Страница 71 из 79
Ребята предложили Андрею дождаться ухи — вот-вот должны были вернуться рыболовы, но он отказался — некогда…
Хмурый бор только зимой был хмурым, а вообще-то, в Синеречье не сыскать места приветливее и солнечнее. Андрей давно уже не бывал здесь, и радостно ему дышалось, весело было хрустеть валежником, поддавать носком сапога крепкие шишки, снимать ладонью с влажного лица невесомую упрямую паутинку. Он, не удержавшись, срезал зачем-то два крепких грибочка, понюхал, улыбаясь, и наколол их на сухую ветку, высыпал в рот горсть горячей земляники. У большой, туго натянутой между землей и небом сосны Андрей остановился, прислонился к звенящему стволу, чувствуя, как он дрожит, шевелится, толкает в плечо, запрокинул голову. Над ним, высоко-высоко, размашисто качались далекие кроны, гнали по синему небу белые, пронизанные солнцем облака, толстым сердитым шмелем гудел в ветвях упругий ветер.
И вдруг в этом прекрасном разумном мире раздались два резких, почти слившихся выстрела. "Дуплет. Пулями. Кто?" — мелькнуло в голове Андрея, уже быстро шагавшего на еще разбегающийся, мечущийся по лесу грохот. Он шел бесшумно, не раздвигая ветви, а скользя между ними, чтобы не шуршала листва по одежде, ставил ноги легко, чтобы не трещали под сапогами сухие сучки.
На краю небольшой, зарастающей молодняком вырубки Андрей остановился, осмотрелся — увидел невдалеке задержанное густой листвой жиденькое, прозрачное облачко дыма, и ему показалось, что в воздухе еще стоит нерастаявший, тревожный запах пороха. Какой-то человек, стоя на коленях, возился с чем-то большим, темным, что-то быстро делал с ним.
Андрей терпеливо дождался порыва ветра, тихо подошел сзади, сжал зубы, непроизвольно закачал головой. Медведь лежал на спине, раскинув лапы, как убитый человек, запрокинув большую голову с открытыми, будто еще видящими глазами. Земля вокруг него была изрыта когтями, забросана клочьями выдранной травы. В воздухе густо стоял тяжелый дух сырого горячего мяса, жадно жужжа, кружились большие зеленые мухи.
Генка Шпингалет, мотая головой, сдувая с лица комаров, сноровисто, воровато свежевал тушу. Левая рука его, голая по локоть, в ошметках красного мяса, в клочьях мокрой шерсти, задирала, оттягивала взрезанный край шкуры; в правой, окровавленной, безошибочно, точно сверкал тусклым лезвием длинный нож.
— Здорово, браконьер, — негромко сказал Андрей. — С полем тебя.
Тот вздрогнул, выронил нож, мокрая красная лапа метнулась было к ружью, но Андрей успел отбросить его носком сапога.
Генка был в растерянности недолго, нахальства ему не занимать.
— Он сам на меня бросился. Необходимая оборона была, — ухмыльнулся он.
— И ты на этот случай в лес с ружьем пошел, а в стволы "жаканы" забил, — добавил Андрей.
— Ага, он мне давно грозил. Ладно, шеф, давай по совести: мясо пополам, а шкура вся тебе. Галке на свадьбу подарок сделаешь. — Генка поглубже натянул кепочку и снова нагнулся над тушей. — И разойдемся друзьями.
— Что ты, как можно мне с таким человеком дружить? — усмехнулся Андрей. — Загоржусь тогда совсем.
Генка поднял голову, посмотрел кругом, потом снова в глаза милиционеру.
— Жить не хочешь? Мы одни здесь…
— Что? — так спокойно и вежливо, будто действительно не понимал, переспросил Андрей, что Генка сразу понял — не напугать ему участкового, не уговорить его и не совладать с ним.
— Ладно. — Он скрипнул зубами и грязно выругался. — Сейчас твоя сила, но я своего часа дождусь, за оба раза посчитаюсь. Ты жди, оглядывайся!..
После суда (Генку оштрафовали сильно и ружье конфисковали) он при всех сказал и не раз потом повторял, что околоточному (так он Андрея за спиной называл) все равно "пасть порвет". Андрею эти слова передали, и он хотя особенно об этом не думал — других забот хватало, но все-таки понимал: злопамятный, истеричный Генка долго ждать не будет и, как удобный случай выпадет, может на крайность пойти…
Вполне возможно, что с Агарышевым он уже давно знаком был. Надо бы уточнить, где отбывал наказание Генка и не имелось ли у них контактов раньше.
В селе Андрей обогнал телегу, в которую были сложены разобранные разноцветные крылья и мотоциклетные шлемы и которую сопровождал конный эскорт во главе с физкультурником. Андрей остановился на обочине, и к нему подбежала веселая орава.
— Андрей Сергеич, а мы уже тренироваться сегодня начали! У Лешки Куманькова лучше всех получается, а Челюканов боится! Тридцать первого, в воскресенье, летать будем, приходите посмотреть.
— Спасибо за приглашение, обязательно приду.
22 мая, пятница
…Я никого не увидел возле него, и я не могу себе представить, кто мог его убить. Его мало кто знал, потому что нрава он был несколько замкнутого и неприветливого. Но все же, насколько мне известно, настоящих врагов у него не было.
В этот черный день только погода была хорошей (ей до наших проблем дела нет, она лишь своими занимается), а все остальное уже с утра не задалось, не ладилось, как говорится, через пень колоду валилось. Андрей с каким-то непонятным нетерпением ждал, когда же вечер наконец придет, будто чувствовал, что эта пятница взаправду черной станет, большие неприятности сулит. Он все на часы суеверно поглядывал, время торопил. Казалось ему: дотянется день до вечера без происшествий, так все и обойдется — или совсем беды не будет, или она надолго в сторону уйдет.
Но не вышло, не получилось. Стукнул в дверь тяжелым кулаком леший Бугров и, не дожидаясь ответа, шагнул в дом…
Бугрова лешим справедливо звали. По облику своему (бородища до пупка, брови седые, волосы чуть не до плеч, трудная хромота) и повадкам (из леса почти не вылезал, ночевать у костра предпочитал, людей сурово сторонился) он прямой леший был.
К браконьерам, невзирая на чины и личности, беспощадность проявлял завидную. Одному большому начальнику из области, отщелкивая цевье от дорогого новенького ружья, он в ответ на бешеные угрозы прямо сказал — со спокойной уверенностью в своей правоте и силе: "Это мой лес. Мне доверено соблюдать в нем все живое. И здесь, пока я сам жив, порядок будет. Никому — ни свату, ни брату, ни тебе, бессовестному, — не допущу его нарушить".
Лешего и свои боялись. Самые отпетые и отчаянные бегали от него, как мальчишки из чужого сада. Какой-то козелихинский парень даже, говорят, прятался от него на болоте, всю ночь просидел по горло в грязной жиже, лишь бы лешему на глаза не попасться.
Но зла на него не держал никто, видно, хорошо понимали, в чем корень его беспощадности, и уважали за это.
Всегда угрюмо-спокойный, он был сейчас встревоженным, почти растерялся. Участковый, правда, не сразу это заметил.
— Как дела, Федор Михайлович? — приветливо поздоровался Андрей. Они часто помогали друг другу, бывали уже в переделках, испытали взаимную помощь и прониклись взаимным уважением. Если не любовью.
Бугров оперся на ружье, бросил на стул шапку, он и летом ее не снимал.
— Дела-то, говоришь? Было бы хорошо, кабы не было так худо. Собирайся, Сергеич. И дружинников возьми. Двоих. Не особо трепливых.
— Что случилось? — Андрей спросил, уже на подробности рассчитывая. Что именно случилось, ему уже ясно было.
— Мертвое тело Веста нашла.
— Где?
— На Соловьиных болотах. В самой воде. Всплыло, она и учуяла. Правда, дух такой, что и собаки не надо. Любой насморк прошибет. С неделю, не меньше, пролежал.
— Мужчина?
— Мужик по первому виду. Однако я особо не приглядывался, не трогал. А так не видать — лицо в воде. Пошли, что ли?
— А что тебя на болото занесло? — спросил Андрей, собираясь.
— Там, в самой глуби, еще при помещике сторожка была — крепкая такая. Я ее под зимовье приспособил, ночевал иногда, припас кой-какой держал. Место спокойное, кроме меня, кто туда доберется? Пути не сыскать. Сегодня, как шалаши для пионеров ладить закончил, дай, думаю, попроведаю. Вот и наткнулся, далеко не доходя. Совсем недалече от дороги.