Самый далекий берег

Славин усмехнулся.

— Даже снайпера себе завели. Я вижу, немцы работают на вас.

— Немцы, товарищ полковник, работают против меня.

— Хорошо, капитан. Будем считать, что на первый случай мы выяснили наши отношения. Не будем уточнять частности. Нам надо делать дело. Поржите мне систему обороны на берегу.

— А как же командиры рот — вызывать? — Шмелев не мог понять, отчего он испытывает такую неприязнь к этому красивому полковнику.

— Вызовите командира второго батальона. Он еще жив?

— Докладываю обстановку, — Шмелев повернулся лицом к берегу.

— Доложите обстановку.

Такие слова произнес майор Шнабель, комендант немецкого гарнизона, обороняющего берег.

Немец сидел в глубоком плюшевом кресле, держа в руке телефонную трубку. На письменном столе перед немцем лежала только что полученная телефонограмма. В блиндаже было тепло, у двери слабо гудела печка. За ширмой виднелись две железные кровати, покрытые коричневыми одеялам! Из узкого окна, пробитого под самым потолком падал свет. Стены были обшиты листами фанеры, на них — картинки из иллюстрированных журналов. Чуть повыше висели ходики с поднятой гирей. На противоположной стене в одиночестве висел большой портрет Гитлера в деревянной рамке.

— Установили? — спросил Шнабель в телефон.

— Так точно, господин майор, — ответил собеседник Шнабеля. — Точно там, где вы приказали.

— Русские не заметили вас?

— О нет, господин майор. Мы закрыты щитом. Но скоро мы его сбросим.

— Какова мощность?

— О, господин майор, на русских хватит вполне. Я обещаю вам, что это будет не хуже, чем в Тиргартене в день салюта.

— Отлично, лейтенант. Мы ни за что не должны отдать русским эту дорогу. Я только что получил телефонограмму из ставки и первым сообщаю вам о ней. Автострада должна служить Германии. — Майор Шнабель покосился на портрет Гитлера. — Ни в коем случае не начинайте без меня. Я приду к вам, как стемнеет. Я сам хочу посмотреть на это зрелище.

... — Учтите, капитан, — сказал полковник Славин, — об этой операции знает Ставка. Дорог должна быть взята во что бы то ни стало.

Шмелев ничего не ответил. В последние дни на берегу он только и слышал про эту дорогу. Все кому не лень, говорили о ней. А все-таки брать ее придется Шмелеву.

— Ну что ж, пойдемте на исходный рубеж, — сказал Славин.

Стрельба на берегу почти прекратилась. Стало тихо. Над Устриковом поднялась первая ракета. Она тускло светилась сквозь летящий снег и упала далеко на правом фланге. Тонкий дымный след остался там, где пролетела ракета, и снег на лету постепенно заметал его.

На берегу послышался глухой гул. К поворот шоссе выполз немецкий танк — черный силуэт его, квадратная башня с длинным пушечным стволом размазанно проступили сквозь падающий снег.

Танк остановился и развернул пушку в сторону озера. Следом двигался второй, третий... Они проходили мимо стоявшего танка и, сердито урча, скрывались в деревне. Танк на берегу настороженно поводил пушкой.

— Прикажете открыть огонь? — спросил Шмелев.

— Ни в коем случае. Это очень важно, что они идут именно туда. — Славин принялся считать. — Пять, шесть, семь...

Танк на берегу медленно двинулся за последним танком и скрылся за домами.

— Восемь! — торжественно закончил Славин. — Вы понимаете, что это значит? Немедленно передайте донесение в штаб армии — на юго-запад прошли восемь немецких танков типа «пантера».

Шмелев отослал связного и пополз к берегу. За ним полз Славин, чуть сбоку — Обушенко. Они двигались наискосок, забирая влево, чтобы выбраться из зоны действия немецкого снайпера и выйти к цепи ближе к центру.

Впереди стали видны фигурки солдат, лежавших на льду. Славин обогнул Шмелева, быстро двигая ногами, пополз вперед.

Вокруг огромной широкой проруби лежали солдаты. Вода неслышно плескалась о кромку.

Молодой круглолицый офицер приподнялся и доложил полковнику, что взвод готовится к атаке.

— Ну и дыра у вас, — заметил Славин, глядя на воронку. — Целое озеро.

— Двухсотсемимиллиметровый, — сказал Войновский. Он лежал сбоку и не сводил глаз со Славина, .

Славин усмехнулся:

— Я вижу, вам тут нравится больше, чем на берегу.

— Там же фрицы, товарищ полковник, — сказал бойкий солдат с вывороченной губой. — Не пущают.

— Давайте попробуем вместе. Может быть, пустят. Нам необходима эта деревня и особенно шоссейная дорога. Понимаете? Эта главная рокадная дорога в тылу врага, и мы должны во что бы то ни стало перерезать ее. От этого зависит судьба наступления всей нашей армии.

Ракеты на берегу светились все ярче. Темнота сгущалась, разливалась над озером.

— Джапаридзе, секундомеры.

Грузин достал из полевой сумки три небольшие коробочки и протянул их Славину. Шмелев почувствовал, что дрожит от холода. Он потянулся было к коробочкам, но Славин строго посмотрел на него, накрыл коробочки планшетом.

Полковник Славин принял решение. Ровно через десять минут после того, как будут включены секундомеры, цепь поднимется и пойдет в атаку. Капитан Шмелев — на правом фланге, старший лейтенант Обушенко — на левом. За собой Славин оставлял центр. Цепь начнет двигаться к берегу без сигнала, и пройдет по крайней мере полминуты, прежде чем немцы заметят начало атаки.

— Средства поддержки включаются в действие после того, как противник обнаружит цепь и первым откроет огонь. На этом мы тоже выиграем время. — Славин замолчал и оглядел офицеров.

Шмелеву делалось все холоднее, и он с горечью подумал о том, что будет лучше, если он останется на льду вместе с теми, которые уже лежат там, потому что он не сумел привести их к берегу.

Григорий Обушенко слушал Славина и часто кивал головой. Когда Славин кончил, Обушенко посмотрел на Шмелева, но Шмелев не ответил на его взгляд и отвернулся.

Юрий Войновский слушал Славина, чувствуя, что в его жизни сейчас произойдет что-то очень важное и необыкновенное.

— Что же вы молчите, капитан? — спросил Славин.

— Товарищ полковник. Я был не прав. Я переоценил свои силы. — Шмелев говорил, чувствуя, как все в нем дрожит мелкой дрожью.

— Меня не интересует, что было вчера, — сухо ответил Славин. — Я хочу знать, когда вы будете готовы?

— Я готов, товарищ полковник. Приказывайте, — Шмелев встал на колени и твердо посмотрел на Славина.

— Теперь возьмем, гады. — Обушенко прибавил ругательство.

Славин передал им секундомеры:

— Внимание. Включаем.

Шмелев и Обушенко побежали вдоль цепи — в разные стороны. Стало еще темнее, фигуры бегущих быстро слились с темнотой. Проводив их глазами, Славин поднес к лицу секундомер, на мгновение осветил циферблат фонариком.

— Приготовить гранаты.

Пулемет на берегу выпустил короткую очередь. Было слышно, как пули входят в лед неподалеку. Раздался негромкий вскрик. Войновский обернулся и увидел, что Славин сидит и рвет зубами индивидуальный пакет, а левая рука безжизненно висит вдоль туловища.

— Черт возьми, — сказал Славин. — Я, кажется, ранен.

— Санитара, санитара сюда! — выкрикивал за спиной Войновского голос с резким грузинским акцентом.

Справа подбежал солдат с автоматом. Войновский узнал Шестакова.

— Скорей!

Шестаков опустился перед Славиным.

— Вы санитар? — спросил Славин.

— Не бойтесь, товарищ полковник, — говорил Шестаков, ощупывая в темноте Славина. — Я сегодня восемь человек перевязал, одного лейтенанта. Полковников, правда, не приходилось перевязывать. Но пуля, она дура, ей все равно, что ефрейтор, что полковник. Куда же вас стукнуло, не сюда?

Славин заскрипел зубами.

— Сюда, значит. Высоко. Выше локтя. С какой бы стороны к вам лучше подобраться?

— Рэзать надо, — сказал грузин.

— Как же так — резать? — сказал Шестаков. — Сукно-то какое... Может, расстегнуть лучше.

— Скорее же!

— Сейчас, сейчас, товарищ полковник. Прилягте сюда, на бочок. Вот так. Теперь мы мигом сообразим. — Шестаков разрезал финкой рукав халата и снова сказал: — Ах, товарищ полковник, сукно-то какое...