Блудный сын

— Неплохо! Буду ждать с нетерпением его назначения. А он хорош в плане научных публикаций или по отношению к книге Джима?

— Идеально подходит, — довольно ответил ММ. — И у нас с ним не будет разногласий по поводу применения тех денег, что принесет бестселлер Джима. У главы издательства должны иметься средства на публикацию книг, для издания которых невозможно найти спонсора. ИЧ обеспечивается в достаточной степени, но финансирование уже не то, и сейчас богатые выпускники предпочитают жертвовать деньги на научные исследования или медицину. Дни, когда гуманитарные науки получали щедрые гранты, остались в прошлом.

— Да, и это неизбежно. Жаль, — сказал Кармайн, который был скорее гуманитарием. — Его вторая фамилия Миллстоун? Он из Миллстоунов янки или из тех давних евреев — иммигрантов Миллстоунов?

— Из давних евреев — иммигрантов, спасибо господи. Чосер — под этой фамилией он более известен — утрет нос всему клану Парсонсов.

Кармайн поднялся.

— Мне предстоит иметь дело с высокопоставленными людьми и невольно придется их задеть, сэр. Будьте готовы.

— Делайте что должны. — ММ смотрел на Кармайна с самым доброжелательным выражением лица. — Только выведите Джима из — под удара. Пожалуйста. Я прекрасно осознаю, что он становится главным подозреваемым.

Низко надвинув шляпку тигриного окраса, чтобы ушам было тепло, и согревая руки искусственным мехом полушубка, Делия свернула с шоссе 133 на Хамптон — стрит. Странное соседство для состоятельных людей. Предварительный сбор информации поведал Делии, что Макс и Вэл Танбалл обосновались здесь в 1934‑м, когда Америка только начала приходить в себя после Великой депрессии, и земля тут почти ничего не стоила, а получившие контракт строители были безмерно благодарны. Вероятно, они думали, что Хамптон — стрит станет роскошным районом, но этого не произошло. Люди, любящие роскошь, предпочитали побережье или участки в пять акров подальше отсюда.

Дом Макса Танбалла выглядел впечатляюще. Делия припарковала свой «Форд» на подъездной аллее так, чтобы остальные машины могли ее объехать. Она позвонила в дверь: раздавшиеся первые аккорды Пятой симфонии Бетховена вызвали у нее неприязнь.

Весной, летом и осенью на холме, который венчал дом, получился бы замечательный сад; но тот, кто отбирал для сада растения, казалось, не представлял, что творит со средиземноморской флорой здешняя зима. «Вероятно, некто тоскует по далматскому побережью?» — размышляла Делия.

Дверь открыла крошечная женщина, меньше которой сержант прежде и не встречала. Ростом где — то метр тридцать пять, не больше, облаченная в бесформенное серое рабочее платье. Ее внешность отец Делии назвал бы «неправильной» — строение черепа умственно отсталого человека вкупе с желтоватой, усыпанной веснушками кожей. Однако маленькие темные глазки светились небывалым интеллектом, пристально изучая гостью, которая тоже не отличалась высоким ростом.

— Что вы хотите? — требовательно спросила женщина с ярко выраженным балканским акцентом.

Делия показала свой золотой полицейский значок.

— Я Делия Карстерс, сержант полиции Холломена, и мне необходимо побеседовать с Давиной Танбалл.

— Она больна, никого не принимает.

— Тогда у нее есть десять минут, чтобы поправиться, и она поговорит со мной, — ответила Делия и ловко обошла гномиху. — Я подожду в гостиной. Будьте любезны показать мне дорогу.

После недолгой борьбы гнева со страхом страх все — таки победил, и гномиха проводила Делию в большую, необычно обставленную комнату: разные стулья и кофейные столики, полки с сувенирами и произведениями искусства, стенка с книгами в кожаных обложках с золотым тиснением и огромный ковер, чей узор напоминал полотна Пауля Клее[19]. По цвету все прекрасно сочеталось, и стулья казались удобными, хотя сделаны они были из современного материала. Дизайнер очень любил Пауля Клее: на стенах висело несколько полотен, которые, как думалось Делии, принадлежали кисти этого художника. Интересный выбор — сделать акцент на мастере постимпрессионизма, мало известном за пределами артистических кругов. В этой Давине Танбалл слоев, должно быть, не меньше, чем в слоеном пирожном.

— Как вас зовут? — спросила она гномиху.

— Уда.

— Вы экономка?

— Нет. Я принадлежу мисс Вине.

— Принадлежите?

— Да.

— Тогда, пожалуйста, сходите и сообщите своей госпоже, Уда, что ей не удастся избежать этого разговора. Если она больна, я отвезу ее в больницу Холломена и расспрошу там. Или же, если она вообще не намеревается со мной беседовать, я арестую ее за воспрепятствование осуществлению правосудия и увижусь уже в отделении полиции Холломена в специальной камере для допросов.

Какой замечательный эффект производит слово «допрос» на восточных европейцев! Уда испарилась словно по волшебству, а Делия принялась снимать верхнюю одежду. В комнате оказалось очень тепло. Кто — то из здешних обитателей был курильщиком, но в воздухе не чувствовалось запаха сигарет — вентиляция работала просто замечательно. Необычные сигареты — Делия их хорошо знала, так как в прошлом сама их курила. «Собрание Коктейль», разноцветные сигареты — розовые, голубые, зеленые, желтые и сиреневые — из виргинского табака с обернутыми золотой бумагой кончиками. Вечерами любитель «Коктейля», вероятно, курил черное «Собрание» — чистейший турецкий табак в черной бумаге с тем же золотым кончиком. В безукоризненно чистых стеклянных пепельницах современного дизайна не осталось ни единого окурка, но на кофейных столиках были разложены шесть коробочек с «Собранием Коктейль» и три коробки черного «Собрания».

Поддерживаемая своей прислугой, Давина Танбалл неуверенно вошла в гостиную. Поверх лиловой шелковой сорочки она накинула воздушное сиреневое неглиже. Длинные темные волосы, белая кожа, голубые глаза и красивое, четко очерченное лицо, напоминающее, на взгляд Делии, лицо Маты Хари. Она выглядела не как жена, а как любовница. Пальцы одной из ее длинных изящных рук прижимались к брови, другая же вцепилась в Уду, которая оказалась довольно сильной: миссис Вина Танбалл опиралась на нее без притворства, всем своим весом.

— Садитесь, миссис Танбалл, и бросьте этот нелепый фарс, — решительно сказала Делия. — Истерика на меня не действует, а театральность вызывает смех. Поэтому, пожалуйста, обойдемся без них. И ведите себя как умная женщина, владеющая и управляющая чрезвычайно прибыльным делом.

Давина Танбалл даже рот открыла от удивления — она явно не привыкла к подобным речам.

— Розовую! — бросила она Уде, которая открыла коробку «Собрания», достала оттуда розовую сигарету, прикурила и протянула своей хозяйке.

— Что вы хотите? — довольно грубо спросила Давина, выдыхая дым через ноздри.

— Прежде всего, что побудило вас устроить званый ужин в прошлую пятницу? — приступила к допросу Делия.

Давина пожала плечами, и розовая сигарета колыхнулась.

— Ужин проводился позже, чем должно, — ответила она. — Мой муж, Макс, отметил свое шестидесятилетие на Новый год — это первая причина. Еще я хотела отпраздновать рождение нашего сына Алексиса — я очень медленно приходила в себя после родов. И наконец, Джон воскрес из мертвых. — Вина прикрыла глаза и протянула наполовину выкуренную сигарету Уде, та тотчас ее затушила. — Это действительно стало возвращением блудного сына, мой дорогой сержант Делия Карстерс.

«Так — так, Уда назвала ей мое имя, звание и все остальное», — подумала Делия Карстерс.

— Макс и его брат, Вэл, конечно же, считали Джона навсегда для них потерянным, — продолжила Давина. — Тогда, в тысяча девятьсот тридцать седьмом году, полиция всеми силами искала Джона и его мать; эти поиски продолжались несколько лет. Есть такая традиция — убить откормленного теленка в честь возвращения давно утраченного блудного сына, и я так и сделала — я зажарила на основное блюдо телятину; умно, верно?

— Очень умно, — сухо ответила Делия. — Мистер Танбалл был уверен в том, что Джон — его сын?

19

Немецкий и швейцарский художник, график, теоретик искусства, один из крупнейших представителей европейского авангарда. Прожил больше половины жизни в Швейцарии.