Страница 6 из 11
– Что такое? Что случилось?
Я рассказал, что еду поступать в хореографическое училище. Она достала из сумочки деньги, кто мог из работников медпункта, добавил. Мне купили билет, накормили, напоили, посадили меня в поезд и отправили в Минск.
Мы навсегда подружились с Марией Корнильевной. Когда приезжали в Харьков на гастроли, обязательно встречались, а иногда и жили у нее. Она из тех многих хороших людей, которые очень помогли мне в жизни.
Мария Корнильевна Безпечная с мужем
Клавдия Федоровна Калитовская. Смотрины
Поезд прибыл в Минск. Я вышел из вагона, не очень представляя, куда идти, где жить. Когда упал в Харькове в обморок, сильно подвернул ногу – теперь она опухла и болела, но проверяться надо было в любом случае, иначе ради чего вся эта эпопея затевалась?..
Сережка Поляков ждал на вокзале, он уже все разведал. Мы сели на трамвайчик и приехали к училищу, которое тогда располагалось в здании Оперного театра.
Директором училища была Клавдия Федоровна Калитовская, в прошлом балерина театра. Величественная и строгая, на шпильках, с приклеенной к губе папироской «Беломорканал» шла она по коридору. Пробегавшие мимо аккуратненькие мальчики и девочки быстро говорили «Здравствуйте!», делали поклон или книксен и исчезали. Нам казалось, что они ее немножко боятся.
Позже, когда мы узнали Калитовскую получше, выяснилось, что она на самом деле за всех очень переживает и всех любит: не зря родилась в деревне с названием Вселюб.
Она носилась с учениками как вторая мама. В одном из интервью Володя Комков рассказывал, что долго не мог сделать выбор между боксом и балетом. Клавдия Федоровна решила за него – конечно балет! Она приходила на тренировки и уводила его за руку. На возмущенные аргументы о том, что гениальный Марис Лиепа параллельно с балетом занимался спортивной гимнастикой и стал чемпионом Латвии по плаванию, коротко отрезала: «А ты не Лиепа». Кстати, между боксом и балетом в свое время выбирал и другой знаменитый белорусский танцовщик – Народный артист Республики Беларусь Валерий Павлович Миронов. Так что балет, вопреки многим сплетням и стереотипам, – это тяжелая работа для серьезных мужчин…
…Клавдия Федоровна назначила нам просмотр на завтра и велела идти ночевать в общежитие хореографического училища. Мы не могли заснуть: все расспрашивали ребят, что будут проверять. Мальчишки показывали, а я думал:
– Как буду показываться, ничего же не знаю…
Нужно будет сделать экзерсис у палки – специальный набор движений классического урока: плие, батман-тандю, батман-тандю-жете, деми-плие, гранд-плие. Это азбука танца, как «а-б-в-г-д». Потом надо будет «сделать середину»: прыжки, вращения, пируэты. Экзаменаторы обратят внимание на данные, статность в ногах, осанку, постановку корпуса, головы, рук. Мы переживали, потому что в то время все делали как бог на душу положит, открывали позиции как попало: не было хорошей школы.
Все учащиеся класса пришли на просмотр и сидели на лавочках. Я с трудом справлялся, поскольку прыгать было тяжело из-за болевшей ноги. Когда исполнял прыжок двойной тур анлер, в воздухе сообразил, что закончу раньше музыки, а ведь это плохо, немузыкально, поэтому приземлился и сразу сделал второй раз. Все выдохнули:
– А-а-а! Такого еще не было!
– Ну что, берем? – спросила Клавдия Федоровна у ребят.
– Да-а-а, бере-е-ем!!! – закричали все хором.
И нас взяли, наверное, разглядев перспективу.
(Из воспоминаний Клавдии Федоровны Калитовской)
– Пришел тоненький, худенький паренек, говорит: «Хочу учиться». А тогда мы набирали только ребят из Беларуси. Хорошо, говорю, пойдем, посмотрим. До сих пор у меня осталось ощущение неожиданности. Мальчонка завис в воздухе, потом сделал какое-то безумное вращение. Природа дала ему огромный талант танцовщика, талант от Бога.
Хулиганистый, но откровенный, если где-то нашкодит, придет и скажет – это я. И всегда приносит несколько цветочков. Я спрашиваю: «Где ты срываешь их, с каких газонов? Около театра?» Он говорит: «Да. Но там не видно».
Появление Вити Саркисьяна произвело впечатление и на меня, и на других педагогов. Артисты театра приходили на репетиции посмотреть на новенького. Никаких слов не нужно было, все было сразу понятно…
Про Александра Пушкина и последний вагон
Клавдия Федоровна сказала «берем» – и я попал сразу в предпоследний восьмой класс к Александру Ивановичу Коляденко, одному из первых выпускников Минского хореографического училища, который, между прочим, совершенствовался в Ленинграде у самого Александра Пушкина.
Далекие от балета люди сейчас улыбнулись, наверное. Про гения поэзии Пушкина знают все. Но ведь его тезка, педагог классического русского балета Александр Иванович Пушкин, тоже был гением! С помощью уникальной методики последний превращал тело танцовщика в точнейший инструмент, приспособленный к самым сложным задачам. На уроках Александра Ивановича всегда был аншлаг: приезжали ведущие танцоры всех театров. Он выучил Барышникова, Виноградова, Макарова, рассмотрел в маленьком мальчике из Уфы гений Рудольфа Нуриева. Позже Нуриев рассказывал, что Пушкин был «единственным по-настоящему близким человеком в училище». Совпадение имени и фамилии обернулось для Александра Ивановича трагедией: в 63 года у него на улице случился инфаркт, он просил помощи, но прохожие, услышав, что зовет Александр Пушкин, думали, что человек пьян, смеялись и уходили.
Александр Коляденко также стал педагогом со счастливой рукой и множеством знаменитых учеников в лучших театрах мира: Иван Васильев, Иван Урбан, Игорь Колб, Олег Ивенко…
…Итак, меня приняли в хореографическое училище. Теперь-то я понимаю, что впрыгнул тогда в последний вагон. Мне было уже 18. Это критический возраст для серьезных занятий классическим танцем. Сверстники к этому времени уже несколько лет фундаментально работали над своим телом, последовательно нарабатывали классичность и легкость, укрепляли кости, развивали мускулатуру, которая нужна для исполнения прыжков и поддержек. 18 лет – это слишком поздно для того, чтобы начинать «ломать» тело и «строить» его заново. Обычно педагоги не хотят браться за таких учеников, считая, что это бесполезная трата времени, что человек, скорее всего, навсегда останется на уровне самодеятельности и хорошего танцора из него не получится. Победить стереотип удается крайне редко.
В балете бывают исключения, например, Асаф Мессерер, дядя Майи Плисецкой, начал серьезно заниматься танцем в 16 лет. Или его ученик, Геннадий Ледях, начал в 17 при балетной студии Новосибирского Оперного, в 20 поступил в Московское училище в класс к Мессереру, а в 23 уже был принят в Большой театр. Но сейчас балет так быстро развивается, что подобные примеры становятся почти невозможными. Поэтому, мальчишки и девчонки, не теряйте времени, балет – искусство молодых…
Я лихорадочно пытался наверстать упущенное. Кроме своего 8-го класса, ходил в 5-й класс к педагогу Евгению Михайловичу Глинских и занимался там с мальчишками, которые были на 4 года младше. Глинских многому научил меня, поддерживал во мне желание танцевать. Он был высокий, красивый, импозантный, любил пошутить над кем-нибудь из учеников, но делал это очень мягко, интеллигентно, никогда не обижал и не называл фамилии. При этом все понимали, о ком идет речь, и объект шутки тоже понимал и краснел…
У меня было страстное, невероятное желание танцевать, я не мог спать по ночам, не мог дождаться утра, чтобы скорее бежать в класс…
В балете легенды ходят рядом…
Моя семья
Родня моя из деревни Хрост Борисовского района, там почти все жители Лаппо. Говорят, после 1812 года здесь остались некоторые французы – отсюда и фамилия. Мама с отцом развелись, отец старшую сестру признавал, а меня нет, в этом смысле моя судьба похожа на судьбу Саркисьяна.