несмотря на то что чувствовала глубокую усталость в костях и в сердце оттого, что сегодня вторник и мне нужно идти навещать Марину Ортис де Гаэте. Служанки носят меня к ней в портшезе, потому что она живет недалеко и нет смысла закладывать карету. На показную роскошь в этом королевстве смотрят косо, и я боюсь, что карета, которую мне подарил Родриго, грешит излишней пышностью.

Марина несколькими годами моложе меня, но рядом с ней я чувствую себя девчонкой. Она превратилась в педантичную и уродливую ханжу, да простит Бог мой дурной язык. «Приставьте стражника к губам, матушка», — со смехом советуешь мне ты, Исабель, когда слышишь от меня такие вещи, хотя, подозреваю, мои глупости забавляют тебя; кроме того, доченька, я заслужила себе право говорить то, что другие сказать не осмеливаются. Морщины и жеманство Марины в некотором роде радуют меня, но я борюсь с этим дурным чувством, потому что не хочу пробыть в чистилище дольше положенного. Мне никогда не нравились такие болезненные и слабохарактерные люди, как эта женщина. Но мне жаль ее: все ее позабыли, даже родственники, которых она привезла с собой из Испании и которые сделались процветающими жителями Сантьяго. Но их я не очень виню, потому что эта добрая сеньора смертельно скучна. По крайней мере, она не бедна и вдовствует достойно, хотя это, конечно, слабое утешение после печальной жизни покинутой супруги. Интересно, чем занимается наедине с собой эта несчастная женщина, которая ждет моих визитов так жадно, что начинает хныкать, стоит мне немного задержаться. Мы выпиваем по чашке шоколада — я изо всех сил стараюсь подавить зевоту — и разговариваем о том единственном, что нас объединяет, — о Педро де Вальдивии.

Марина живет в Чили уже двадцать пять лет. Она приехала году примерно в 1554-м, намереваясь взять на себя роль супруги губернатора, с целой свитой родственников и подхалимов, жаждущих подобраться к богатству и власти Педро де Вальдивии, которому король пожаловал титул маркиза и рыцаря Ордена святого Иакова. Но по прибытии Марину ждал неприятный сюрприз: оказалось, что она уже овдовела. Ее муж погиб от рук мапуче за несколько месяцев до ее приезда, так и не узнав о чести, оказанной ему королем. К тому же сокровища Вальдивии, о которых столько говорили, оказались выдумкой. Губернатора обвиняли в том, что он безбожно обогащается, что он забрал себе самые обширные и плодородные земли и что лично на него работает треть всех индейцев. Но когда все счета были подведены, выяснилось, что он беднее любого из своих капитанов и мне даже пришлось продать его дом на Оружейной площади, чтобы заплатить его долги. Городской совет не проявил щедрости и не назначил пенсии Марине Ортис де Гаэте, законной супруге завоевателя Чили: такая неблагодарность столь часта в этих краях, что ее даже называют «чилийским платежом». Мне пришлось самой покупать ей дом и оплачивать ее расходы, чтобы призрак Педро не стоял у меня над душой. Хорошо еще, что я могу позволить себе некоторые радости: учреждать разные заведения, закрепить за собой нишу в церкви, чтобы меня там похоронили, помогать множеству своих сторонников, обеспечить достойную будущность своей дочери и помогать вдове своего бывшего любовника. Какая теперь разница, что когда-то мы были соперницами?