Молчание золота

— Может, в Самарканде всего одна гостиница и есть? — осведомился Док.

Джалилов немедленно обиделся, причем сделал это с довольно забавной, почти детской непосредственностью:

— Одна гостиница? Нет, я понимаю, что после Москвы тут у нас вам все маленькое кажется! Но только в Самарканде тридцать гостиниц; и из них половина — очень приличные! Уж я знаю, я сам самаркандский, раньше там работал и все там отлично знаю!

— Ну все, все, уговорил, — сказал Док. — А что, нас и поместят в этот «Дар Улугбека», про который говорил нам Пастух? К его Тахиру-ака?

— Ну что вы. У Тахира-ака маленькая гостиница на окраине, а для вас забронированы места в отеле «Афрасиаб» — одном из лучших в городе. Там гораздо комфортнее, чем в «Улугбеке» у Тахира-ака, которого так восхвалял Сергей Сергеевич, — чинно поименовал меня Шах Джалилов. — К тому же насчет «Афросиаба» нас просил лично генерал Нифонтов. Ну вот мы и постарались.

— Название какое-то странное… — пробормотал Док. Леон Ламбер пошевелил губами, словно хотел что-то сказать, но все-таки предпочел промолчать. Джалилов важно поднял кверху указательный палец, и тогда я понял, что без очередной лекции по истории Самарканда не обойтись. Я оказался совершенно прав: Джалилов горделиво поведал, что «Афрасиаб» назван так в честь древнейшего городища первого тысячелетия до нашей эры, с которого и ведет свое летоисчисление Самарканд.

Джалилов развлекал нас подобными лекциями в течение почти всей дороги. Надо поставить ему в заслугу то, что под эти истории очень хорошо и приятно дремалось. Джалилова нисколько не смущало то, что Док уже посапывал носом, а я никак не реагировал на риторические вопросы типа: «Известно ли вам, что…»

Отель «Афрасиаб» на самом деле оказался весьма приличным заведением. По крайней мере, здесь можно жить, и жить неплохо. Номера на наше имя в самом деле оказались заблаговременно забронированы, автоматическая регистрация получена, так что оставалось только расположиться. А также хорошенько отдохнуть с дороги. Джалилов, проводив нас до отеля, немедленно ретировался, сказав, что позвонит вечером, и мы договорились о встрече на завтра. Ушлый портье, расторопный распорядительный таджик (а таджиков тут едва ли не больше, чем узбеков), немедленно осведомился, что господам угодно на вечер, а равно на ночь. Немудрено догадаться, что скрывалось под этими прозрачными вопросами из разряда наводящих. Очень просто. Как легко предположить, нам предлагали девочек. А уж когда ушлый таджик узнал, что мы из Москвы, его улыбка разъехалась до ушей, а количество подмигиваний и льстивых поклончиков удвоилось. Тут вообще очень благоприятно реагируют на словосочетание «а я из…». По-восточному любят гостей, в связи с чем тут же увеличивают таксу. Недурно так увеличивают, с уважением к кошельку иностранцев.

— Значит, из Москвы? — в десятый раз спросил портье, и Артист нетерпеливо поднялся из кресла, чтобы наконец-то выкинуть назойливого ориентального индивида, — у нас тут много разных гостей бывает. Из разных стран. Например, вчера был господин из Индонезии. Очень хороший, очень приличный, очень щедрый господин! Конечно, для такого человека грех не расстараться. А на прошлой неделе была делегация из Грузии, трое, а потом еще двое! Вот эти тут развернулись…

— Видите ли, нас не очень интересует, чем тут занимались ваши недавние постояльцы. Особенно из Грузии. Да и из Индонезии тоже, — сказал Артист. — Лучше показывайте наши номера. Для нас забронировано три двухместных номера, так что будьте любезны!..

Портье несколько остыл. Он пробурчал себе что-то под нос, но, уразумев, что чаевых не будет, подавленно затих. Таджик, видно, был поражен в самое уязвимое место, потому что, уходя, не удержался, заметил, что даже такие пьянчужки, как археологи, давали чаевые, раз уж они живут в таком замечательном и в высшей степени уютном отеле, как «Афрасиаб».

Заявление касательно археологов вызвало несколько иронических усмешек и быстрые взгляды в направлении Леона Ламбера. Этот последний, кажется, чувствовал себя не совсем в своей тарелке. Он ерзал на краешке дивана и крутил головой по сторонам. После того как портье удалился, Ламбер сказал:

— Вороватая физиономия у этого азиата. Глазки так и бегают.

— Он же не в музее работает, — отозвался Муха. — Ладно. Давайте распределяться, кто в каком номере живет. Что, жребий бросим, как обычно, или сами договоримся? Чур, я не с Артистом. Он меня опять дурацкими розыгрышами замучает. Помню, как-то раз на Кипре…

— Да ладно тебе, — перебил его Боцман, — не строй из себя мученика. «На Кипре»! Давай я с Артистом поселюсь.

— Хорошо. Тогда Муха с Доком, — сказал я. — Не возражаешь, Иван?

Док покачал головой В знак того, что нет, не возражает.

Леон Ламбер быстро взглянул на меня и спросил:

— Следовательно, я — с вами, Сергей?

— Да. Так будет лучше всего. — Я отвернулся от его тревожного взгляда. — Располагаемся, мужики.

…Леон Ламбер определенно нервничал. Его лицо подергивалось, и я подумал, что он явно не может контролировать эти предательские сокращения лицевых мускулов. Особенно после того, как вошел в двухместный номер, где мы должны были разместиться на время пребывания в Самарканде. Честно говоря, сначала я хотел остановиться у Тахира-ака в его «Гостинице», но если получено непосредственное указание генерала Нифонтова — остановиться именно в «Афрасиабе», что ж тут попишешь… Нифонтов ничего не делает попусту. Если рекомендован именно этот, и никакой другой, отель из тридцати самаркандских гостиниц, значит, на это есть свои серьезные причины.

Так что я был спокоен, а вот Леон Ламбер, переименованный в латыша Бергманиса, определенно нервничал. Оставшись с ним в номере, я спросил:

— В чем дело, Эвальд?

Он смотрел куда-то поверх моего плеча, и я снова повторил ему его новое имя и сам вопрос. Ламбер искривил губы и ответил:

— Видишь ли, Сергей… Моя потеря памяти сопровождается очень своеобразными ощущениями. Этакое постоянное и мучительное дежа вю. Вот и сейчас… Я никому не задаю прямых вопросов по этому поводу, но… не в этом ли отеле я останавливался, когда работал в Самарканде в ноябре прошлого года?

Что-что, а это соображение почему-то не пришло мне в голову. Ну конечно. Если догадка Ламбера верна, то выбор генерала Нифонтова (давшего указание на бронь именно в «Афрасиабе») имеет очень простое и логичное объяснение: попав в знакомые уже условия, Ламбер, возможно, припомнит важные факты.

Он некоторое время задумчиво смотрел на меня, кажется не решаясь высказать какого-то тревожного или рискованного предположения. Наконец все-таки открыл рот:

— Конечно, Сергей, то, что тебе скажу, может показаться тебе смешным, но все-таки для меня это важно… Видишь ли, мне страшно. У меня постоянное ощущение, что за мной следят. Я понимаю, что вы — в некотором роде — можете использовать меня как наживку. Ну конечно, не только в таком незавидном качестве, но — все же… Словом, мне нужно снять напряжение, потому что я чувствую, как в голове начинают вертеться какие-то огненные колеса, а глаза болят изнутри, как будто оттуда кто-то давит на глазные яблоки. Стрессовая ситуация, понимаешь? У меня так и раньше бывало, но сейчас, верно, это все особенно обострено.

— Ну после тяжелой травмы оно понятно, — неопределенно сказал я, пока еще не понимая, куда же клонит Леон Ламбер.

— И это напряжение, этот стресс необходимо снять. Я вот к чему: мне кажется, что нашего портье я уже раньше видел. Скорее всего, так оно и есть: наверно, видел, когда жил здесь в ноябре прошлого года. Хотя, честно говоря, для меня все эти азиаты словно на одно лицо… Я улыбнулся:

— Примерно то же самое они говорят и о нас, европейцах.

Теперь я, кажется, начал понимать, к чему подводит меня Леон Ламбер. Если я прав, то следует немедленно выразить свое восхищение им, человеком, который даже после тяжелейшей травмы не желает угомониться и изменить своим привычкам. По крайней мере, тем из них, которые требуют известной толики здоровья.