Скажи ее имя

Ми Вергита был последним, возможно, предпоследним преподавателем латиноамериканской литературы, работавшим на полную ставку. Профессоров, которые посвящали семинары поэзии и романам, выживали из университета, инициативу повсеместно перехватывали специалисты по критической теории и культурологии. Сама того не подозревая, Аура попала на факультет в разгар чистки. Наконец-то, хоть и запоздало, факультет начали модернизировать, приводя его в соответствие с передовыми программами страны. Где это сказано, что на каждом факультете, где преподают испанский язык, нужно в обязательном порядке изучать поэзию и художественную литературу? Какой процент всех испаноговорящих людей в мире хоть раз в жизни прочел роман, или достаточно грамотен, чтобы это сделать?

В конце второго года в Коламбии, 29 мая 2005 года, Аура написала в дневнике:

Я не хочу становиться ученым.

Я хочу быть собой. Я не я, если стану ученым.

Я не ученый и никогда им не стану. La imaginatión /

as imágenes se avalanzan en una corriente de descarga

poderosa una vez fuera del tanque que es/se ha vuelto/la

Urtiversidad. Casa Pánica. Las restricciones que no se

entiende a si mismo. No confía en si mismo. Hay mejores

maneras de la desconfianza que la auto referenda pedestre

у estéril. Mi vida estdáen otra parte. [38]

Почему Нью-Йорк?

Я хочу остаться. (Здесь Аура нарисовала восемь порхающих сердец.)

Clarice L’Inspector.

Сборник рассказов. Variaciones sobre la verguenza.

(Вариации на тему стыда или смущения, «verguenza» можно перевести и так, и так.

Аура перечисляла пять рассказов, которые она либо уже написала, либо собиралась написать.)

Я хочу убить телевизор.

Хорошо бы, у меня его вообще не было.

Мне не нужен телевизор.

Я не знаю, как мне раскрыться. Возможно, я никогда не дозрею до большой литературы.

Достаточно сочинять. И писать.

Рентгеновский снимок моего раннего детства.

NO ESCRIBIR CON ESPERANZA NI DESESPERANZA, SÓLO CON ESMERO.

(«Писать не с надеждой или отчаянием, а только с величайшей приверженностью»).

Среди бумаг Ауры я обнаружил испещренную пометками копию хрестоматийного эссе Фуко «Что такое автор?» и прочел его из любопытства. Я редко читал критическую теорию. Как я понял, Фуко считает, что в современном мире автора следует рассматривать как ярлык, благодаря которому удобно классифицировать тексты, отличать одни книги от других. Наверняка Ауре эта идея напомнила шутки Борхеса. Разбирал ли профессор с ее сокурсниками этот текст так же торжественно, как «Пьера Менара»? Не знаю. Эссе показалось мне огромной паутиной, сплетенной гениальным сумасшедшим пауком. Я дочитал до раздела, где Фуко ссылается на путаницу с текстами святого Иеронима, утверждая, что даже имя автора не является надежным знаком отличия, поскольку разные люди могут иметь одинаковые имена, или кто-то может писать под именем другого и т. п. Фуко задается вопросом: «Как в таком случае приписать различные тексты одному и тому же автору?»[39] Усталый взгляд студента должен пробраться сквозь дебри многостраничного эссе, чтобы в конце концов получить ответ на этот вопрос. Вечерний свет угасает. Аура сидит над эссе несколько часов. Она спрашивает себя: не лучше ли вместо него почитать «Женский портрет»[40]? И не в этом ли кроется ее проблема, возможно, главная проблема ее жизни? Что у нас сегодня на ужин?.. Лосось?

На занятиях по критической теории, которые теперь вел новый глава факультета, калифорниец мексиканского происхождения по имени Чарли Гарсия, тезка аргентинской рок-звезды, каждого студента обязали сделать доклад об одном из современных теоретиков. Аура выбрала Гаятри Спивак, царственное светило кафедры сравнительного литературоведения Коламбии, семинары которой она посещала на первом курсе. В своем докладе Аура рассказывала о развитии идей Спивак: от знаменитого перевода и предисловия к «О грамматологии» Деррида, через ее основополагающий текст «Могут ли угнетенные говорить?» — по словам Ауры, в нем саморепрезентативный жест прослеживается до его конечных последствий, — и вплоть до недавней работы «Смерть одной дисциплины».

Затем Аура перешла к своей основной мысли, причине, по которой она выбрала для доклада именно Спивак. Она поставила перед курсом вопрос:

Какова роль литературы в этом теоретическом построении?

И ответила на него:

По сути, главенствующая. Спивак не оставляет без внимания изучение и критику литературных текстов, сказала Аура и пустилась в разъяснение некоторых идей Спивак о важности литературы. Одна из этих идей заключается в том, что книги предоставляют такое знание, которое уникально и непроверяемо. «Непроверяемость» литературы является здесь ключевым свойством, говорила Аура, поскольку, согласно Спивак, именно оно отличает литературный дискурс от всех остальных гуманистических дискурсов. Затем она сочла должным произвести прилежный критический анализ работ Спивак. Каким образом, будучи ведущим последователем теории Угнетения, ей удается защищать литературу, даже не пытающуюся представить безмолвное маргинальное Иное, Угнетенного, без того, чтобы его поработить? Спивак, сказала Аура, не боится противоречий.

Чарли Гарсия похвалил доклад Ауры, но сказал, что не согласен с отношением Спивак к художественным текстам. Я просто этого не понимаю, сказал он, энергично постукивая кулаками по коленям. Я просто не понимаю, как Спивак может до сих пор отстаивать литературный текст.

Диссертация Ауры была посвящена молодым писателям и художникам, появившимся в Мексике в девяностые и чуть позже, после падения правившей ИРП. Я помню, как она сидела за компьютером над пятым или шестым черновиком. Аура посмотрела на меня и взвыла: я писала такие красивые тексты и уже начинаю забывать как! Посмотри, что они заставляют меня делать! Под «красивыми текстами» Аура отчасти подразумевала критику и эссе, публиковавшиеся в журналах, которые она сама любила читать, скажем, в «Лондон ревью оф букс». Теперь же ей предстояло написать изобилующий профессиональными терминами анализ политических и экономических причин падения ИРП.

Студенты, не дотягивающие до строгих стандартов, установленных новым руководством, друг за другом вылетали из университета. Одной из первых пришлось уйти Мойре, подруге-сопернице Ауры первых недель в Коламбии. Аура убедила себя, что будет следующей. Дома она могла говорить только об этом. Практически каждую ночь ее одолевала бессонница. Зачем Аура так усложнила себе жизнь, выбрав научным руководителем блестящего теоретика и знатока марксистской литературы из Уругвая — Пилар Сигуру? Потому что уругвайка была новой звездой факультета, профессором, с которым мечтали работать все самые сильные студенты, включая Ауру. В конце 2005 года — в то лето мы поженились — во время одной из консультаций профессор сказала Ауре: о Аура, дорогая, вы еще столь наивны. Мы с вами должны избавиться от этой простодушной любви к художественным текстам.

Но любовь к литературе не наивна и не простодушна, подумала моя жена. Неужели любовь к марксистской теории менее наивна?

Аура решила поступить в магистратуру Сити-колледжа на курс писательского мастерства. Она не показывала свои тексты никому, кроме меня и Лолы, но каким-то образом разговор с ее научным руководителем придал ей смелости, чтобы довериться решению того, кто зачислял студентов-писателей на магистерскую программу. Мы приступили к переводу трех ее рассказов, которые нужно было приложить к заявке. Все держалось в строжайшем секрете: ее стипендия в Коламбии предполагала полное погружение; параллельное обучение было запрещено. Я знаю достаточно людей по всему миру, презирающих более молодых американских писателей за то, что, учась на подобной программе, они выбирают самый безопасный, проторенный и, можно сказать, бюрократический путь к «писательской карьере», хотя в лучшем случае он приводит к карьере преподавателя писательского мастерства. Это решение было, вероятно, самым смелым в жизни Ауры. Еще подавая заявление, она рисковала своей диссертацией. Она панически боялась отказа, даже обыкновенной критики, боялась подвергнуть свою мечту о писательской карьере проверке на наличие таланта и целеустремленности. Аура пока не собиралась сообщать об этом матери, ей и так было достаточно стрессов, она уже была на грани срыва. Чтобы дать ей немного расслабиться, пока мы готовили заявку, я отвез ее на выходные к озеру Мохонк, она любила там бывать. Горный дом «Мохонк» был громадным бестолковым викторианским замком в долине Гудзона, он мог бы стать подходящей сценой для кровавого готического фильма ужасов или одного из детективов Агаты Кристи. Аура заставила меня сфотографировать ее распростертой на полу длинного, обрамленного множеством дверей коридора в позе жертвы жестокого убийства. Потом она сняла меня, изображавшего мертвеца в этом же коридоре. В отеле был спа-салон, ей сделали курс массажа. Большое уличное джакузи, где можно было сидеть, погрузившись в бурлящую воду, в облаке пара, поднимающегося в прохладный ноябрьский воздух. Пешеходные тропы. Гостями были в основном семьи среднего класса, плюс несколько пожилых пар и пар помоложе. При желании можно было весь вечер просидеть в отеле, играя в настольные игры, попивая горячий шоколад или сидр, лакомясь свежеиспеченными пирожными и тыквенными пирогами и развалившись на больших бархатных креслах и диванах перед каменным очагом, где горело такое мощное пламя, что можно было запечь целого оленя. Мы вместе сидели перед огнем с ноутбуками на коленях и переводили ее последний рассказ — «Секрет полишинеля».