Страница 16 из 31
– На, – сказал он мне, улыбаясь. – У тебя нет. Возьми.
– Серый, – благодарно промолвил я.
– Конечно, в нашей коммуналке был закон тайги, – покачал головой Серый. – Но когда приходили похоронки, все забывали о драках, о том, что мы евреев звали жидами. Мы хотели помочь, кто чем мог, понимаешь?
Мы написали на радио письмо с просьбой исполнить нашу любимую мелодию, но не сказали какую. Мы добрым словом вспомнили родителей. Мы выебли мумию Ленина в мавзолее. Поужинали и пошли спать до утра.
Серый сидел на куче и думал. Он думал, но не мыслями, а так, непонятно как, широко. Он не делал разницы между разными вещами. Мимо шли люди.
Серый получил задание поклеить обои к четвергу. Милиция не работала. Серый сам вел расследование. Утром Серый пошел на завод.
Серый оделся в темно-серое. Дети оделись в темно-серое. Зажгли свечи. Святки. Святцы. Задымило сцепление. За ужином Серый ел темно-серых детей.
– Все анекдоты о Чапаеве сочинил я, – сказал Серый.
– Так уж прямо и все? – не поверил я.
– Все до одного, – сказал Серый. – И те, что не сочинил, я тоже сочинил.
– Да ты самозванец!
– Да, – сказал Серый, – и горжусь этим. Идея самозванства извела Россию до такой степени, что она ее создала.
Серый на землю серит.
– Александр Иванович, хотите чаю?
Серый на землю серит.
– Не откажусь.
– Вам с лимоном?
Серый на землю серит.
– Не с апельсином!
Серый взял в руки красный флаг и пошел куда глаза глядят.
Серый мутным взором посмотрел на еврея.
Серый встретился с пидерастом и перекрестил его.
Серый сел в электричку и поехал замаливать грехи. Мы решили стать монахами. По дороге поезд сошел с рельсов. Это были уже не вагоны, а сплошной баян. Мы отделались ссадинами.
– Что за знак? – Серый вылез из сломанной электрички, плюясь зубами. – Ехать дальше или возвращаться домой?
– Давай поедем дальше, – сказал я.
– Ну, давай, – сказал Серый.
И мы стали на минуту монахами.
– Юрий Петрович! Давайте сегодня возьмем Серого.
– Давайте!
– А как?
– А как знаете.
Серый остудил пыл вождя.
Мамы нету. Папы нету. Никого нету. Народу – много. Серый знает: чтобы выжить, нужно все предать.
Серый может не бриться. Серый может не стричься. Серый острижен наголо. Серый не чистит зубы. У Серого мало зубов. Серый волнисто летит над страной. Огибает в полете разные облака. Держит курс на Восток. Цари не в счет. Серый издевается. Серый измывается. Серый изгаляется. Серый изводит Серого. Серый понял, что выхода нет. И всем хорошо. Отбили почки.
Застрочил пулемет.
– Наши?
Все как-то смешалось.
Шли татары через реку. Серый шел через Волгу в мороз. Брови в снегу. Навстречу – татары. Ну, кончилось все компромиссом.
Серый откусил ухо и другие излишества.
Серый устроился работать в колхоз. Закурил. Купил валенки. Наступила пора урожая.
– Юрий Михайлович! Серый летит на Восток.
– Меня это не касается, – резко ответил Юрий Михайлович.
Серый купил на рынке время. Покупное время стало тяготить Серого. Всю свою жизнь Серый собирался начать новую жизнь.
Серый нежнеет, когда все мреет.
– Верно, – похвалил Серый. – Сзади – пес. Впереди – Христос. Кто придумал?
– Блок.
– Накормите отрубями.
Блока поволокли.
– Чаадаев! – вскричал Серый. – Щенок!
Чаадаев закрутился, превратился в морскую свинку. Серый захохотал:
– Ладно, ошибся! Кто следующий? Победоносцев? Александр Третий? Владимир Ульянов? Пошли вон – в песочницу!
Те стали играть в куличики.
– Так-то лучше, – сказал Серый. – А где Константин Леонтьев? Что-то я не вижу его сегодня.
– Я тута! – сказал Константин Леонтьев.
– Дай прикурить.
Константин Леонтьев бросился с зажигалкой.
– А где твой кореш? – полуртом сказал Серый, прикуривая папиросу.
– Кореш?
– Ну, эта противная рожа! Розанов!
– В больничке.
– Триппер? Сифилис? Может быть, СПИД? Веховцы! – заорал Серый. – На выход! С вещами!
Профессора высыпали на плац.
– Ну, что, хуесосы? – сказал им Серый. – Где ваши шляпы? Вопрос на засыпку: что такое долг?
Профессора закивали:
– Долг перед родиной.
– Долг перед родителями, – сказали профессора.
– Врете! Я никому ничего не должен! – сказал Серый охране. – Всех расстрелять, а этого четвертуйте!
Он ткнул пальцем, не глядя, в одного из них.
– Они все здесь такие, – сказал Серый, обращаясь ко мне. – У нас очень много всяких деятелей.
Ахматову выволокли на порог дома без всякой одежды.
– Народ мудрее власти! – завопила голая храбрая женщина.
Я жадно к ней пригляделся.
– Какое тяжелое заблуждение, – содрогнулся Серый.
– Губители! – возвестила Анна Андреевна.
– Перебить ей нос! – приказал Серый охране. – И одеть потеплее!
– Вот ты говоришь: жалко, – вздохнул Серый, расстегивая телогрейку. На груди, как панорама Бородинской битвы, развернулась барочная татуировка. – А я считаю, русские должны мучиться. Так у них на роду написано. Большими буквами. Русские должны мучать русских. Богатые – бедных, и наоборот. Все должно быть путем. Это летный закон самоистребителей. Так тут положено.
– Серый, – спросил я, – зачем?
– А хуй его знает, – весело ответил Серый. – Ты думаешь, я не читал того же Чаадаева? Чаадаев вскрыл вены России. И Победоносцева читал. Сухо, но убедительно. Это я Ульянову кликуху придумал – Ленин. Да, я поощряю бандитов. Да, я превратил эту страну в братскую могилу. И это еще не конец. Веселиться – так веселиться. Давить сок – так давить до конца. Здесь все можно. А посмотри, какая у нас молодежь – я тебе скажу: нарядная молодежь. Все взорвем! Оторвем яички! Пусть падают с небес самолеты и вертолеты! Пусть растащат по домам все рельсы! Пусть сушат сухари. Страна сушеных сухарей. Это в генах. Не знаю, мне нравится.
– Пошли смотреть трупики, – предложил Серый.
– Страшилка, – смешливо поежился я.
Но ошибся. Глубокая заморозка пришлась всем по душе. А Маргарита Ивановна резко обернулась ко мне и сказала:
– Меня не проймешь никаким Интернетом. Я всегда жила под виртуальной звездой первого бала Наташи Ростовой.
Серый так резко обернулся к ней, что у него свалилась шапка, и посмотрел, как водится, не в глаза, а в даль:
– Русская духовка – это и есть пятизвездочный морг.
Я, в свою очередь, тоже резко обернулся на эти слова. В меня вошел запах лука.
– Беги в свою Америку, – сказал Серый. – Вот тебе последний шанс.
– У нее такие глаза, – сказал я. – У наших баб нет таких глаз. Ты, говорит она мне, непредсказуемый. Вчера ты больно хватал меня за руку. Сегодня ты мягкий и грустный. Ты, говорит, меня поражаешь. Но раз уж мы перешли на сексуальную территорию, ты, пожалуйста, не делай мне больно.