Кровь как лимонад

– Сейчас щука цапнет за палец, – посмеиваясь, пугал он внука.

Они свернули на неширокую, метров пять от берега до берега, притоку, проплыли с полкилометра и выбрались на землю – дальше были перекаты, и пройти на лодке было нельзя. Дед цепью приковал моторку к толстому дереву, закинул на плечо двуствольное ружье и зашагал по еле видной тропинке вдоль Серебряной – так называлась речка. Марк еле успевал за ним. В Серебряной показывала черную горбатую спину кета, непостижимым инстинктом, который потом назовут хоумингом, ведомая на нерест; под ногами шуршали опавшие листья, дед, весело покряхтывая, указывал Марку на грибы по сторонам от тропинки – все было хорошо. Пока они не выбрались на небольшую полянку, с которой с жужжанием внезапно поднялся рой осенних мух. Дед Андрей, которого через несколько лет за три месяца сглодает рак желудка, грязно заругался. Марк выглянул из-за его широкой спины и почувствовал тошноту. Вся поляна была покрыта выпотрошенными рыбьими тушками. Кета – с лилово-малиновыми полосами на боках, с длинными челюстями. Со вспоротыми животами и остекленевшими глазами, с растопорщеными в агонии жабрами, там и сям измазанная остатками красной икры, потоптанная ногами и покрытая мухами; сотня или две мертвых рыб, попавшихся в сети браконьеров. Эта поляна еще долго потом снилась Марку. А в тот момент его согнуло пополам, и он стал извергать из себя почти переваренные остатки завтрака пополам со слезами, хлынувшими как из крана. Дед положил ему на плечо руку и говорил:

– Ничего – ничего, пацан. Все в порядке. А этих сволочей я найду.

Сейчас, когда он глядел на кровавые брызги на линолеуме и на бледных обоях с выгоревшим тусклым узором, успокоить его было некому. Хуже всего, что он чувствовал начало приступа. Неожиданного, как всегда. Голову заволокло туманом, грудь будто бы сдавило тисками.

В приглушенном свете он увидел кавказца, который навзничь лежал посреди комнаты. Голый, с телом, покрытым густыми волосами и детородным органом, свалившимся набок. Пуля попала ему в шею и, судя по всему, задела наружную сонную артерию. Плохая смерть, жизнь уходила с фонтаном бьющей крови. Темно-алая лужа у тела, забрызганная мебель. Трехстворчатый шкаф, в полировке которого отражалась люстра «под хрусталь». Включенный торшер с пожелтевшим абажуром. Старый будильник «Янтарь», щелканье секундной стрелки которого Марк принял за живые звуки. Советский дизайн, усовершенствованный Джеком Потрошителем.

Разложенный диван с бело-синим постельным бельем. На нем на спине – Алька.

То, что было ею. Обнаженное тело с двумя огнестрельными ранениями в области сердца. Одна рука закинута над головой, глаза открыты, смотрят в потолок. Лицо спокойное – и от этого все в комнате казалось более безобразным и нелепым.

Марк подошел, прикоснулся к ее плечу. Теплое, но кожа на ощупь как резиновая. Такой была двадцать пять лет назад та нагретая осенним солнцем выпотрошенная кета, когда он, проблевавшись, осторожно дотронулся пальцем до одной из загубленных рыбин.

С трудом соображая из-за вибраций в черепной коробке, Марк достал телефон и немеющими губами успел назвать адрес диспетчеру «02».

На Московском Жека попал в «зеленый» коридор, устроенный стоявшими на каждом перекрестке патрульными в светоотражающих жилетах. Из аэропорта ждали очередного высокопоставленного слугу народа, который не мог тратить свое драгоценное время на ожидание у светофоров. Медлительных водителей гаишники подгоняли полосатыми, будто эрегированные пенисы зебр, жезлами. Всегда бы так, подумал Жека, утапливая в пол педаль газа. В какой-то момент стрелка спидометра дрожала у числа 150, а горящие рекламами витрины неслись мимо непрерывным потоком. До пересечения с Обводным каналом он долетел меньше, чем за пять минут.

Свернув на набережную, сбросил скорость. Из-за того, что правую от Московского проспекта часть Обводного держал светофор, движение в сторону Канонерского острова было разрежено, но гнать уже не хотелось.

Адреналиновый шторм, бушевавший в его теле во время угона и бешеной езды по городу, утих. Полуприкрыв глаза, Жека пристроился за ехавшим в порт контейнеровозом и стал думать о том, чем займется этим вечером. Во-первых, он умирает с голода. Нужно поесть. Во-вторых, купить лекарство деду Стасу, пока еще не совсем поздно. В-третьих…

Его размышления прервал звонок айфона. Жека вытащил из кармана трубку. Чей это номер?

– Да? – сказал он и услышал из динамика:

– Алло! Женя?

Голос молодой, женский и как будто знакомый, но Жека не мог вспомнить его обладательницу.

– Да, я. Кто это?

– Это Настя. Мы вчера познакомились. Помнишь?

Тяжесть всех планет Солнечной системы вдруг навалилась на Жеку. Он почувствовал, как взмокли ладони и по-подлому задрожал голос.

– Привет, Настя, – произнес он. – Я тебя помню. Извини, что сразу не сообразил.

– Ничего, – он почти видел ее холодную как у Снежной Королевы улыбку. – Я тебя не отвлекаю? Можешь говорить?

– Нет… Да… То есть, «нет» – не отвлекаешь и «да» – могу говорить, – сказал Жека под Настин смех в трубке. – Где ты, кстати, раздобыла мой номер?

– Взяла у Марго.

– Ну да, что-то я туплю, – кивнул Жека.

Настя две или три секунды подышала в трубку, а потом произнесла, неожиданно и смело:

– Хотела сказать, что сожалею о том, что… В общем, как все получилось. Наверное, я вела себя неправильно.

Сожаления, по мнению Жеки, были самой дерьмовой вещью на свете. Толку в них – никакого. Вернуть и исправить ничего нельзя. Иначе все были бы святыми. Если что-то сделал, стой на своем до конца. По крайней мере, вслух. Но сейчас перед ним извинялась (и вроде как искренне, ему хотелось в это верить) девушка, которая ему очень и очень нравилась. Поэтому он попробовал вытряхнуть из памяти ее высокомерие, спрятал поглубже сопротивляющуюся этому иронию и просто произнес:

– Да все нормально.

Говорят же, что нужно чем-то жертвовать во имя отношений. Ну вот он и пожертвовал.

– Спасибо, – услышал он. – Ты вчера предлагал встретиться?

– Я и сейчас готов, – хрипло прокаркал Жека.

Блин, да что же у него с голосом?

– Но ты говорила, что сегодня работаешь допоздна.

– Мне кажется или ты простыл? – спросила Настя.

Жека убрал айфон от лица и попробовал прокашляться.

– Алло? Женя?

– Да, я тут, – его голос вернулся к нему. – Ты уже освободилась?

– Почти, – на другом конце связи Настя засмеялась. – По-полной нагрузила подчиненных, так что вечер свободен.

– У меня тоже.

– Может, сходим поужинать куда-нибудь?

– Хорошая идея. Я как раз весь день не ел. Будто чувствовал, что ты позвонишь.

– На самом деле, – опять засмеялась Настя, – позвонить тебе я решила буквально только что.

– Где-то я читал, что импульсивные поступки – самые правильные… Ты где сейчас?

– В районе Сенной. Буду свободна минут через двадцать.

– Отлично, я на колесах и тоже в Центре. Сейчас кое-что доделаю – и готов. Если подъеду через полчаса?

– Давай.

Они договорились о месте встречи.

Когда Жека нажал «отбой» и кинул трубку на соседнее сиденье, ему показалось, что он выиграл в лотерею. После вчерашнего не особо удачного знакомства на вечеринке у Марго ему казалось, что надо навсегда выкинуть из головы эту девушку. К сожалению, фраза «даже нечего и пытаться» одновременно относилась не только к его мыслям о том, как бы снова увидеть Настю, но и к попыткам забыть про нее. Девушка откусила от него кусок. И он влюбился. А теперь она сама позвонила ему, и они идут ужинать, вдвоем, без большой шумной компании. И получается, что у них вроде как свидание.

Опомнившись, Жека увидел, что чуть не проехал дальше, чем нужно. Включив поворотники и пропустив две машины по встречке, он свернул под длинную арку, соединявшую две стены из красного кирпича, и остановился у опущенного шлагбаума на пятачке, освещенном пятисотваттным прожектором. Из будки по ту сторону «границы» вышел немолодой охранник и вопросительно посмотрел на Жеку. Тот опустил стекло и назвал фирму, в которую ехал. Охранник кивнул, выдал Жеке бумажный пропуск (его на выезде надо было вернуть с печатью организации) и поднял шлагбаум.