Правительницы России

Накануне объявления войны в Петербурге происходили события, которые позже сыграли заметную роль в истории России. На авансцене семейной жизни царского дома появилась племянница Петра, семнадцатилетняя Анна Ивановна. Пётр решил выдать её замуж за владетеля соседней с Петербургом Курляндии герцога Фридриха-Вильгельма — потомка последнего магистра Ливонского ордена Кеттлера. С 1710 года в Курляндии очень усилилось влияние России, жених Анны Ивановны в августе 1710 года приехал в Петербург, чтобы предстоящим браком закрепить союз Курляндии с Россией. Пётр подарил Фридриху-Вильгельму четыреста кавалеристов, а Меншиков — пятьдесят телохранителей-драбантов, а кроме того — драгоценный сапфир стоимостью в пятьдесят тысяч талеров и турецкого жеребца необычайной красоты.

Торжества в честь герцога продолжались до Нового года. Никогда ещё они не были столь длительны, беспрерывны и изобильны. Праздник, более похожий на оргию, переезжал из дворца во дворец, из дома в дом, не прерываясь ни на день. 31 октября состоялось венчание, но тут же началась другая свадьба — любимого карлика Петра Якима Волкова. Пётр решил отпраздновать и эту свадьбу с не меньшим размахом. По его приказу из Москвы в Петербург привезли более тридцати лилипутов и лилипуток, и они вместе со своими петербургскими товарищами и товарками стали героями ещё одного — двухнедельного — празднества. Великана Петра забавляло, что он окружён такими маленькими людьми, и царь всячески подчёркивал этот контраст в шествиях, церемониях и народных гуляниях. Петра ничуть не смущало, что герцог может принять свадьбу карлика как некое уничижение собственной персоне и молодой жене.

И вдруг среди этого разгула бесшабашного веселья, 22 декабря 1710 года, в Петербург приходит известие, что турецкий султан объявил войну России. 17 января 1711 года, оставив Меншикова в Петербурге, Пётр и Екатерина выехали в Москву. Им предстояло серьёзнейшее испытание — необычайно трудный и несчастливый Прутский поход, во время которого Екатерина проявила свои лучшие человеческие качества.

25 февраля 1711 года в Успенском соборе был зачитан Манифест об объявлении войны Османской империи. Однако месяцем раньше из Риги на юг двинулись полки Шереметева, чуть позже выехал и сам фельдмаршал, а 6 марта из Москвы направился на театр военных действий и Пётр.

В этот же день, 6 марта, перед отправлением к армии Пётр обвенчался с Екатериной, и теперь с ним в поход она впервые отправилась не как любовница Петра Михайлова, а как законная супруга, только ещё не венчанная на царство.

Правда, об этом знали только самые близкие Петру и Екатерине люди, ибо венчание было тайным, а свадьбы и вообще не было. Официально же Пётр венчался с Екатериной почти через год, 19 февраля 1712 года, после возвращения из Прутского похода и поездки в Польшу и Германию.

Необычайно сильная привязанность Петра к Екатерине объяснялась не только силой чувства, которое царь долгие годы испытывал к ней, ставя сначала свою «метресишку», а потом и жену вне бесконечного ряда близких с ним женщин.

Отдавая должное её привлекательности, природному уму, душевному обаянию, стремлению быть единомышленницей несомненно любимого ею человека, нельзя не сказать, что Екатерина обладала и рядом необычайных качеств, облегчавших даже тяжёлые недуги Петра, связанные с эпилептическими припадками, внезапными приступами бешенства и непредсказуемыми поступками.

Прусский резидент в Петербурге, граф Генниг-Фредерик Бассевич сообщал в своих «Записках»: «Она имела и власть над его чувствами, власть, которая производила почти чудеса. У него бывали иногда припадки меланхолии, когда им овладевала мрачная мысль, что хотят посягнуть на его особу. Самые приближённые к нему люди должны были трепетать его гнева. Появление их узнавали по судорожным движениям рта. Императрицу немедленно извещали о том. Она начинала говорить с ним, и звук её голоса тотчас успокаивал его, потом она сажала его и брала, лаская, за голову, которую слегка почёсывала. И он засыпал в несколько минут. Чтобы не нарушать его сна, она держала его голову на своей груди, сидя неподвижно в продолжение двух или трёх часов. После того он просыпался совершенно свежим и бодрым. Между тем, прежде нежели она нашла такой простой способ успокаивать его, припадки эти были ужасом для его приближённых, причинили, говорят, несколько несчастий и всегда сопровождались страшной головной болью, которая продолжалась целые дни. Известно, что Екатерина Алексеевна обязана всем не воспитанию, а душевным своим качествам. Поняв, что для неё достаточно исполнять важное своё назначение, она отвергла всякое другое образование, кроме основанного на опыте и размышлении».

По дороге к армии Пётр получил несколько сообщений о необычайном мздоимстве Меншикова и написал ему в Петербург грозное письмо, в котором имелась и такая фраза: «А мне, будучи в таких печалях, уже пришло не до себя и не буду жалеть никого».

Отправившись на юг, на театр предстоящих военных действий, Пётр находился в пути более трёх месяцев. Столь долгое его путешествие от Москвы до Прута объяснялось тем, что по дороге он подолгу останавливался в разных городах, решая вопросы грядущей кампании и особенно основательно подготавливая и проводя дипломатические акции. К тому же из-за внезапной болезни пришлось остановиться в Луцке.

Приехав ещё в марте в Галицию, Пётр встретился там, в местечке Ярославле, с молдавским господарем Дмитрием Кантемиром и 11 апреля 1711 года подписал с ним союзный договор, направленный против турок. Здесь же, 30 мая, Пётр подписал договор и с польским королём Августом II, специально для этого приехавшим в Ярославль.

И ещё одно важное дело было разрешено во время пребывания Петра и Екатерины в Галиции: в местечке Яворово 19 апреля было подписано брачное соглашение о женитьбе царевича Алексея Петровича на Софье-Шарлотте Брауншвейг-Вольфенбюттельской. По условиям договора невеста оставалась в своей прежней лютеранской вере, а будущие дети должны были креститься по православному обряду.

В то время когда Пётр и Екатерина находились в походе, Алексей жил в семье своей семнадцатилетней невесты, в увеселительном замке Зальцдален около Брауншвейга и писал своей мачехе Екатерине: «Герцог-отец, дед и мать герцогини, моей невесты, обходятся со мною зело ласково».

12 июня Пётр и Екатерина прибыли в лагерь русских войск на Днестре, но полки Шереметева и он сам всё ещё были в пути. Марш к Днестру оказался очень трудным: стояла сильная жара, высушившая не только ручьи и озерца, но и колодцы. К тому же саранча пожрала траву, и от бескормицы пало множество лошадей, замедляя тем самым движение артиллерии и обозов. Да и с провиантом было очень плохо, ибо край был основательно разорён турками и союзными им татарами.

В начале июля все русские войска — дивизии Шереметева, Вейде и Репнина, общей численностью в тридцать восемь тысяч человек, — соединились на берегу Прута и успели построить укреплённый лагерь, вокруг которого сосредоточились неприятельские силы, не менее чем в три раза превосходившие войска русских и союзных им молдаван князя Дмитрия Кантемира.

После двух штурмов, предпринятых турками 9 и 10 июля и с трудом отбитых русскими, Пётр решил послать к великому визирю Махмет-паше парламентёра с предложением о прекращении войны и заключении перемирия. Великий визирь склонялся к миру, но крымский хан и генерал Понятовский — представитель Карла XII — настаивали на продолжении сражения.

Объективно положение русских было необычайно трудным: у них уже три дня не было ни куска хлеба, ни фунта мяса, а против ста двадцати русских орудий неприятель выдвинул более трёхсот своих. И всё же турки не были уверены в успехе — перед ними стояла победоносная армия, прошедшая через огонь Лесной и Полтавы. Но царь, уже получивший большой военный опыт, видел катастрофичность происходящего и потому очень нервничал. Он приказал Екатерине покинуть лагерь и скакать в Польшу, однако она наотрез отказалась оставить его.