Пленник

Чувствую ледяные пальцы на своем горле и с трудом дышу. Умирать – страшно, даже если кажется, что ты готов. Изможденное сердце с трудом набирает обороты, - оно так устало гонять кровь.

Призрачный голос Аро, в котором я слышу насмешку, умело скрывающую восхищение, тихо раздается над ухом:

- Еще увидимся, дорогая моя Изабелла…

Проходит, казалось бы, доля секунды, - я еще не успеваю осознать, что означают слова, - а за спиной уже раздается рев моторов. Машины отъезжают. Распахиваю глаза и непонимающе смотрю на Эдварда. Он не двигается с места, – нас разделяет метров двадцать. Смотрит, не отрываясь, и по его лицу я не могу ничего прочитать. Мы замерли оба, раскинутые по двум разным берегам, разделенные магнитным притяжением противоположных полюсов, чужие и далекие, как звезды.

А затем, словно прорывает воздвигнутую сознанием защитную плотину, понимание случившегося обрушивается на меня: казнь отменена, не будет избавления от ужасных воспоминаний. Пережитый ужас последних часов, мельчайшие детали убийств, выражение лиц умирающих – все останется со мной навсегда. Стыд заполняет до краев, спазм горькой тошноты обжигает горло.

Падаю на колени и сгибаюсь пополам. Пальцы ударяются о твердую землю и сжимаются так сильно, что больно суставам; я понимаю, что в правой руке до сих пор зажат пистолет, и хочу поднять его к виску. Судороги бесполезных рвотных позывов сотрясают меня, мешая сделать это, я лишь дергаюсь, выполняя хаотичные, нелепые движения плечами, напрягаю мышцы и волю, но не могу совладать с собственным телом, которое вдруг становится для меня чужим. Будто душа покидает его самовольно, оставляя пустым внутри. Из груди вырывается то ли рев, то ли вой. Свет меркнет.

Прострелить голову, буквально взрывающуюся от кошмарных образов крови и смерти, мне не позволяет Эдвард. Его до этого мгновения бесстрастное лицо искажается от ужаса, и он внезапно бросается ко мне. Холодные руки подхватывают дрожащее слабеющее тело, а пальцы насильно вырывают «Глок-19» из руки и отбрасывают его прочь, за пределы досягаемости. Он отбирает у меня единственное спасение от страданий, шанс покончить с разъедающими словно кислота, тяжелыми как скала, душащими как вакуум воспоминаниями.

Я не могу поднять лицо – стыд сжигает самые глубокие уголки сердца, заставляет кожу мощно пылать. Не могу видеть – обильные слезы застилают глаза. Не могу слышать – в ушах звенит чей-то ужасный крик.

Холодные каменные объятия как нельзя кстати – я расслабляюсь в них, позволяя выплеснуться той черноте, что скопилась внутри. Эдвард не отпускает, беспрерывно гладит меня по лицу твердыми пальцами. Ненавидит ли он меня теперь? Осуждает ли? Простит ли когда-нибудь? Неожиданное великодушие Аро – что оно означает для нас? Это помилование? Или извращенное наказание за мои грехи? Я не хочу жить с воспоминаниями об убийствах…

Наконец, пелена слез спадает, я вижу жесткий взгляд золотистых глаз. У меня нет сил, чтобы связно мыслить – я не спала почти двое суток. И все это время испытывала такой сильный стресс, что вряд ли стоит ожидать от меня адекватности. Могу понимать только одно: я сдержала обещание, завоевала свободу для себя и для Эдварда. Но тогда, когда осознала, что такой ценой она мне не нужна.

- Эдвард, - всхлипываю я, чувствуя, что очень скоро потеряю сознание и способность говорить. – Все это было… ужасно… - Это слово даже в маленькой мере не передает испытанных мною чувств. Чудовищно, омерзительно, подло, преступно – вот что на самом деле. Лица убитых преследуют меня наяву, их мрачные тени обступают со всех сторон, одним своим присутствием мстя за страдания и отнятые жизни.

- Не вини себя, - просит Эдвард, бережно утирая мои слезы холодными пальцами. – Лучше вини меня. Ты сделала то, что должен был сделать я. Ты совершила поступок, который оказался мне не под силу.

В его лице боль, я не могу понять ее причины.

- Он бы все равно убил всех свидетелей, - шепчет Эдвард, закрывая глаза и покачивая меня в крепких объятиях. – Не только свидетелей… они собирались уничтожить половину Бюро, взорвав здание, чтобы не вылавливать каждого осведомленного по отдельности… Ты поступила милосердно…

- Взорвать Бюро?.. – растеряно повторяю я, чувствуя, как стынет кровь в венах.

- Погибли бы сотни, - кивает Эдвард, его голос опустошен, как и я внутри. – Своим решением ты спасла больше жизней, чем отняла…

Меня удивляет ход его мыслей. Но это не оправдание. Да и воспоминания не сотрет. Они навсегда запечатаются в голове. Моя душа прошла сквозь врата ада, нет пути назад. Я буду вечность гореть за свои преступления.

- Ты меня ненавидишь? – Горькие слезы вырываются из уголков глаз и бегут по щекам. Во рту сухо, язык распухает. Мне нужно воды и еды, а еще много-много сна, если я хочу дожить до следующей ночи.

- За что?! – искренне удивляется Эдвард, и мне вдруг становится легче дышать. – Ты сделала за меня работу, которую я был обязан сделать сам. Ты человек сильной воли, в отличие от меня. Не думаю, что я был бы способен на подобный шаг – убить невинных, даже ради тебя, ради твоего спасения… даже зная, что они обречены в любом случае. Мои убеждения ослепили меня. А ты просто пошла и, задвинув страхи и слабость, совершила подвиг: спасла и меня, и себя.

Я слушаю, но не верю: вина ядовитой змеей кусает внутри.

- Ты уже не осуждаешь убийство людей? – шепчу со слезами. – Когда я уходила, не ты ли сказал: никакая страсть не стоит того, чтобы ради нее убивать. Ты просил меня уступить неизбежности смерти. Разве ты передумал?

- Я передумал, - признает Эдвард с тяжелым вздохом, зажмуривая глаза. Немного помедлив, дает развернутый ответ: - Был момент, когда в самом начале я осудил тебя.

Я благодарна ему за то, что он не стал лгать.

Пряча глаза, усталый, виноватый и разбитый, Эдвард объясняет:

- Мне казалось – ты совершаешь ошибку. Я приучил себя к мысли о смерти и ждал ее, как избавления. Ты разбудила мое сознание, но нескольких дней и последних счастливых часов, проведенных с тобой, недостаточно, чтобы полностью перестроить все взгляды. Слишком быстро. Я не успел обдумать последствия. Мне казалось – еще будет возможность впереди… Поэтому первым желанием, когда появились Вольтури, было безвольно согласиться на смерть… - Эдвард кивает самому себе, отвечая на собственные невысказанные вопросы. – Но у меня появилось много свободных часов, пока ты отсутствовала. Нашлось время хорошенько подумать. В конечном итоге я понял, что твое решение ничего не меняет – я ведь тоже когда-то убивал и знаю, что это такое. Оправдывал себя, свою нерешительность и слабость естественными потребностями, которые ничем, кроме крови, не удовлетворить… Шел на поводу у звериных инстинктов, даже тогда, когда научился собой управлять. Пытался бороться, но уступал. Я убивал, Белла… по гораздо менее веской причине, чем сегодня ты. Я был жалок и слаб, но делал это снова и снова. Я знаю силу раскаяния, поверь. Я смог противостоять искушению в конечном итоге, но это никогда не избавит меня от сожаления о том, кем я был…