Правительницы России

Когда Меншиков привёз Марту в Москву, уже никто не называл её Трубачёвой, но с самого начала именовали её Веселевской. Разгадка находится в письме гофмейстера Курляндской герцогини Анны Ивановны Петра Михайловича Бестужева-Рюмина, которое он послал Екатерине 25 июня 1715 года. Бестужев писал из Риги Екатерине, что он отыскал «в Крымбохе (Кройсбурге) фамилию Веселевских» и обнаружил там множество Веселевских. В частности, у некоего курляндца Вильгельма Гана было четыре сестры. Первая — Екатерина-Елизавета была замужем за Яном Веселевским, вторая — Доротея «была за Сковородским», то есть Скавронским. У Доротеи были сыновья — Карл и Фридрих, и четыре дочери — Анна, Доротея, ещё Анна и Екатерина. Эта-то Екатерина и жила в Кройсбурге «у тётки своей Марии-Анны Веселевской, которую в двенадцать лет возраста её взял в Лифляндии шведский мариенбургский пастор». Далее Бестужев сообщал сведения и о других членах этой фамилии, причём отмечал, что многие из них умерли в «поветрие», то есть во время чумы.

Так, мало-помалу вырисовывались забытые и самой Мартой эпизоды её раннего детства. А может быть, ей и не очень-то хотелось, чтобы горькая и суровая правда о первых годах её нищенской и сиротской жизни сделалась достоянием князей и генералов, окружающих трон её мужа, пока ещё не обвенчанного с нею.

Как бы то ни было, но Марта Веселевская вскоре оказалась в Москве, в доме Александра Даниловича Меншикова.

Меншиков с гордостью показывал свою новую служанку-наложницу приходившим к нему в дом друзьям и собутыльникам, но усиленно прятал её от Петра, так как понимал, что, попадись Марта на глаза царю, он тотчас же лишится этой своей услады.

Но однажды во время попойки проболтался, что обладает прелестной любовницей.

Пётр велел немедленно показать ему эту прелестницу, и Меншикову невозможно было не выполнить повеление царя. Тут-то и увидел Пётр свою суженую — молоденькую, пухленькую, с необычайно живыми чёрными глазами и необъятным бюстом. Девушка мыла окна в одной из комнат меншиковского дома и, не замечая царя, легко перескакивала с подоконника на подоконник.

Замерев от мгновенно охватившего его вожделения, смешанного с чувством восхищения, Пётр не мог оторвать глаз и молча наблюдал за своей новой пассией, с первого же взгляда попав под её неотразимое обаяние, а потом увёз Марту с собой, спрятав её от всех в маленьком домике на окраине столицы. Только наиболее близкие Петру люди знали, кем на самом деле является для их государя эта юная служанка, официально значившаяся женой придворного конюха. Появившись в Москве поздней весной 1703 года, Марта вскоре была введена Петром и Меншиковым в круг самых близких подруг и родственниц царя и его фаворита.

Однако же существует и другая точка зрения, лучше сказать, другая версия знакомства Петра и Марты.

Очень скрупулёзный и добросовестный историк Есипов, исследовав все доступные ему источники, приходил, однако, к выводу, что знакомство Шереметева с Мартой Скавронской-Трубачёвой произошло в Мариенбурге, а первое свидание её с Меншиковым и уход будущей царицы от старого фельдмаршала к Александру Даниловичу произошли в конце 1703 года в Москве, когда Меншиков, приехав в столицу, оказался в гостях у Шереметева.

Знакомство же Петра с Мартой Есипов определяет 1 марта 1704 года, ссылаясь на письмо её к Петру от 8 апреля 1717 года, в котором она писала: «Желаю ведать, изволили ли Ваша милость в 5-е число апреля (день рождения Екатерины) выкушать по рюмке водки, так же как в 1-е число марта. А я чаю, что изволили запамятовать: прошу ко мне отписать».

Наперсница и жена

Новый роман Петра не походил ни на один из предыдущих: от юной литовской крестьянки тридцатидвухлетний царь потерял голову и с самого начала имел в отношении Марты далеко идущие намерения. Он не считал её простой наперсницей, но видел в ней будущую жену, уже успевшую родить ему двух сыновей — Петра и Павла. И потому уже в 1705 году Пётр предложил своей будущей жене принять православие.

К этому времени и сама она прекрасно понимала, что Россия стала для неё новой родиной, где ей предстоит прожить ещё очень долго. «Для того, — писал историк Константин Иванович Арсеньев, — оставила веру своей родины и приняла православие; усердно начала изучение русского языка и скоро преуспела в нём так, что казалось, будто всегда принадлежала к великой семье русского народа».

Решив крестить Марту Скавронскую по православному обряду, Пётр уже в 1705 году намеревался сделать её не только своей женой, но и русской царицей. Об этом красноречиво свидетельствует хотя бы то, что крестным отцом Марты, получившей при новом крещении имя Екатерины, был родной сын Петра — пятнадцатилетний царевич Алексей, по имени которого получила она и своё отчество, а её крестной матерью стала сводная единокровная сестра царя Екатерина Алексеевна, — сорокасемилетняя дочь Алексея Михайловича и Марии Милославской.

С этого времени Марта стала называться Екатериной Алексеевной, и все, кто знал её, резко изменили отношение к ней, ибо теперь перед ними была крестница царевича и царевны, в недалёком будущем — государыня.

Даже Меншиков изменил тон и, оставаясь ближайшим другом Екатерины, стал вместе с тем и почтительным подданным.

А между тем Екатерина и её прежние товарки продолжали жить одной компанией сначала при дворе любимой сестры Петра — Натальи Алексеевны, а потом во дворце Меншикова. Они не были домоседками и часто уезжали к Петру и Меншикову то в Нарву, то в Смоленск, то в Витебск, то в Петербург, только что основанный Петром.

В эту тесную, сплочённую весёлую корпорацию входили сёстры Меншикова — Марья и Анна Даниловны, две сестры Арсеньевы — Дарья и Варвара Михайловны, Анисья Кирилловна Толстая. Дарья Михайловна Арсеньева была в связи с Меншиковым и в 1706 году вышла за него замуж. В сентябре 1705 года Меншиков писал к ней: «Для Бога, Дарья Михайловна, принуждай сестру (сестру Меншикова), чтоб она училась непрестанно, как русскому, так и немецкому ученью, чтоб даром время не проходило».

С ними была ещё и третья сестра — Аксинья Арсеньева, появившаяся в доме царевны Натальи через шесть лет после двух своих старших сестёр. Аксинья приехала из Якутска, где воеводствовал их отец Михаил Афанасьевич Арсеньев.

А 6 октября 1705 года в письме к Петру подписались: «Анна Меншикова, Варвара (Арсеньева), Катерина сама третья. Тётка несмышлёная (Толстая), Дарья Глупая (Арсеньева). За сим Пётр и Павел благословения твоего прося, челом бьют».

Подпись Екатерины «сама третья» означает, что у неё уже было двое детей — Пётр и Павел и оба ещё были живы. Правда, вскорости сыновья умерли.

В 1707 году у счастливой избранницы царя родилась первая дочь — Екатерина, к несчастью скончавшаяся через год, а затем на свет появились ещё две девочки: 27 января 1708 года — Анна, а 18 ноября 1709 года — Елизавета, первой из которых было суждено занять впоследствии трон в герцогстве Голштиния, а второй — стать российской императрицей.

Несмотря на то что Екатерина Алексеевна и её новые подруги стояли особняком от других московских дам высшего света, составляя некую элитную группу, ближайшее интимное окружение царя и его фаворита Меншикова, всё же они не были обособлены от более широкого круга друзей и собутыльников Петра Алексеевича и Александра Даниловича.

Все они были введены в этот круг, называвшийся «умасброднейшим, всешутейшим и всепьянейшим собором» — своеобразным шутовским орденом, который был учреждён Петром вскоре после смерти последнего — десятого — русского патриарха Адриана. Для этого ордена Пётр собственноручно написал устав, сочинил «чин», то есть порядок проведения «соборов», и всякий раз писал для этих сборищ шутовскую программу.

Членами «собора» были все ближайшие сподвижники Петра, от которых требовалось лишь одно — пить и дурачиться до последней степени, не останавливаясь ни перед какими приличиями и нормами. И потому заседания «собора» напоминали бы древнегреческие и древнеримские языческие оргии, если бы была в них хоть какая-то утончённость. Но ни цветов, ни роскошных одежд на таких играх не было, а господствовало самое невообразимое обжорство, пьянство и самый грязный разврат.