Страница 34 из 79
А потом, когда Староверцев подобрал в запаснике дубликаты зеленого стенда, мы уже этот след потерять не могли. Дело в том, что на стенде не оказалось фотографии, где была заснята казнь подпольщиков.
— Кстати, имитацию ограбления музея ради похищения этой фотографии подтверждает, пусть и косвенно, тот факт, что нож подбросили именно Волкову, согласен? — сказал Яков и задумчиво добавил: — Но ведь ее нет… и не будет.
И тут я почувствовал, что он стал нервничать. Его волнение передалось и мне. Но Афанасий Иванович поспешил успокоить нас: и трофейный аппарат, и оригинал фотографии, с которой делали большую, для стенда, — все это осталось в музее. Можно снова ее переснять, чего проще.
— А где она? — спросил Яков.
— У меня в кабинете.
— Вы уверены? — встревожился Яков. — Ведь у вас тоже побывали.
— Уверен, уверен, товарищ Щипцов. Кому она нужна? Я сейчас принесу.
И Староверцев поднялся к себе.
— "Уверен, уверен", — передразнил его Яков. — А я вот не уверен.
Староверцев долго не возвращался.
— Пойдем к нему, — не выдержал Яков.
Мы вошли в кабинет. Афанасий Иванович рылся на полках. Он повернул к нам растерянное лицо.
— Ну что? — быстро спросил Яков.
— Вот, — Староверцев протянул фотоаппарат. — Вот тот самый аппарат. Цел и невредим.
— А фотография?
— Фотография? — неуверенно переспросил Афанасий Иванович. Фотографии я что-то не могу пока найти.
Мы переглянулись.
— Она лежала прямо на аппарате, вот здесь, завернутая в папиросную бумагу, надписанную карандашом. Вот здесь, в шкафу. Но что-то я ее не вижу.
— И не увидите, — вздохнул Яков. — Не найдете.
Он вытащил из-за шкафа скомканный лист папиросной бумаги с карандашной надписью.
Мы вышли на берег реки, медленно поднялись на вал и сели на скамейку, смахнув с нее мокрые листья. Яков, подняв воротник, рассеянно курил, ронял пепел на колени. Я чертил прутиком по земле, собирал им в кучку опавшие листья и по порядку вспоминал все, что знал об этой фотографии. В ушах у меня звучал Сашин голос: "Эту фотографию принес нам один красный следопыт вместе с целой горой имущества какого-то немца: фотоаппарат, бинокль, записные книжки, письма и даже Рыцарский крест с мечами, орден такой фашистский. Все это валялось в сарае его деда, в старом самоваре, и в общем-то неплохо сохранилось. А фотографии особо повезло: она пролежала все эти годы между чистыми страницами блокнота. Правда, немного поработать с ней пришлось: возили ее в Званск, в фотоателье, на ретушь. Там же ее пересняли и увеличили…" Ага!
Я хлопнул Якова по плечу. Он едва успел подхватить очки и недовольно посмотрел на меня.
— Все в порядке, Яша! Фотографию переснимали в Званске, оригинал — я имею в виду. Его переснимали в званском фотоателье, чтобы увеличить. Там мог сохраниться негатив.
— Они обязаны их хранить, а если нет, то хотя бы контрольки, подхватил Яков. — Прекрасно! Дуй сейчас же в Званск, к фотографу, и, если, конечно, пленка цела, закажи ему один отпечаток того же формата, что был на стенде, понял? И забери у него негативный кадр с этим снимком. Сделаешь?
Фотограф — старенький, дружелюбный и разговорчивый — чуть ли не обиделся на мой осторожный вопрос, как долго он хранит негативы.
— С тех пор, как я работаю здесь. А тому уже двадцать лет миновало. Вот смотрите, — он направился к самодельному, во всю стену, шкафу со множеством ящичков. На их крышки были наклеены таблички с буквами латинскими и русскими и цифрами — римскими и арабскими.
— Моя собственная система каталога, — с гордостью отметил он. — Так сказать, двойная шахматная. Она позволяет при необходимости отыскать негатив любой давности в течение тридцати секунд.
— Не может быть, — очень естественно усомнился я. — Ничего подобного не видел.
— Сейчас увидите, — пообещал фотограф, доставая из ящика стола толстую тетрадь. — Загадывайте.
Я подумал и "загадал".
Старичок сунул нос в тетрадь, черкнул карандашом, поднял глазки к потолку, пошевелил губами и ткнул пальцем в один из ящиков.
— Десять секунд, — отметил я.
Он быстро выдвинул ящик, пробежал по конвертам сухими ловкими пальцами, вытянул один и показал мне.
— Ну как?
— Изумительно, — прошептал я, подходя к свету. — Просто невероятно.
Фотограф смущенно мял руки.
— А нельзя ли с него сделать отпечаток? Форматом что-нибудь тридцать на сорок?
— Э! — пригрозил мне пальцем догадливый старичок. — Вот к чему все это было нужно! Вы такой же корреспондент, как я сотрудник уголовного розыска. — Он засмеялся, очень довольный своей шуткой. — Но — понимаю и молчу. И сделаю сейчас же.
— У меня будет еще одна просьба. Нельзя ли получить этот негатив на пару дней?
— Только с отдачей! Непременно с отдачей! Иначе из моей системы выпадет целое звено. А ведь вы убедились, что ей цены нет?
Он взял негатив и скрылся в комнатке за тяжелой шторой, откуда продолжал громко говорить. Я уселся поплотнее, положил на колени старый номер "Советского фото" и прослушал увлеченный рассказ фотографа о его необыкновенном щегле, который справлял свои делишки только в старую чернильницу, для чего научился сталкивать с нее клювом крышку. Поддерживать разговор мне не удавалось, да я и не делал попыток.
— Вот, пожалуйста. — Он протянул мне еще чуть влажный снимок.
Я нетерпеливо схватил его. Так и есть! Теперь этот снимок не вызывал, как раньше, неосознанного раздражения какой-то неясной деталью, напротив: я уже точно знал, что привлекало в нем мое внимание. Лицо полицая, который натягивал веревку. Оно казалось мне странно знакомым. Где я мог его видеть? В каком фильме?
— Спасибо! Большое спасибо. Вы очень помогли нам. — Я горячо поблагодарил старика.
— Ну что вы! Не стоит благодарности. Подождите, вы же хотели взять негатив. Да нет же, не в карман. Вот конверт — вложите в него. Аккуратнее, ради бога!
Щитцов говорил по телефону. Увидев меня, он бросил трубку, не окончив фразу. Я показал ему снимок.
— Подожди. Я сейчас.
Яков сорвался с места и бойким воробьем порхнул за дверь.
— Я тут кое-что предпринял, — сообщил он, вернувшись.
— Что именно?
— Об этом потом. Много будешь знать — плохо будешь спать.
— Я теперь и так плохо сплю.
— Тем более, — разговаривая со мной, Яков шарил в ящиках стола, и его лысая голова то появлялась, то исчезала за краем крышки. — Сергей, у меня есть мыслишка.
— Неужели? — удивился я.
Яков оставил без внимания мою реплику:
— Что, если вдруг возникнет слух, будто у Афанасия случайно сохранился еще один экземпляр фотографии. Ура? Ура! Негатив пропал ладно, что же делать, но фотография есть, причем одна-единственная, понимаешь? — Яков внимательно посмотрел на меня. — Одна. Последняя.
Я молча кивнул.
— Значит, зеленый стенд — гордость раздела — можно уже восстановить. Очень радостно и очень безобидно, верно?
— Верно. Это я сделаю. И Афанасия подключу.
— Не то чтобы подключу, надо, чтобы в основном эта информация исходила от самого Староверцева. Ты понимаешь?
— Хорошо.
— Теперь вот что, — продолжал Яков, листая расписание поездов и делая пометки в блокноте. — Что у нас сегодня? Пятница, суббота? Ах, да. К вечеру будь готов, а сейчас езжай в Дубровники и действуй. В остальном, пока меня нет — никаких развлечений! Обещаешь?
— Как получится. А ты?
— Я приеду попозже. Мне надо здесь кое-что подготовить. Давай не задерживайся: ты мне мешаешь. Вечером встретимся в музее. Тебе, как внештатнику, оружие положено?
Надо сказать, что Афанасий Иванович свою часть задачи выполнил настолько безупречно и с такой артистичностью, что даже Выпивка, охладевший к музею в связи с событиями, приведшими к его закрытию, явился выразить свое удовольствие.
Вечером я заглянул в гостиницу: мне надо было что-то доплатить, сейчас уже не помню. Пока Оля искала мою карточку, я машинально перелистывал лежащее на столике расписание поездов. И тут я обратил внимание, что субботний поезд приходит в Дубровники на два часа раньше будничных. Видимо, Яков второпях проглядел, и "гостя" в музее надо ждать раньше.