Страница 42 из 79
— Да не сказался.
— Ну в какую сторону-то хоть?
— А, вон туда, — неопределенно повела рукой Сонька. — А зачем он тебе?
"Куда он мог рвануть? — думал Андрей, быстро шагая в правление. Бежать-то ему некуда".
Его окликнул доктор Федя.
— Ты Ворожейко не видел? — бросил ему Андрей.
— Вообще? — улыбнулся доктор. — Или на каком-то конкретном отрезке времени?
— На отрезке, на самом последнем.
— В настоящее время больной Ворожейко находится во вверенном мне лечебном учреждении на предмет обострения хронического геморроя.
— Ах, вот как!
— Как в хорошо закрученном романе — даже самые старые новости родная милиция узнает последней. Ворожейко давно болен, все бабы хихикают над его болезнью. А ведь она вовсе не смешная…
— Я могу его видеть? — нетерпеливо прервал его Андрей.
— Пройдемте, гражданин, — доктор сделал широкий жест рукой. — Прошу!
Ворожейко лежал один в большой палате, где стояли незастеленные койки с полосатыми матрасами, похожими на покорных арестантов, как их рисуют в юмористических журналах. Он приподнялся на локтях навстречу Андрею.
— Андрей Сергеевич, на селе говорят, будто я магазин обворовал и сторожа убил…
"Ну, Венера Синереченская, — разозлился Андрей. — Устрою я тебе заметку в газетку!"
— …Вы не верьте этим глупым словам, — горячо шептал завмаг, тряся серыми щеками. — Я с первых дней в колхозе. С тех пор — все ему, я травинки сухой, зернышка не взял…
Андрей молча, с неожиданной жалостью слушал этого толстого неряшливого человека и помимо своей воли думал о том, что тот неудачлив в жизни, мучается смешной и изнурительной болезнью и по-детски беззащитен в своем одиночестве.
— …Семьи у меня нет, здоровья никогда не было, богатств тоже не накопил. Но я всегда был честный человек. А про Степаныча — как у них язык поворачивается? Мы в 27-м году одной кулацкой пулей были раненные, считайте — кровные братья…
"Вот и еще одна моя обязанность, — думал Андрей. — У этого не очень счастливого человека есть единственное, чем он горд, чем может для себя оправдать свою неяркую жизнь, — его честность, его честь. А мы чуть не сломали эту единственную опору. Поспеши, поторопись, рубани без оглядки и не станет честного человека Ворожейко, ляжет на него несмываемое клеймо преступника, которого никто не захочет пожалеть".
— Дайте мне закурить, — вдруг попросил завмаг.
— Вы лучше воды попейте, — мягко посоветовал Андрей, подавая ему кружку. — И не волнуйтесь так.
Ворожейко жадно схватил кружку, припал к ней, стуча зубами о край, немного успокоился.
— Не знаю я, где мог выронить эту проклятую авторучку. Мог потерять ее в тамбуре магазина, доставая ключи. Мог. И колбасу могли на мой огород собаки затащить. Ведь верно, могли? Да, может, и колбаса не наша, вы сделайте экспертизу. Она могла с машины упасть, выронил шофер — и все…
— С какой машины?
— Ну я не знаю, я так, к примеру.
Андрей встал, защелкнул планшетку.
— Поправляйтесь. Не думайте о том, что случилось. Все будет хорошо, сейчас он и сам верил в это.
Невзрачный, какой-то щуплый домик Ворожейко стоял рядом с магазином. На не огороженных со стороны дороги грядках Андрей без труда обнаружил глубокие следы тракторных колес. "Вот она — машина, которая мешала спать Дружку, тот самый трактор, шум которого вспомнил Василий".
Андрей зашел в клуб, к заведующему, который ходил у него в командирах дружины. Богатырев при своей бравой фамилии отличался малым ростом и хилостью сложения, но очень любил появляться на танцах с красной повязкой на рукаве. В ответ на просьбу Андрея выделить двух-трех человек покрепче и побойчее он солидно пожал плечами:
— Так на работе все. Если только вечером.
— Ну и хорошо, — успокоил его Андрей. — Мне вечером и надо.
— Очень серьезное дело будет, товарищ участковый?
— Очень серьезное, — пообещал Андрей.
В назначенное время собрались дружинники. Вместе с Богатыревым пришли братья-трактористы — Ванюшка и Григорий.
— В Оглядкино, ребята, поедем, — сказал Андрей, заводя мотоцикл.
— Брать будем? — небрежно, будто он всякий день кого-нибудь "брал", поинтересовался Богатырев. — Инструктаж проведите, товарищ лейтенант.
Андрей провел "инструктаж", посадил бравого командира в коляску, братья оседлали видавшие бездорожье велосипеды, и, как рассказывал потом Богатырев, "группа захвата решительно отправилась на задание".
Не доезжая Оглядкина, Андрей остановил мотоцикл. Дальше пошли пешком. Пока добирались, стемнело. Остановились у крайнего дома, где ярко светили на дорогу окна и картаво, на чужом языке орал магнитофон.
— Останьтесь здесь. Один — на задах, другой — с улицы, — шепнул Андрей братьям. Те молча кивнули. — Богатырев — за мной!
Андрей расстегнул кобуру, бесшумно взбежал на крыльцо, прошел темные сени и рванул обитую войлоком дверь.
Здесь уже, видно, пили не первый день: в комнате стоял густой до рези в глазах, тошнотворно осязаемый запах перегара, пролитой водки, окурков и табачного дыма. За неопрятным столом, заставленным и заваленным бутылками, вспоротыми консервными банками, грязными тарелками, где вперемешку с закуской дымили незагашенные сигареты, сидели Сенька Ковбой и двое в телогрейках и с вилками в руках. Третий из механиков топтался посреди комнаты — пытался под иностранную музыку удариться вприсядку, но заваливался на пол, толкая стулья и нелепо взмахивая руками. Он, первым разглядев милицейскую форму на Андрее, неожиданно бросился к двери, столкнулся с Богатыревым, упал и быстро, по-тараканьи, побежал на четвереньках в угол и сел там, выставив вперед руки.
Один из сидящих за столом, тоже сильно пьяный, вскочил и сдернул со стены ружье.
— Ты что, сдурел? — вырвал у него ружье Сенька. — Это же наш участковый — Андрюшка Ратников!
Тот дурашливо присел и поднял руки.
— А ты что здесь делаешь? — спросил Андрей.
— Гуляю, — нахально пропел Ковбой, но в глазах его всплескивала то ли злость, то ли тревога.
— Отойди-ка в сторонку. Попрошу всех, — со спокойной строгостью сказал Андрей, — оставаться на местах и предъявить документы.
Документов, конечно, ни у кого не оказалось.
— Прошу следовать за мной, — объявил Андрей, — для выяснения личности.
Плясун следовать не захотел: с отчаянным вскриком натянул на голову пиджак и маханул, как нырнул, в приоткрытое окно. Задел створку зазвенели стекла. Богатырев бросился было за ним.
— Куда он денется? — остановил его Андрей. — Забери-ка лучше это, — и выдвинул из-под кровати почти пустой водочный ящик. — И это, — снял приколотую над детской кроваткой шоколадную обертку "Сказки Пушкина". Колбасу-то небось уже сожрали? — Андрей повернулся к Семену. — Давай-ка, Ковбой, иди запрягать.
Сенька дернул плечом, ничего не сказал, вышел. Вслед за ним потянулись задержанные.
Плясун маялся за забором, озираясь, вытряхивал из пиджака осколки стекла. К нему с двух сторон подбирались дружинники.
— Не набегался еще? — усмехнулся Андрей.
— А что мне будет, если сдамся? Учтут, что самовольно?
Братья враз бросились на него, схватили за руки, повели к телеге. Богатырев нахмурился, свел брови и демонстративно сунул руку в карман:
— И чтоб больше без глупостей у меня.
В тот же вечер Андрей допросил быстро протрезвевших механиков. Каждого по отдельности. Для проверки их показаний он попутно задавал такие неожиданные вопросы о деталях, сговориться о которых они не могли. Потом, уже утром, устроил им очную ставку, предложил покурить, собрал окурки. Напуганные тем, что над ними повисло обвинение в убийстве, механики были предельно откровенны, слезливо оправдывались, вызывая у Андрея чувство омерзения.
Показания задержанных, по существу, сводились к следующему:
"Застряли в Оглядкине по причине разлива рек. Загуляли от нечего делать. В ночь на 20-е действительно заезжали на колесном тракторе "Беларусь" в Синеречье, искали выпить. Примерно в половине второго, проезжая мимо магазина, увидели, что он открыт, в тамбуре — свет. Зашли. Сторож был уже мертв. Один из механиков (кто именно, Андрей так и не добился), желая проверить, бьется ли у сторожа сердце, просунул руку под пиджак, нащупал кобуру и вынул из нее револьвер. Другой (тоже неизвестно кто — все трое валили друг на друга) предложил взять водку и закуску — все равно, мол, растащат до утра. Дверь они не взламывали — до них кто-то постарался. Забрали ящик водки и, так как в кабине трактора трое не помещались, один из них, как и раньше, стал сзади на прицеп, держа под мышкой батон колбасы. У дома Ворожейко поняли, что дальше не проедут, решили вернуться в Оглядкино. Развернулись на огороде, трактор тряхнуло, стоящий на прицепе колбасу выронил".