Молчание золота

Ламбер же продолжил:

— Словом, я хотел бы воспользоваться предложением этого портье. Для меня женщины и небольшая доза алкоголя — самое лучшее, что только существует для снятия стресса.

— Вы что, Эвальд, просите, чтобы я погулял некоторое время? — спросил я, едва сдерживаясь от улыбки. — Конечно, я согласен. Хотя, думаю, вам, уважаемый латыш, в таком случае вообще следовало бы поселиться с Артистом — он у нас такой же любитель прекрасного пола, как и вы.

Тут Леон Ламбер, кажется, впервые позволил себе нечто похожее на шутку. Он шевельнул бровями и высказался:

— Чего вам сказать? Ваш Артист, может быть, и любитель, но я-то профессионал. Вряд ли нам стоит жить в одном номере…

— Ну что ж, — согласился я. — Заметано. Пусть каждый остается профессионалом в своем деле. Давайте звоните вашему таджикскому благодетелю, а я пока прогуляюсь. Я, собственно, так и собирался сделать, так что вы могли бы и не просить меня. Достаточно было только предупредить — так, на всякий случай… Тем более что тут, в отеле, хороший бар. Туда-то я и пойду У вас свои методы снятия напряжения, у нас — свои.

Ламбер улыбнулся половиной рта, отчего его выразительное лицо снова искривилось от этой странной усмешки, к которой, впрочем, я уже начинал привыкать…

Я несколько замешкался и потому еще успел увидеть тех девушек, которых немедленно притащил к нам в номер ушлый портье, отрекомендовавшийся звучным именем Бахрам. Он привел троих. Я ожидал, что они будут выглядеть хуже. Впрочем, одна полностью соответствовала моим подозрениям, оказавшись толстой, рыхлой особой, верно предназначенной для истовых любителей пышных восточных женщин. Зато две другие были весьма привлекательны: довольно высокие, стройные, с большими миндалевидными глазами; особенно хороша была одна, лет двадцати двух, не более. У нее было тонкое лицо, выражавшее какое-то детское удивление перед этим миром. Честно говоря, она не походила на традиционных представительниц профессии, а если походила, то примерно так же, как тонконогая, с влажными глазами газель похожа на обтрепанных и плохо доящихся коз из спившейся среднерусской деревни.

Я нисколько не удивился, когда Ламбер без малейших раздумий указал на нее.

Я оставил гостиничный номер. Правда, перед этим мне довелось выдержать весьма упорный натиск Бахрама, пытавшегося осчастливить и меня, тоже впарив мне двух оставшихся своих дам. Толстуха усиленно улыбалась и сверкала узкими своими глазами, вторая стояла безучастно, курила.

Я махнул рукой и отправился в гостиничный бар, где конечно же обнаружил Артиста с Мухой. Семен пил вино, Олег ограничился зеленым узбекским чаем, который, как он уже успел наслушаться, приготавливали тут совершенно особенным способом. При моем появлении они переглянулись, и Муха сказал:

— Интересный тут контингент. Вот, например, я наблюдаю вон затем гражданином. Смотри, какой забавный. Вон тот, с ментовской рожей, видишь? Уверен, что не меньше полковника будет.

Я машинально глянул туда; куда указывал мне Муха. За угловым столиком на небольшом возвышении сидел упитанный мужчина с массивными щеками, чуть припухшими глазами и пышными черными усами, которые делали его и без того представительную физиономию еще более солидной.

— А что это ты обратил на него внимание? — спросил я.

— А потому, что это он обратил на нас внимание первым. Уверен, что он за нами наблюдает, хотя и тешит себя иллюзией, что мы этого не заметили, — подключился к разговору Артист. — Это, случаем, не один из твоих пресловутых дэвов, а, Пастух? Рожа у него тоже довольно страхолюдная, хотя и гладкая, откормленная. Но ты ведь и говорил, что дэвы хорошо питаются, верно?

Я промолчал… Шуточки, однако.

— А что наш Бергманис? — продолжал Артист, попивая вино мелкими, неспешными глотками. — Такое впечатление, что наш узбекский коллега Джалилов его то ли перепугал, то ли шокировал. Хотя у этого товарища, я имею в виду вовсе не Джалилова, такая необычная мимика…

— Мне кажется, что он неадекватен, — отозвался Муха. — Не совсем понимаю, зачем управление задействовало этого товарища. Ему бы еще лечиться и лечиться, а тут, если тебе верить, Пастух, куда больше шансов покалечиться дополнительно, чем подлечиться. Нервишки-то у него очень заметно пошаливают…

— Ну вы прямо как две старые няньки из детсада раскудахтались, — сказал я.

— Ничего! Зато ты у нас, командир, чересчур молчалив что-то. Слова из тебя не вытянешь. Я, конечно, понимаю, что это для пользы дела, но все-таки…

Я отвернулся и, увидев подошедшего официанта, наугад ткнул в несколько пунктов меню.

Леон Ламбер смотрел на девушку, почти закрыв правый глаз.

— Тебя как зовут? — спросил он.

— Лия.

— Лия? Красивое имя. А сколько тебе лет, Лия?

— Двадцать один. Раздеваться?

— Подожди. Ты давно работаешь в этом отеле?

— Я не знаю. Не помню, не считала. — Девушка начала расстегивать кофточку тонкими, чуть подрагивающими пальцами. — А что?

— Да нет, просто так, — ответил Ламбер, наблюдая за тем, как она стягивает с себя одежду, открывая небольшую, точеную грудь с выпукло торчащими сосками. — Выпьешь со мной, Лия?

— Не знаю, — ответила она. — Нет, не буду. Хотя ладно… налей немного. Только не говори Бахраму, а то он очень не любит, когда мы пьем с клиентами. Особенно с иностранцами.

— А ему-то какая разница, вашему Бахраму? — быстро спросил Ламбер, наливая себе и девушке. Та отчего-то пристально следила за его руками. — А?

Лия ничего не ответила. Она приняла бокал и поднесла к губам, смешно сморщив нос… Ламбер угощал ее тонким французским коньяком, который привез с собой. Наверно, Лии из Самарканда никогда не приходилось пить таких напитков. А впрочем… Мало ли кто селился в отеле «Афрасиаб»? Ведь не напрасно же сотрудник узбекских спецслужб, уроженец и знаток Самарканда майор Джалилов утверждал, что именно этот отель — лучший в городе. И специализируется как раз на иностранцах.

Ламбер проговорил:

— Ну ладно. Извини. Ты мне просто напоминаешь… кого-то. Возможно…

Она смотрела на него недоуменно и с некоторой опаской. Ее можно понять. Наверно, в своей короткой жизни она привыкла меньше опасаться прямых и грубых мужчин, нежели вот таких, как этот: странных, зачем-то извиняющихся перед ней, путаной, хотя никакой необходимости в том нет и быть не может по определению. Чтобы как-то скрыть испуг, накрывший ее неожиданно и беспричинно, она начала снимать юбку и колготки. Ламбер подсел к девушке и начал гладить ладонью ее стройные ноги. Она пробормотала:

— Выключите свет, пожалуйста.

Французский археолог быстро плеснул ей еще коньяку а потом, остановив свой взгляд на ее тонком смуглом лице, потянулся к выключателю.

Через полчаса (раньше, чем предполагалось) Лия вышла из номера Леона Ламбера. Она коротким, нервным движением огладила на бедрах юбку и, скользнув в темную нишу в стене вестибюля, вынула мобильный телефон. Она на ощупь нажала нужную кнопку телефон включился, и зеленоватый свет осветил встревоженное лицо девушки с чуть подрагивающими губами. Она волновалась: это было можно понять хотя бы по тому, что она трижды пыталась набирать номер и всякий раз не могла довести начатое до конца. Только с четвертой попытки Лии удалось набрать нужную комбинацию цифр. Не отвечали долго. Она вжалась плечами в обитую мягкой тканью стену словно хотела, чтобы ее тело ушло в массив стенной панели. Наконец отозвался мужской голос:

— Слушаю тебя.

Он сказал по-русски, и она быстро заговорила, но уже по-узбекски:

— Я сначала не поняла, потому что он стал совсем другой… но теперь я точно уверена, что это — он, и с этими людьми…

Собеседник прервал ее, тоже перейдя на узбекский:

— Ты не части, говори толком, в чем дело. Зачем звонишь?

Она начала быстро, глотая окончания слов:

— Это тот человек, что был здесь в ноябре… Тот, который занимался раскопками под Аввалыком. Тот самый, которого искал Голова!.. Я узнала…. Узнала его. У него теперь другое лицо, у него изменился голос, он совсем, совсем не похож на себя прежнего!.. Но я узнала его. Он, он!.. Тот иностранец, археолог!