Санктум

Аромат Беллы окружил меня, когда я открыл дверь ее квартиры своим ключом. Разумеется, у меня был ключ, за четырнадцать лет я неоднократно вынужден был проникать сюда для того, чтобы проверить газ и розетки, чтобы скорректировать содержимое ее чемодана, как было в последний раз, когда я украл ее парашют. Было проблематично проникать в окно через стеклопакеты, гораздо проще оказалось сделать запасной ключ.

Конечно, я не злоупотреблял своими возможностями. Я бы никогда не стал проникать сюда без достаточного оправдания. Никогда просто так. Но сегодня был особый случай. И я отдавал себе отчет, что иду на поводу у собственного эгоизма.

Белла спала. Ее лицо все еще было немного исхудавшим, но она, определенно, выглядела лучше, чем в пещере. Волосы спутались вокруг ее лица и стали влажными на висках. Ее ноги, пытаясь избавиться от жаркого одеяла, напротив, накрутили его. Я наклонился над ней, чтобы попробовать распутать материю. Совершенно случайно я задел нечто твердое, и тогда ненависть всколыхнулась внутри меня, когда я догадался, что это, по всей видимости, шина, наложенная в больнице Папуа, чтобы сросся перелом. Я рассердился, что Белле не наложили гипс – это было бы гораздо правильнее. Но и шина могла помочь, при условии, что Белла соблюдала бы постельный режим, а не ездила по городу в поисках своего неуловимого спасителя.

Однако ощущение шины под рукой вернуло меня в мое прежнее ужасное состояние. Я горел в адском пламени вины, стыдясь своей слабости сильнее, чем когда-либо прежде. Чудовище. Возможно, мне не следовало появляться перед ней, не следовало даже пытаться… Я все неправильно сделал. Напрасно столько лет боролся с судьбой. Возможно, мне следовало оставить ее в покое сразу. Возможно, мне следует сделать это прямо сейчас… и больше не возвращаться…

- Эдвард… - вдруг тихо сказала Белла, заставив меня подскочить на месте. Мой невыносимый стыд сменился ужасом, что она застукала меня, а ужас, в свою очередь, сменился недоумением, когда я убедился, что она по-прежнему спит. Ее лицо было спокойным, а глаза закрытыми. Ее губы чуть-чуть пошевелились, чтобы еще раз на выдохе произнести мое имя. Белла говорила во сне. Она звала меня.

- Эдвард, не уходи… - ее рука протянулась вперед, немного свисая с краешка кровати, и приглашающе раскрылась мне навстречу. Ее лицо на мгновение отразило боль и мольбу.

Я не мог понять, как, после всего, что я сделал с ней, она все еще может просить меня остаться? После того, как врачи поставили ей диагноз, она не могла не понимать истинную причину ее травм. Почему это не оттолкнуло ее? А мое предательство – неужели она не ненавидит меня за это, если продолжает умолять? Я был потрясен ее бессознательной просьбой сильнее, чем ее сознательными попытками найти меня. Я мог думать что угодно об ее действиях днем: что она хочет высказать мне свое негодование, что просто хочет сказать спасибо, или что продолжает поиски из врожденного упрямства, не желая уступить. Но бессознательная просьба значила гораздо больше, чем осознанная. Ей снился я. И это даже не было кошмаром. Она хотела, чтобы я остался с ней даже там, в ее сне.

- Пожалуйста… - ее лицо исказилось, как будто она собирается заплакать. Моя ненависть к себе неожиданно сменилась чем-то новым. Я почувствовал тягучую и вязкую, словно засасывающая трясина, мучительную… растерянность… и сокрушительное по своей силе желание утешить девушку… И я ничего не мог поделать с собой, не мог сопротивляться нахлынувшей вине, когда медленно сел на краешек кровати и сглотнул, глядя на несчастное лицо передо мной, в обрамлении спутавшихся каштановых волос. Белла казалась еще более хрупкой во сне, а выражение ее страдающего лица жестоко напоминало мне о моем предательстве. Прийти сюда было огромной ошибкой: моя воля рушилась прямо сейчас, каждое мгновение. И я не был уверен, что меня хватит надолго. Я должен был уйти, чтобы не поддаться искушению… но все еще сидел на месте.

- Пожалуйста… - Белла начала ворочаться, не находя себе места, ее ладонь все еще была протянута ко мне, как будто она точно знала мое местонахождение.

Мою кожу начало болезненно жечь во всех тех местах, где она соприкасалась ранее с кожей Беллы. Я вспыхнул, мое тело не хотело мне повиноваться. Это была абсолютно невыносимая потребность повторить прикосновение, хотя бы незначительное. Это было так, словно бы я совершенно не мог больше оставаться вдали от девушки, на физическом уровне. Эти несколько дней после возвращения ничего не стоили перед перспективой снова коснуться ее кожи, сейчас, пока я оказался к ней так близко… Я сжал кулак, потому что кожу ладони начало мучительно покалывать от воспоминания ее хрупкой ручки в моей сильной руке. Но это странное чувство не проходило – я все еще хотел коснуться ее.

- Не уходи, пожалуйста, останься…

Моя рука, не слушаясь команды, робко двинулась по кровати. Я пытался сопротивляться, но не смог долго противостоять искушению. Казалось, оступившись раз, стало совершенно бесполезно бороться с собой. Я просто не мог не воспользоваться случаем, тем более, если Белла об этом даже не узнает…

Пальцы едва ощутимо коснулись горячей кожи девушки – так, чтобы она не могла почувствовать это невесомое прикосновение. Однако она тут же выдохнула, и слабая улыбка заиграла на ее губах. Белла развернулась в мою сторону, сладко подложив вторую ладошку под свою щеку. Ее сон мгновенно стал спокойнее. И тут же на меня снизошло необъяснимое, нелогичное, поразительное удовлетворение. Как будто бы я сделал то, что необходимо, а не то, что категорически неправильно.

Я просидел в таком положении, держа ее за руку, довольно много времени, пытаясь понять, что за новые чувства обуревают меня. Это было странно, после того¸ как я только что ненавидел себя за травмы, нанесенные моими руками, ощущать рядом с девушкой покой… почти умиротворение. Такое необычное чувство, как будто это простое прикосновение излечивало меня. Как будто оно яркими лучами солнца разгоняло мрак вокруг, разрушало мое тотальное одиночество… Я не был с ней, я не мог быть с ней… Я давно покинул свою семью… Я оставил даже свое временное жилище, чтобы поселиться на чердаке… Я готовился продолжать выполнять свою роль, будучи в совершенно изолированном положении, не имея даже возможности элементарно принять душ и переодеться. Я окончательно изгнал себя из общества людей, из цивилизации, став самым настоящим кочевником с этих пор… Как же так выходило, что я больше не чувствовал, будто по жизни иду один?

Словно некий круг замкнулся, когда я коснулся девушки, позволяя себе ложно почувствовать себя нужным, полезным и… даже… любимым. Я знал, что это не так, и что вскоре она забудет меня, как я и хотел, но это ощущение необъяснимого умиротворения не проходило. Оно было со мной, в моем сердце, согревая меня изнутри, будто бы я снова был живым. Я чувствовал себя… человеком, даже не смотря на горечь оттого, что им не являлся. Но рядом с девушкой, всего лишь от этого крошечного запретного прикосновения, я оживал.