Молчание золота

— А че? Здорово…

— Ну садись, рассказывай, с чем пришел, — сказал Эмир. — Ты из людей Рашида Радоева, так? Закусишь, а?

— Да мне бы лучше водки, — сказал Перепелкин.

Эмир позерски щелкнул пальцами, и тотчас же принесли водку. Судя по оперативности выполнения приказа, Керим угадал, что может попросить этот утренний посетитель.

Перепелкин выпил, крякнул и закусил кусочком засахаренного апельсина. Эмир терпеливо ждал, пока Перепелкин поправит здоровье, подорванное в застольных баталиях. Перепелкин наконец заговорил:

— Вы, это, наверно, могли меня видеть у Радоева. Да… это. Я хотел сообщить, что вчера вечером у Радоева была какая-то телка… кажется, проститутка… ее привели к нему…

— Личная жизнь Рашида меня совершенно не интересует, — ледяным тоном перебил его Эмир. — Говори по существу. Что ты хотел мне сообщить?..

— Ну вот я и говорю же… Сегодня ночью мы сидели у Рашида, выпивали… немного.

— Да уж вижу, — процедил сквозь зубы Эмир.

— А потом приехал Саттарбаев, старлей. Привез с собой какого-то типа, кажется из Прибалтики, и с ним были еще парни и одна блядь. Телка из отеля «Афрасиаб», ее там все знают, потому как все перли. Не помню, как зовут. Рашид, помню, сразу стал какой-то напряженный. Потом те парни напились, один стал произносить тост таким дурацким голосом… кажется, голосом Ельцина. Вот. Я сам был не шибко трезвый, поэтому не помню… Дальше не помню, что было, потому что я упал в какой-то сундук и там заснул… хорошо, что не задохнулся. А продрал я зенки оттого, что ужасно болит голова, и еще оттого, что кто-то надо мной бубнит. А я страшно не люблю, когда у меня над ухом, значит, бубнят. Вот. Я хотел все это высказать, да стукнулся башкой о крышку… я же, кажется, сказал, что заснул в сундуке. У Рашида в доме вообще много сундуков, в которых он разную рухлядь хранит. Ящиков там, это… коробок разных. А когда я стукнулся башкой, у меня в голове вроде что-то щелкнуло, и я стал прислушиваться, что же такое говорят. А говорили они вот что: что Радоева убили в собственном бассейне, а убил его Юнус, а еще всех, кто был в доме, взяли и отправили в какой-то изолятор гэбэшный, а руководил всем этим Джалилов, чекист из Ташкента. Радоев как-то раз про него упоминал, они в детстве корешились, что ли…

— Значит, Радоев убит? — резко спросил Эмир.

— Ну да… я так слышал.

Эмир поднял взгляд на Керима, и тот, отвечая на немой вопрос в глазах босса, отозвался:

— Я только знаю, что в доме Радоева поставлен пост, причем не ментовской, а в самом деле из госбезопасности. Джалилов тоже там вроде засветился, Андрей правду говорит. Насчет Радоева. Все его телефоны не отвечают, телефон Юнуса тоже, так что, похоже, он говорит правду Нужно будет узнавать, что там произошло, но, если гэбэшники взяли дело под себя… придется уж вам подключить свои каналы, Эмир.

— Поменьше болтай… каналы, — отозвался Эмир. — Н-да, невеселые вещи ты рассказываешь, Андрей. Так тебя, кажется, зовут? А знаешь, что в старину делали с теми, кто приносил плохие вести? Есть такая старая сказка. У одного падишаха была жена, он очень ее любил и, когда она заболела тяжело, неизлечимо, объявил: кто принесет ему весть о смерти жены, тому он велит распороть глотку и влить туда расплавленного свинца. И вот жена умерла. Нужно сообщить об этом падишаху, ведь без его ведома и приказа ее ни подготовить к погребению, ни похоронить — ничего нельзя. Только желающих уведомить его как-то не находилось. Кому охота глотать распоротой глоткой расплавленный свинец? Никому. И вызвался только один хитрый папенек, взял он дутар, пошел к падишаху и заиграл грустную мелодию. И падишах сразу понял, что его жена умерла, и крикнул: «Эй, стража, схватить этого мерзавца, распороть ему глотку и залить туда расплавленный свинец!» — «Эй, могущественный падишах, ты, видно, с горя потерял ум. Ведь дурные вести принес тебе не я, а дутар. Так пусть он и отвечает!..» И тогда растерянный падишах Велел залить расплавленный свинец в дутар. А вот вы, Андрей, не позаботились о таком дутаре. Явились сюда и сообщаете мне о том, что один из моих людей убит. То есть даже не убит наверняка, а — кажется, убит. Дескать, думай что хочешь, почтенный Эмир. И вот ведь незадача: очень не ко времени умер уважаемый Рашид. Очень!

— Да, умирают всегда не ко времени, — пробормотал Перепелкин. Это была первая относительно путная фраза во всех его невразумительных речениях.

Эмир, закрыв левый глаз, наблюдал за ним. Произнес медленно:

— Ну что ты заволновался, дорогой? Я не падишах, а Радоев не моя любимая жена, да и живем мы совсем в другое время. Не скрою, огорчил ты меня, расстроил. Сильно расстроил. Нужно тут немного уточнить. Кто были те люди, которые приехали в дом Радоева ночью?

— Я помню, что была девчонка из «Афрасиаба». Ее я хорошо помню. Остальные были мужики… на них я смотрел меньше.

— Да уж это я понял, — усмехнулся Рустамов. — Что за мужики? Ну припоминай. Как говорит ваша русская поговорка, взялся за Гуж — не говори, что не дюж.

— Да я честно не помню, Эмир. Там был Сатгарбаев, это я хорошо помню… Потом был какой-то толстый пугливый мужик, он позже куда-то делся… Других не помню. Да я и не смотрел. Они еще тост произносили… за здоровье Радоева. Смешно так произносили. Напились они тоже… знатно так напились. Да не помню я! — неожиданно возмутился он, глядя на собственное отражение в огромном, от пола до потолка, трюмо. — Я и сегодня утром не так чтобы очень все четко… Ждал часа два, пока они рассосутся по дому… то есть вообще свалят. Всех, кто был в доме из радоевскнх, — всех увезли к себе в изолятор. Саттарбаева увезли тоже, и майора из Ленинского РОВД, не помню его фамилию… всех! А Юнуса и Рашида Мансуровича, понятно, в морг. Я слышал, как об этом говорили.

— Постарайся припомнить, что еще говорили гэбэшники?

Перепелкин почесал в затылке:

— Гм… уф! Ага! Они говорили о какой-то экспертизе, вот! Ну да… химической экспертизе.

Эмир даже поднялся на своем месте, и его узкие ноздри расширились и задрожали, как у загнанной лошади:

— Как-кой экспертизе?

— Химической… я же сказал, — ответил Перепелкин, присматриваясь к таджику, который до того был так спокоен, а тут вдруг не сумел удержать себя, что называется, в берегах и так разволновался. — Хотели зачем-то пробу воды в бассейне брать. Радоева-то в бассейне нашли, и вода, говорят, была какого-то странного цвета. Красная, как кровь. А потом помутнела еще больше, стала почти коричневой.

— Кровь… помутнела, стала коричневой… — машинально выговорил Эмир, — Так… И что еще? Про бассейн?

— Про бассейн? Да почти ничего. Только что-то о системе водоснабжения, — не без труда выговорил Перепелкин и, без спросу быстро налив себе еще водки, проглотил одним коротким, нервным движением. — И все. Я так понял, что Юнус и Рашид между собой подрались, и вот… Перепились, что ли, черти? — резюмировал Перепелкин и пошатнулся: водка пошла, что называется, на свежие дрожжи. — Нет, я понимаю, что выпить, подраться — это милое дело, я вот тоже иногда не против кому-нибудь харю начистить, для профилактики, так сказать. Я еще когда в армии служил, мы, помнится, так квасили, что однажды майор Головин поехал на бронетранспортере за водкой, да так увлекся, что прямо на БТР в магазин и заехал…

— А ну хватит мне всякие байки травить!!! — заорал Эмир, затопав ногами и, верно, начисто забыв, что касательно баек он сам начал первый, рассказав дурацкую сказку про дутар, с которым так жестоко поступили. — Шайтан тебя забери, русская свинья! Что ты мне тут несешь? Я тебя спрашиваю по делу, по серьезнейшему делу, а ты мне тут пьяный порожняк несешь, как вся твоя сраная нация!

Гражданин Рустамов в совершенстве владел русским разговорным языком. Андрюха Перепелкин, как ни окосел после двух выпитых порций водки, немедленно оценил подобное владение языком. Он выпрямился во весь свой немалый рост и выговорил:

— А ты на меня не лайся! Между прочим, я тоже сегодня ночью не меды распивал! И сегодня, когда в сундуке ныкался, думал, как бы вас всех предупредить, что с Рашидом вот такая непонятка вышла, причем с мокрушным исходом! Я сегодня через форточку лез, чтобы из дома убраться, а потом два с половиной часа твоих архаровцев ждал, пока они приехать соизволят! И на твои вопросы я отвечаю, как могу, Эмир, так что не надо на меня орать, да еще всех русских оскорблять! — Не стал бы говорить всего этого Перепелкин, когда б был трезвый. — Я же вот тебе не говорю, что думаю обо всех вас, азиатах, ничего не говорю про то, что вы ишаков под хвост дерете! Вот и ты, Эмир, меня уж уважь!.. И выбирай слова.