Первый Рубикон

От своей тетки Цезарь одним из первых узнал, что консулы разбиты. Карбон, упав духом, бежал в Африку, а Гай Марий покончил жизнь самоубийством в Пренесте... На Юлию страшно было смотреть.

Утром второго ноября, разгромив остатки самнитов прямо у Коллинских ворот Рима, Сулла вошел в город.

Весь день и всю ночь Цезарь с Корнелией просидели дома, не сомкнув глаз, каждую минуту ожидая, что за ними придут вооруженные сулланцы. Но за дверью было тихо, Рим словно вымер.

На следующее утро ожидание стало невыносимым, и Цезарь отправился на форум к тетке, но ее не оказалось дома. Привратник доложил, что его госпожа срочно выехала в загородное имение.

Видя, как живущие неподалеку от форума сенаторы направляются к храму Беллоны, Цезарь проследовал за ними. Таких как он, жаждущих последних новостей, уже немало толпилось перед храмом богини войны.

Люди тихо перешептывались, ожидая выхода Суллы.

—Говорят, он всю ночь составлял какие-то списки!

—Не какие-то, а своих злейших врагов! И ему помогали в этом Гней Помпей и Марк Красс!

— Завтра народное собрание признает Суллу диктатором!

-Сенат никогда не выйдет с таким предложением на народное собрание, потому что, став диктатором, в первую очередь, Сулла примется за самих сенаторов!

Утверждавший это всадник вдруг испуганно умолк, по толпе пронесся шепот:

—Сулла!.. Сулла!..

Разглядеть кандидата в диктаторы Цезарю не удалось. Стоявшие впереди люди, поднимаясь на цыпочки, заслонили Суллу, вошедшего в храм. Заседание сената началось.

Люди переговаривались шепотом, словно надеясь, что до них сквозь каменные стены донесутся хоть несколько фраз из всего того, что скрывалось от их ушей. Многие стали досадливо оборачиваться на возникший позади шум: удары, стоны, окрики. Цезарь тоже оглянулся и увидел множество пленных, которых угрюмые центурионы гнали на расположенное поблизости Марсово поле. Израненных, оборванных, смертельно усталых, их была не одна тысяча человек. Следом за ними прошли несколько десятков легионеров, державших в руках копья и обнаженные мечи. Центурионы, подгоняя пленных, завели их в здание цирка и заперли там. Только один из легионеров остался стоять на полпути, поигрывая мечом и не сводя глаз с дверей храма Беллоны.

—Не этих ли бедняг занес в свои списки Сулла? — вздохнул всадник.

—Вряд ли!.. — возразили ему.— На это Сулле понадобилась бы не одна ночь...

—И что медлят наши отцы-сенаторы! — в отчаянии простонал кто-то.

—Сопротивляются... Иначе Сулла давно бы уже вышел из храма с видом победителя.

Знать еще остались в сенате уважающие себя римляне. И вообще...

Массивные тяжелые двери храма открылись, и говоривший осекся на полуслове.

Цезарь вытянулся, приподнимаясь на носки. Но вместо ожидаемого Суллы увидел насупленного сенатора, из тех, которого он никогда не видел в доме Мария. Сенатор высоко поднял руку и, давая знак легионеру, резко опустил ее. Воин побежал к цирку и исчез за его дверью. Спустя несколько мгновений, над Марсовым полем поднялся душераздирающий вопль, к нему присоединился другой, десятки, сотни!..

—Что это? — спросил побледневший всадник, но его слова остались без ответа.

Цезарь широко открытыми глазами смотрел в ту сторону, где за стенами цирка легионеры расправлялись с безоружными пленными. Сенатор нырнул в храм, то ли нарочно, то ли случайно позабыв закрыть двери. Едва стих последний вопль, стоящие перед храмом люди услышали насмешливый голос Суллы:

—Слушайте меня внимательно, отцы-сенаторы, и не беспокойтесь по поводу того, что происходит снаружи: там просто дают по моему приказу урок кучке негодяев!

Двери храма медленно закрылись.

—Все, — выдохнул всадник. — Теперь Сулла—диктатор!

Он махнул рукой и побрел прочь от храма.

Следом за ним потянулись остальные. Дойдя до форума, Цезарь увидел толпу людей, которая стояла перед объявлением, вывешенным на стене одного из домов.

—Что это? — спросил он у крайнего римлянина.

—Проскрипции! — коротко ответил тот.

—Что-что? — не понял Цезарь и услышал в ответ красноречивое: 16 —Смерть.

Приглядевшись, он отметил, что почти все объявление состоит из перечня фамилий. В нескольких словах Сулла обещал подарки тем, кто убьет приговоренных им к смертной казни; деньги тому, кто донесет на них; наказание, кто укроет приговоренных. А потом шли фамилии, фамилии, фамилии. Одних только сенаторов Цезарь насчитал не меньше сорока. А всадников — со счета сбился...

Вдруг отчаянный крик, похожий на тот, что Цезарь слышал совсем недавно на Марсовом поле, резанул уши. На этот раз взывал о помощи один человек, выбежавший из того самого дома, на стене которого висели списки. Никто из толпы не сдвинулся с места. Все, словно оцепенев, глядели вслед несчастному, за которым бежало сразу несколько воинов. Настигли его. Блеснул меч.

—Вот она, истинная "свобода", дарованная Суллой римскому народу! — вздохнул кто-то.

—Теперь сенаторы станут завидовать своим рабам!..

Цезарь вздрогнул. Стал внимательно изучать аккуратные столбцы фамилий. К счастью, среди них не было имен тетки, матери, сестры, его с Корнелией. Выбравшись из толпы, он быстрым шагом направился по улице, ведущей к Субуре. То, что их не было в списке, ничего еще не означало: ведь расправился же Сулла без всяких проскрипций с несколькими тысячами безоружных пленных!

Бегом, словно нагоняемый невидимыми врагами, Цезарь бросился к дому. Миновав последний поворот, он рванул на себя дверь. И с облегчением выдохнул, увидев обычную уютную обстановку… вышедшую к нему Корнелию.

Он через силу улыбнулся ей, не сразу заметив два листа папируса, которые она ему протягивала. Взяв их, он начал читать, меняясь в лице. В первом письме Верховный Понтифик уведомлял его, что он, Гай Юлий Цезарь, навсегда отстранен от сана жреца Юпитера по приказу Суллы.

В другом, незнакомый ему сенатор, также от имени Суллы, сообщал, что он лишен приданного, полученного за Корнелией, и требовал немедленно развестись с ней — дочерью Луция Корнелия Цинны, самого заклятого врага диктатора.

Цезарь поднял злобно прищуренные глаза на Корнелию. Та, по-своему истолковав его взгляд, отвернулась и побрела в спальню дочери.

— Погоди! — резко окликнул Цезарь, с трудом борясь с тем бешенством, которое все больше охватывало его от мысли, что весь Рим теперь раболепствует перед Суллой. — Куда ты?

— Возьму Юлию и уйду, — отсутствующим голосом ответила Корнелия. — Дочь ты, конечно, оставишь мне? Ведь она — внучка Цинны, врага Суллы!

Цезарь догнал жену, схватил за плечи и сильным движением притянул к себе:

— Я ведь еще не давал своего ответа Сулле!

И тут произошло то, чего он никогда не ожидал от Корнелии. Плечи ее задрожали, она вдруг упала головой на его грудь и заплакала.

В томительном ожидании протянулись несколько дней.

Домашний раб, грек Эгей, когда-то учивший Цезаря письму и счету, возвращаясь с рынка, с каждым разом сообщал все более ужасные подробности.

—Число убитых в Риме измеряют уже десятками тысяч!

Корнелия в ужасе закрывала лицо ладонями.

—Сулла назначил награду в два таланта за уничтожение своих врагов, даже если раб убьет господина, или сын — отца.

—Как много, оказывается, было нас! — не выдержал Цезарь, но раб с горькой усмешкой покачал головой.

—Число павших жертвами гнева и мести Суллы ничтожно по сравнению с теми, кто убит из-за денег, красивого дома или роскошного сада, — на своем родном языке сказал он. — Сами убийцы теперь не стесняются признаваться в этом. Говорят, Квинт Аврелий, не причинивший Сулле ни малейшего зла, увидев свое имя в списке, воскликнул: "О, горе мне! За мною гонится мое альбанское имение!"

—И что же? — дрожа, спросила Корнелия.

—А то, что он не успел даже дойти до дома, чтобы попрощаться с семьей. Кто-то бросился за ним следом и прирезал его.

Еще через несколько дней раб сообщил, что Сулла отъехал из Рима в Пренесту. По слухам, дошедшим до этого городка-крепости, где нашли убежище последние воины из армии Мария-младшего, расправа началась и там. Сначала Сулла выносил приговор каждому в отдельности, а потом, когда это ему наскучило, распорядился собрать всех горожан вместе и прирезать.