Леденящая жажда

Кукушкин долго рассматривал снимок:

— Это она вам дала?

— Да.

— Вот она? — снова спросил он, указывая пальцем на девушку на фотографии. Палец заметно дрожал.

— Да. Может…

— Да, достаточно уже соседям бесплатный спектакль устраивать. Финита ля комедия, — закричал Кукушкин куда-то в пространство.

Он долго суетился около двери, недоверчивая цепочка дольше хозяина протестовала против непрошеного гостя. Но через некоторое время и ей пришлось сдаться.

Еще через минуту Жора шел за шаркающим по ободранному паркету несостоявшимся научным светилом. Комната, в которую они вошли, богатством обстановки отнюдь не отличалась. Стол, заваленный бумагами, матрас на полу — в общем, в интерьере кукушкинского жилища ничего особо интересного для цепкого журналистского взгляда не нашлось. Разве только небольшая репродукция «Сикстинской Мадонны», по-видимому вырванная из журнала «Огонек» и висевшая на стене с засаленными обоями.

— Присаживайтесь.

— Спасибо, — нерешительно пробормотал Жора, оглядывая комнату в поисках свободного стула.

— Теперь начнем с самого начала.

— Хорошо.

— Расскажите мне о ней. Где она пропадала?

— Она утверждает, что пропали вы. В буквальном смысле. Она думала, что вы умерли.

— Как она узнала, что я жив?

— Не знаю. Может, женская интуиция?

— Неубедительно.

— А что вас может убедить?

— Факты, только голые факты. Да, тут у вас еще одна неувязочка. Допустим, о том, что я жив, она еще могла интуитивно догадаться, но… о том, где я сейчас живу, не знает никто. Интуиция, я думаю, тут бессильна. Что вы ответите на это?

Да, попался. А он еще соображает. Как, как она мне говорила? Вспоминай, Жорочка! Так, пока время потянем.

— то и отвечу, что вы недооцениваете женщин. Тем более Софью Михайловну.

— Не вам об этом судить. Не лезьте своими…

— Я и не лезу. Я просто хотел разъяснить вам эту — как вы сказали? — «неувязочку».

— Давайте же. Я жду.

— Не знаю, как дело обстоит у вас с памятью, но у Софьи Михайловны она просто потрясающая. По крайней мере, в том, что касается вас.

— Неужели?

— Она прекрасно помнит все ваши разговоры, — видимо, они ей особенно дороги. И она была просто уверена, что вы можете жить только в этом доме.

— Почему?

— Только в этом доме может жить человек, который наизусть знает целые главы из Достоевского.

— Почему?

— Вы спрашиваете об этом меня? Вы же сами тридцать лет назад говорили, что мечтаете каждый день проходить по тому маршруту; по которому шел когда-то Раскольников. И выходить именно из того дома, откуда выходил он.

— Это же не факты, а всего лишь рассуждения.

— Но они, согласитесь, действительно оказались правильными.

— Это чистая случайность.

У Жоры зазвонил мобильник. Он отошел немного в сторону.

— Алло, Георгий Константинович. Это Голубков.

— Да.

— Что — да? Вы нашли его?

— Да.

— Вы у него в квартире?

— Да.

— Мы можем подъехать?

— Еще не знаю. Сейчас, минутку. Я перезвоню.

Жора повернулся к Кукушкину, напряженно пытавшемуся услышать голос в телефонной трубке. Но, видимо, у него это не получилось.

— Николай Родионович, мне сейчас позвонили из редакции, они спрашивают, не будете ли вы против, если мы проведем сейчас предварительную съемку.

— Я не давал согласия ни на какую съемку.

— Ну так в чем же дело? Дайте.

— Не дам.

— Почему?

— Я не хочу, чтобы моя личная жизнь попала на экран. Я допустил ошибку, пустив вас сюда.

Жора вздохнул, снова отошел в сторону и сообщил Голубкову:

— К сожалению, не получается. Он не согласен.

— Почему?

— Говорит, что не хочет, чтобы его личная жизнь попала на экран.

— Понятно. И ни в какую?

— Нет. Я пытался.

— Подождите, не отключайтесь. Сейчас с ним кое- кто тут поговорит. Дай ему трубу.

— Хорошо. Николай Родионович, это вас.

— Меня?

— Да.

Кукушкин трясущимися руками схватил мобильник, поднес к уху и замер. Он услышал ее.

— Здравствуй, Леша. Я думала, что никогда уже больше не услышу твой голос.

— Здравствуй, Соня… — Язык упорно не хотел его слушаться, и он замолчал.

— Леша, Леша, ты меня слышишь? Алло, алло…

— Я тоже уже не надеялся на то, что ты меня еще помнишь.

— Я помню, я все помню. Леш…

— Да, Соня…

— Можно я приеду?

— Сейчас?

— Да, зачем медлить? Не так уж много времени осталось…,

— У кого?

— У меня… и…

— Что? Что с тобой? Ты больна?

— Нет, нет. Я приеду, ладно?

— Да- да, приезжай.

— Леш, я сейчас на телевидении, эти товарищи помогли мне тебя отыскать. Я им так за это благодарна. Я уже потеряла надежду тебя найти. Ты не будешь против, если они приедут со мной?

— Соня, зачем это?

Кукушкин дрожащей рукой держал телефон, рукавом другой вытирал снова навернувшиеся слезы. Жора отвернулся. Зрелище было не из приятных.

— Хорошо. Приезжайте. Соня… Мне так тебя не хватало…

— Мне тебя тоже…

Сегодня был поистине удачный день для сидящих на лавочке старушек.

Через полчаса после появления любопытного журналиста к тому же самому подъезду, где проживал Николай Родионович Иволгин, подъехал черный «фольксваген-пассат». Из него вышли четыре человека. Судя по всему, это была съемочная группа известной телепередачи «Жди меня». Первым из машины вышел интересный немолодой человек, вальяжно размахивавший микрофоном, на котором почему-то не было эмблемы телеканала. Он галантно открыл перед дамой, сидящей сзади, дверцу, и они вместе устремились к подъезду Иволги.

— Девочки, да неужто это она нашего Иволгу ищет?

— Да нет, уж слишком молода.

— Какое — молода! Ты глаза свои слепые-то разуй! Молода… да ей чуть меньше, чем нам будет.

— Ну ты загнула!

— Вы не смотрите, что она как наша молодежь одета. И походка у нее уже не девичья.

— Ну все равно, Иволга-то ей зачем сдался? Он ведь страшный такой, да и психованный… Я тогда в магазин шла… и он мне навстречу…

Вслед за женщиной из машины вылезли два крепеньких молодых парня в серых жилетках со множеством карманов, деловито покопались в багажнике и достали внушительных размеров видеокамеру и не менее внушительный штатив. Это были Артист и Пастух.

Пастух, видимо изображавший оператора, взгромоздил камеру на плечо и бодро зашагал в том же направлении. Артист, которому досталась роль ассистента, долго пытался найти наиболее оптимальный вариант переноски штатива, чтобы создалось впечатление, что он занимается этим всю свою жизнь.

Звонок. Шарканье тапок по паркету. Испуганный взгляд покрасневших глаз из щели двери, сдерживаемой цепочкой.

— Здравствуй, Леша. Это я… Не узнал? — Софья Михайловна волновалась не меньше Кукушкина.

— Здравствуй, Соня. Как я могу тебя не узнать! Ты почти не изменилась… — Его голос дрожал и срывался совсем по- стариковски.

— Ты издеваешься? — Соня вдруг вспомнила свою привычную манеру общения с ним.

— Нет.

— Кукушкин, может, ты наконец-то пустишь нас хотя бы в коридор? — Действительно, таким тоном гораздо проще, спокойней с ним разговаривать.

«Прочь глупую сентиментальность», — подумала она.

— Ой, прости, Соня. Я растерялся и забыл тебя… вас пустить. Сейчас, одну минуту. Да, ты совсем не изменилась, те же интонации. Только я сейчас уже не Кукушкин, не надо так меня называть.

— А как надо?

— Иволгин.

— Чудно. Иволгин так Иволгин. Мне несложно. Ну как, справился товарищ Иволгин со своей дверью?

— Да, уже… проходите… — Он увидел еще троих человек, стоящих за Соней. — А почему вас так много?

— Много? Ты не знаешь, что такое съемочная группа? Журналист. Оператор. Ассистент оператора…

— У меня тут уже сидит один журналист.

— Так они же напарники, — нашлась Соня.

— Ладно, проходите.

Вся «съемочная группа» прошла в комнату. Артист умудрился несколько раз стукнуть штативом по старой мебели, в изобилии стоящей в коридоре. Старый стеклянный графин с водой на советском, ставшем уже раритетом комоде слегка покачнулся и пододвинулся к краю. Кукушкин вздрогнул и быстро обернулся. Бросился к комоду и поставил графин на прежнее место. Артист смущенно развел руками: