Страница 13 из 19
…мертвом совершенно городе. крепости караимской – Караимы – небольшая тюркская народность, исповедующая караизм, основанный на Ветхом Завете и не признающий раввинистическо-талмудистскую традицию иудаизма; в зависимости от тех или иных взглядов рассматриваются как представители еврейской секты, последователи одного из ответвлений иудаизма, отдельный народ с собственной религией и т. д. Некоторые ученые считают караимов потомками принявших в свое время иудаизм хазар. В дореволюционной России наиболее известна была тюркоязычная община караимов Крыма. В настоящее время караимы живут в России, Украине (в основном Крым), Израиле, США, Литве. Мертвый город-крепость – средневековая крепость Чуфут-Кале под Бахчисараем, к началу ХХ в. полностью покинутая жителями.
…кенасы – Кенаса (также кенасса) – молитвенный дом, место богослужения караимов. По своему устройству кенасы близки и к синагогам, и к мечетям.
…Еелленна, Раи Denisli… триптих тронный – Триединый женский образ – новая инкарнация Елены, Ра и Мери из стихотворения «Конец Кикапу». Появление этих плакальщиц у тела Кикапу воспроизводит иконографическую сцену оплакивания Христа, распространившуюся в европейском искусстве с XI в. Феминные «створки» чурилинского триптиха – низший уровень женских образов повести, сохраняющий еще прототипические связи (подробнее составляющие «триптиха» будут рассмотрены далее). В плане прототипов чрезвычайно фантастическим выглядит указание Т. Лещенко-Сухомлиной (почему-то приведенное в СП1: 240 без всяких оговорок), касающееся женских образов в стихотворении: «Елена – это Бронислава Иосифовна Корвин-Круковская [sic] – жена Тихона Чурилина. Ра – бог Ра – это сам Т. Чурилин. Мэри – это Марина Цветаева, которая в ту пору совместной ранней их молодости была очень была влюблена в Тихона» (Лещенко-Сухомлина 1991:69). Разумеется, с Цветаевой и Корвин-Каменской Чурилин познакомился только в 1916 г., в человеческой ипостаси Ра у поэта – всегда образ женский и обособленный (говорить «Ра – это сам Т. Чурилин» можно только и исключительно постольку, поскольку все «персонажи» стихотворения и повести есть отображение различных составляющих психики Т. Чурилина). Если указание Лещенко-Сухомлиной имеет какую-то ценность, то лишь как поздняя и сильно искаженная в передаче ретроспекция поэта. Рассуждая в этой связи о «прототипических подтекстах» чурилинского женского «триптиха», Н. Яковлева замечает, что «иногда прототип у Чурилина мог „приписываться“ персонажу задним числом, что связано отчасти с использованием тех же героев в ином биографическом контексте» (Встречи: 429). Добавим, что прототипы составляющих «триптиха» у Чурилина собирательные, и достоверно восстановить все их компоненты не представляется возможным.
странный старичишка Корчагин – Ср. со «стариком Корчагиным» в романе Л. Толстого «Воскресенье». Видимо, у Чурилина толстовский Корчагин ассоциировался с жестоким «стариком Чуриловым» из прогремевшей повести Е. Замятина «Уездное» (1912). Замятин (как и Чурилин, уроженец Лебедяни), вывел в этом образе В. И. Чурилина – отчима поэта (Встречи: 410–411). Отметим искаженный и в чем-то карикатурный облик Чурилова у Замятина: «степенная борода тут у него вся склочена, рот перекошен», он «крысится»; Корчагин повести предстает далее как злобный шут. Неочевидная связь с толстовским властным князем, обладателем «упитанной генеральской <…> бычачьей, самоуверенной <.>фигуры» диктуется тем, что все они – и Корчагин Толстого, и отчим Чурилов-Чурилин, и Корчагин повести – олицетворяют (чуждую) власть. При этом спотыкающийся, падающий, ковыляющий «старичишка Корчагин» господствует над треугольником, образуемым женскими «персонажами» («три, – двое, – одна; – странный старик») и в иерархии повести выступает как увечный гностический «Демиург», повелитель мира Кикапу.
Ронка – Полонии пламя – Ронка – производное от «Бронка» (домашнее прозвище Б. Корвин-Каменской). Полонии пламя – вероятно, намек на польские корни Корвин-Каменской.
…Онд-Инд – Имя может расшифровываться как один индеец или Один-Инд (Один – верховное божество в германо-скандинавской мифологии) и таким образом подчеркивать не только вневременной, но и всемирный характер трагического ритуала: божества Запада (Один) и Востока (Ра в своей божественной ипостаси) отдают последнюю дань Кикапу. В мертвом лике Кикапу также совмещаются запад и восток: «веки великозапали – запад пал на лицо; восток все-затаил тайну будущей бури и покоев Покоя» (с. 19); в момент начала «брития» Кикапу – «ал запад и бел восток» (с. 22). О значении «брития» см. ниже.
…оркестра тюркскаго – Ср. описание татарского оркестра-чала в повести «Агатовый Ага».
…Омеги – Омега – последняя буква греческого алфавита, здесь синоним смерти, конца жизненного пути.
…плевок последнему преступлению – Как можно предположить, «последнее преступление» есть обривание Кикапу: до начала этого действа мертвый еще хранит остатки странной витальности (способен смеяться) и только после обривания «кончается житие» – что репродуцирует весьма традиционные представления о волосах как средоточии жизненной силы (ср. с историей библейского Самсона и т. д.); Н. Яковлева проницательно именует похоронный ритуал «казнью» (Встречи: 429). Гораздо менее достоверным видится ее указание на то, что «отдаленным прототипом подробно описанного ритуала могли послужить тюркские погребальные обряды» (там же). Данный ритуал появляется уже в стихотворении «Конец Кикапу» (1914), задолго до крымских текстов, и не соответствует погребальным обрядам ни крымских татар, ни караимов. Также понятно, что упомянутое в статье «Тюрки» энциклопедии Брокгауза-Ефрона и цитируемое Яковлевой «вырывание волос и изрезание лица» относится отнюдь не к покойнику, а к скорбящим по нему – это не менее традиционное траурное самоистязание, которое у многих народов сопровождалось обриванием или вырыванием волос, царапанием тела и нанесением порезов и т. д. (см. хотя быFra-zer 1919: 270–303).
Весьма вероятно, что описанный ритуал, выливающийся в насилие над мертвым или сохраняющим последние остатки витальности телом, был подсказан Чурилину процедурами психиатрической клиники: в его «Биографо-Производ-ственной Анкете» указано: «Голодовка / с 1910–1912 насильств.<енное> питание (зонд)» (СП 2: 294). Надо полагать, что и брили пациентов также насильственно и достаточно грубо, не стесняясь порезами; в клинике мог использоваться душ Шарко и т. п.
…Герцова – Имеется в виду немецкий физик Г. Р. Герц (1857–1894), в чью честь и названа единица измерения частоты – герц.
…этер – От лат. aether,эфир.
...смерть без весны – воспоминания, воскресшей имитации – Ср. в авторском предисловии к «Весне после смерти»: «…очнувшийся – воскресший! – весной после смерти, возвратившийся вновь нежданно, негаданно, (нежеланно)?» «То есть вся книга стихов есть не что иное, как исповедь мертвеца, очнувшегося весной после смерти, но не уверенного в желанности своего возвращения в мир „живых“» – замечает по этому поводу Д. Безносов (СП 1:21). Поэт сомневается в доступности воскресения для «Антихриста»; если же такое воскресение возможно – уроду-Кикапу-Антихристу суждено воскреснуть не в горних высях, не в преображенном облике, но в прежней жизни, где ждет его тот же круговорот адских мук (см. стихотворение «И находящимся во гробах дарована жизнь», название которого восходит к пасхальной стихире). Повесть «Конец Кикапу», как мы увидим далее, предлагает выход из этой дурной бесконечности.
…псюсквамперфектумом – Также плюсквамперфект (от лат. plus quam perfectum, «больше, чем совершенное»), т. наз. «предпрошедшее» время – во многих языках Европы и Азии глагольная форма, выражающая событие, которое предшествовало определенному временному отрезку прошлого.
…Еелленна – первая любовь. Матери лик почтиповторенный. Сольвейг – В рамках «триптиха» (см. прим. к с. 11) Елена-Еелленна-Сольвейг, чей образ выстроен на воспоминаниях о нежно любимой матери поэта и его первой любви, воплощает материнское и христианское начало, ассоциируясь с Девой Марией – «свет…(Его Матери!) – и образ… Ея, святой» (с. 13). В «Биографо-Производственной Анкете» Чурилин пишет: «Первая близость с женщиной: с 13 лет» (СП2: 293); в воспоминаниях читаем: «Мне было 13 лет, третьеклассник гимназии. Приехала к соседям из Ельца знакомая портниха, довольно развитая молодая женщина, читавшая много. Я гулял с ней по улице, мимо наших домов – и говорил, говорил.» (Встречи: 472). Не эта ли молодая портниха стала первой любовью и первой женщиной поэта? Сольвейг – персонаж драмы Г. Ибсена (1828–1906) «Пер Гюнт» (1867), деревенская девушка, полюбившая отверженного героя пьесы, символ женской верности, любви и всепрощения.