Страница 9 из 64
— Взгляните на эту страницу, — сказал Шумский, — мне кажется, здесь может кое-что нам пригодится.
Среди алгебраических формул было записано «бел. 11 р. 25 к. об8 р. пар. 3 р. 20 к., кон — внеч. лекц. мех.», а ниже значилось: «Назар. В 5–81–31 16.III». Перевернув листок, Быков нашел имя и отчество женщины — Ольга Николаевна. Ни фамилии, ни адреса ее не было.
— Вы не узнали, кто такая Ольга Николаевна? — спросил Быков.
— Тимофеев ничего не слышал о ней, — покачал головой Шумский. — Но в комнате живут еще двое — может быть, они нам что-нибудь скажут?
— Вполне возможно, — кивнул полковник.
Изотов, просматривавший тетради с лекциями, вдруг увидел на синей обложке запись: «Валерий Семенович».
— И опять нет фамилии?! — воскликнул Шумский.
— Нет, только имя…
— Что сказали на заводе? — обратился полковник к Чтецову.
— Плохо там знают своих людей, — звонко проговорил тот.
— Сначала мне вообще никто ничего толкового сказать не мог, растерялись — как могло с ним такое приключиться, — даже начальник цеха. Но потом люди успокоились, подумали как следует…
О Кордове Чтецову на заводе рассказали почти то же, что говорил Шумскому и Изотову Тимофеев, но больше в общем плане — видимо, там действительно мало интересовались жизнью своих работников.
— Следовательно, образ Кордова нам более или менее ясен: одинокий, скрытный, скуповатый, способный, — как бы подвел итог Быков. — Насчет женщин вы что-нибудь узнали?
— На заводе его несколько раз видели в конструкторском бюро.
— Он приходил к Гале, чертежнице, — перебил Чтецова Изотов.
— Как ее фамилия?
— Да к Гале Орловой, чертежнице третьей секции бюро. Дивчина хорошая, комсомолка, учится в девятом классе. Один раз ее видели в кино с Кордовым.
— Как она сегодня работает, в какую смену? — спросил Шумский.
— Она все дни занята одинаково — с девяти до пяти.
— Значит вечером она свободна? Если учесть, что Кордов вчера работал утром, они могли встретиться вечером, например в саду?
— Да, могли.
— Ладно, теперь вот что. Алексей Игнатьевич, когда вы разбирали вещи, вам не попадалось какой-нибудь бумаги с таким почерком? — Быков показал записку, найденную у убитого.
— Я искал, ничего схожего нет.
Полковник откинулся на спинку стула, задумался. Голубоватая струйка дыма от зажатой в пальцах папиросы тянулась вверх и таяла. Изотов, размышляя, чертил на бумаге квадратики, проводя карандашом несколько раз по одной и той же линии. Шумский не мог сидеть и ходил по комнате, заложив руки за спину.
— Надо начинать с людей, — сказал Чтецов, нарушая общую тишину.
— Это понятно. Но с каких людей? — усмехнулся Изотов.
— С женщин!
— Правильно, товарищи, — проговорил Быков. — Губная помада — улика, сейчас, пожалуй, самая весомая для нас. Я думаю, что записка имеет прямое отношение к помаде. Поэтому нам прежде всего нужно познакомиться с женщинами, о которых нам кое-что известно. Надо узнать, какую роль они играли в его жизни, могли ли они сами убрать с дороги Кордова, подговорили или подкупили кого-нибудь и чем это могло быть вызвано. И еще одно. Надо выяснить, чей портрет найден в книге убитого. Вот пока все…
Слух о том, что техник инструментального цеха Георгий Кордов убит, разнесся по заводу молниеносно, хотя Чтецов, разговаривая в управлении завода, просил не распространяться об этом, чтобы не будоражить людей. Но слух есть слух, и он летел из инструментального цеха в механический, из механического в литейный… Большая часть людей Кордова и не знала, но говорили о нем так, будто все были лично знакомы с ним. Оказывается он был убит давно, что Кордов был связан с какими-то шпионами — они что-то не поделили между собой — и что Кордов был не Кордовым, а американцем со странной фамилией… Происходило это потому, что никто ничего толком не знал, и каждый свои предположения выдавал за самую что ни есть истину. Дошел слух и до конструкторского бюро. Галя Орлова побледнела, узнав о смерти Кордова, и девушки поглядывали на нее с любопытством: не имеешь ли ты к этому делу отношения?
Повестка с вызовом в милицию пришла к Гале домой на следующий день. Поборов страх, она отправилась на Дворцовую площадь. Шумский, встретив ее, сразу заметил встревоженный взгляд, пылающие щеки, большие черные глаза, которые настороженно и в то же время доверчиво смотрели на него. Ее вид сказал ему о многом.
— Садитесь, пожалуйста, — густым басом проговорил Шумский, стараясь говорить как можно мягче.
Галя присела на краешек стула, положив на колени сумочку и потупив взгляд. — Вы удивлены, не правда ли?
Галя кивнула, а Шумский продолжал:
— Вы не волнуйтесь, прошу вас. Мне хотелось бы задать вам лишь несколько вопросов.
Орлова отвечала медленно, вдумываясь в каждое слово. О смерти Кордова она узнала только вчера, на работе. Ей было не очень жалко его, то есть жалко, как всякого человека, но не больше. К нему у нее не было никаких чувств. Он, правда, ухаживал за ней, несколько раз ходили вместе в кино и однажды даже в театр на «Потерянное письмо». В тот день, когда убили Кордова, она была дома — это могут подтвердить родные.
— А как очутилась у него ваша фотография? — спросил Шумский.
— Как-то раз я сфотографировалась, — дрожащим голосом рассказывала Галя. — Получила снимки и шла с ними домой. На улице встретила Георгия Петровича. Он спросил, откуда я иду. Я сказала. Он попросил показать ему фотографию и взял одну, когда я раскрыла конверт… Мне не хотелось отдавать карточку, но он так просил… И сказал, что я ему здесь очень нравлюсь, — Галя вздохнула, — я и отдала…
Шумский улыбнулся, однако девушка была серьезна и не смотрела на старшего лейтенанта.
— Прекрасно. Я вас попрошу открыть сумочку и положить на стол все, что там есть. Орлова с удивлением посмотрела на Шумского и выложила на стол пропуск на завод, зеркальце, деньги, носовой платок, бутылочку с духами и кожаный кошелек.
Не притрагиваясь к вещам, Шумский искал губную помаду, ее не было.
— Так, а теперь складывайте все обратно и давайте я подпишу пропуск. Можете идти домой.
Галина ушла, а Шумский сел на стул и вытянул ноги. К нему подошел Изотов.
— Что, Алеша, затуманился? Устал?
— Нет… Знаешь, о чем я думаю? О нашей работе. Удивляешься? А смотри: мы делаем добро людям. Согласен? Но это самое добро достается нам очень дорогой ценой. Сейчас объясню, подожди, — порывисто вскочил Шумский. — Чтобы сделать добро, мы приносим зло тем же самым людям, которых бережем и защищаем. Смеешься? Думаешь, парадокс? Нет, я тебе докажу, именно зло. Правда, может быть зло небольшое, но все же нас за это некоторые не любят, боятся. Ведь, чтобы найти одного-двух подлецов, раскрыть их и обезвредить, мы должны потревожить сотню честных людей. Мы заставляем их волноваться, переживать хотя бы вызов на беседу. А мы подозрительны, любопытны, мы ставим под сомненье жизнь человека, его поступки…
— Может быть, ты немного сгущаешь краски, — сказал Изотов, — но в общем я согласен с тобой. Наша работа черновая, мы копаем на дне источника грязь, которая осталась от старого, зато цель благородна — сделать источник чистым… Но что тебя навело на такие мысли? Уже не хочешь ли менять свою профессию? а?
Шумский засмеялся:
— Нет, нет, и не думаю. Сколько лет отдано, теперь уж не вернешься. Да и начни сначала — все равно пошел бы сюда. А подумал я обо всем этом, когда говорил с Орловой: зря девчонку вызывали, зря ей нервы трепали, а обойтись без этого нельзя было… Ну, ладно… Выяснил, что за «Назар»?
— Да, Назаров Илья Апполонович, художник. Жена его — Назарова Екатерина Васильевна не работает. Надо вызвать их.
— Надо, только не обоих сразу. Сначала жену. Вызови на послезавтра, а пока наведи справки в союзе художников. Кстати, что делает Чтецов?
— Он запрашивает данные об оружии. Завтра список тех, кто имеет чешскую «Зброевку» и другие пистолеты калибра 7,65, будет у тебя на столе. Да, чуть не забыл: зайди к Быкову. Он интересуется Орловой.