Страница 9 из 20
Приоткрыв ведущую в небольшой коридорчик дверь, девушка так и застыла с половником в руке. Прямо перед ее глазами оказалась широкая мужская спина в черной кожаной куртке с вытисненным посередине гербом Готрэйма. А повязанный на голову косырь[21] и тройная нашивка на рукаве отметали всякие сомнения насчет должности незнакомца – нэрл![22] В дом пожаловали горгоны! Неужели бабушка не оплатила откупные храму Саймы и они пришли за ней? Или за хозяином? Ведьмочка сглотнула, отступая назад. Мысленно возблагодарив сразу весь триумвират за нескрипучие петли, оставленные под столом туфли и удачную позу визитера, Джемма тихонько прикрыла дверь, оставив лишь небольшую щелочку для наблюдения. А посмотреть было на что.
Нэрл повернулся боком, открывая девушке обзор, и отрывисто скомандовал: «Заносите!» Два молоденьких нэрлиса, чье низкое звание наглядно демонстрировали лишенные нашивок рукава, прошагали по коридору с носилками, накрытыми простыней. Под тонкой белой тканью легко угадывалось человеческое тело. Начальник отправился за ними, и вся скорбная процессия скрылась за дверями хозяйского кабинета.
«Так, значит, суп ему из человечины! Ну-ну», – вспомнила ночные торги Джемма и довольно улыбнулась. Каннибализм и сотрудничество со стражами порядка никак не вязались между собой в понимании девушки. А вот догадка о том, что дьер Дорэ мастер вскрытия, на глазах обретала все больше интересных подтверждений. Немного подумав, ведьма аккуратно положила половник в мойку и на цыпочках прокралась к кабинету гробовщика вслед за горгонами.
– Что известно о клиенте? – донесся до нее заинтересованный голос Эдгарда. Через узенькую щель осторожно приоткрытой двери ей, увы, была видна только одна стена помещения.
– Вот сопроводительные бумаги. Имя, возраст, привычки – все как обычно, – глухим басом ответил нэрл. – Пока основная версия следствия – объект принял что-то из запрещенных зелий и под воздействием болезненных видений покончил с собой. Но вам ли не знать, дьер Дорэ, как это бывает? Ему двадцать пять, и он уже мертв. Семья в ужасе – без расследования никак. Мамаша бьется в истерике, папаша жаждет крови, тетка строчит жалобы в столицу. – Гость тяжело вздохнул.
– Все как всегда! – без толики сочувствия отозвался владелец ПБ и подошел к стене, находившейся в поле зрения Джеммы. Он отодвинул ширму и надавил ладонью на небольшой рычаг, скрывавшийся за ней. Часть стены чуть выдвинулась вперед и практически бесшумно поползла вбок, обнажая глубокую продолговатую нишу, полностью занятую узким столом на тонких ножках. – Кладите! – скомандовал гробовщик.
Нэрлисы осторожно водрузили носилки на указанное место и отошли. Эдгард, потянув на себя, вытащил утопленное в глубине ниши колесо и принялся медленно его проворачивать. Стол вместе с носилками в сопровождении противного скрежета и скрипа невидимых веревок начал плавно опускаться и вскоре совсем исчез из виду.
– К утру определите точную причину и время смерти, дьер Дорэ? – поинтересовался невидимый ведьмочке горгон.
– Узнаю все, что сможет рассказать мне тело, – уклончиво ответил мастер вскрытия, умолчав о том, что при желании может допросить и душу, если она еще не отправлена одним из жнецов за белый полог Саймы[23].
Осторожно закрыв дверь, ведьмочка поспешила обратно на кухню. Любопытство – это хорошо, вкусный суп – и вовсе замечательно, но попадаться на подслушивании в первый же день работы точно не стоило! Нужно было немного подождать, придумать повод поправдоподобней и… навестить хозяина вместе с его мертвым клиентом в отсутствие горгон.
Спустя полчаса, пронаблюдав в окно кухни, как облаченные в черную форму люди покидают двор, Джемма зачерпнула в половник наваристой жижи и, осторожно ступая, спустилась в подвал, чтобы предложить дьеру Дорэ снять пробу с его позднего ужина. А еще через пять минут половник с мерзким звоном ударился о каменный пол, расплескав ароматное содержимое, – на столе гробовщика лежал тот самый рыжеволосый парень, который улыбался ей днем на улице.
– Тоже узнала? – криво улыбнулся гробовщик и, получив в ответ нервный кивок, вздохнул. – Неси тряпку, горе лиловое. Уберешь с пола суп, а потом проконсультируешь меня по долгосрочности и надежности ваших внешних иллюзий.
– Зачем? – В хриплом голосе Джемма с трудом узнала свой.
– Затем, моя недогадливая, что конкретно этот рыжий мертв уже как минимум сутки. И если у него нет брата-близнеца, сегодня на рынке тебе мило скалился не кто иной, как твой коллега по цеху. Ну или кто-то, кого вы, лиловые, замаскировали под этого беднягу.
Глава 3
В квартале Поющих Фонтанов
Город мерцал в ночи лентами уличных фонарей. Час был поздний, вокруг царила тишина, ведь устраивать среди недели приемы считалось признаком дурного тона, которого за благопристойными обитателями этой части Готрэйма не водилось. Лишь одно окно нарушало общую картину сонной безмятежности. В угловой комнате на втором этаже не спал мужчина. Он сидел на голой, лишенной даже матраса кровати, понуро опустив голову с растрепанными пепельно-русыми волосами. Мятая рубашка его была полурасстегнута, под глазами залегли темные круги, а губы чуть кривились в скорбной улыбке. Напротив, как свидетельство его недавней ярости, валялся разломанный стул. Дьер Аттамс окинул помещение тяжелым взглядом и стиснул зубы. Повод для злости был, и еще какой! Пока он заливал горе алкоголем, эта старая ведьма (нехорошо так о собственной матери, но против правды не попрешь) похозяйничала в комнате Майлы. И ладно бы просто выбросила, раздала, продала вещи подопечной сына – нашел бы, вернул, выкупил. Эта молодящаяся помесь змеи и пираньи, знающая все лучше всех, их сожгла!
Глаза мужчины, мутные из-за не до конца выветрившегося хмеля, ненавидяще воззрились на опустевший туалетный столик у окна. Еще вчера на нем стояли резные флакончики и незакрытая шкатулка в виде черепа, белел островок рассыпанной пудры и валялась кверху зубьями щетка для волос – обычный девичий беспорядок. Казалось, что хозяйка вышла на минутку и вот-вот вернется. А теперь о хозяйке спальни напоминали только бежевые обои с ненавязчивым сиреневым орнаментом и мебель. Ни одежды, ни книг, ни милых тряпичных мышек с растопыренными крыльями, что висели на занавесках… Да что там мышки! Эта старая карга даже сами шторы уничтожила! Хоть бы подумала, что он об этом запустении малышкам говорить будет, когда их привезут из загородного поместья. Уехала любимая тетушка учиться, попрощаться не успела – это одно. А исчезла вместе со всеми вещами – совсем другое. Они ведь не маленькие уже, в шесть лет дети все понимают. Всплывшие в памяти образы дочерей чуть притупили злость. Но взгляд на разоренную комнату, из которой он был готов сделать музей своей умершей подопечной, вернул былую ярость. А все эта… и слова-то не подобрать! Когда уже она перестанет вмешиваться в его жизнь? На том свете? Может, устроить? Да нет, конечно нет, мать все-таки.
Этьен поднялся на ноги и, чуть покачнувшись, подошел к плотно закрытому окну. Темные стекла витража отразили его осунувшееся лицо с запавшими щеками, «украшенными» трехдневной щетиной. Или уже не трехдневной, а недельной? Ведь он не брился с того злополучного вечера, как узнал о болезни Майлы. А потом начался самый страшный кошмар в его жизни. Перед внутренним взором, как живое, стояло бледное личико обессилевшей девушки с расцветающими на нем уродливыми язвами, ее слабая улыбка и подернутые мутной пеленой глаза. Обычно ярко-зеленые, а тогда будто выцветшие, белесые. Он готов был заплатить любые деньги, купить любые лекарства, лишь бы она выжила. Его не пугали ранки на девичьей коже… его ничто не пугало, кроме ее смерти. А она не заставила себя долго ждать. Незримый жнец явился за той, кто была ему дороже всех. Заключение о кончине ведьмочки подписал один из самых уважаемых лекарей Готрэйма. После получения проклятой бумажки обычно спокойный и собранный Этьен ушел в свой первый в жизни запой.
21
Косырь – головной убор в виде кожаной косынки, повязывается на лоб. Часть формы горгон, защищающая лоб от порезов, а волосы от захвата в рукопашном бою.
22
Нэрл, нэрлис – звания горгон. Нэрл – офицерский чин, в его распоряжении, как правило, несколько подчиненных. Нэрлис – самый младший чин, аналог: констебль.
23
Белый полог Саймы – эфемерная грань, отделяющая мир живых от загробного.