Страница 33 из 43
Однако надо оговориться, что современная пролиберальная журналистика и политология, хотя формально лишена привычных для советского времени цензурных механизмов, но, увы, не в меньшей степени идеологизирована и тенденциозна по отношению к любым формам революции. Даже в академической среде гуманитарных наук «принцип наибольшего благоприятствования» в отношения публикации трудов предоставляется исследователям, чья «внутренняя цензура» полностью отсекает позитивный вклад революций в историю человечества, либо «героям оговорочки», допускающим благоприятные сужения о революциях, «уравновешенные» такой степенью негатива, которая фактически сводит на нет предшествующий позитив. Книга А.В. Рясова также не свободна от идеологических веяний современности. Создаётся впечатление, что историю левых взглядов на арабском Востоке и в Ливии в частности, он полностью подчиняет процессу формирования правящих элит или «контрэлит». Иными словами, левая мысль с подачи автора книги — не более чем инструмент, необходимый «элите» или «контрэлите» для консолидации общества под своей властью, который может быть с лёгкостью отброшен, когда эта цель достигнута.
Тем не менее, А.В. Рясов, во-первых, актуализирует изучение всего тридцатисемилетнего опыта ливийской революции, его позитивных и негативных сторон и указывает, что несмотря ни на что Ливия за эти годы прошла путь от отсталой, бедной, слабо централизованной страны с неопределёнными государственными границами до государства с самостоятельной внешней политикой и устойчивым развитием экономики, претендующего на роль регионального лидера. Добавим, что первым политическим шагом ливийской революции (на который не решилась даже Куба) была полная ликвидация иностранных военных баз на территории страны. В экономике Ливии практически все эти годы доминировали либо национализированные, либо кооперативные формы собственности. Во-вторых, автор подробно характеризует политическую систему послереволюционной Ливии, в которой не осталось места политическим партиям западного типа. В отличие от многих, в том числе левых, идеологов, поспешно истолковавших эту «беспартийность» как результат диктаторских амбиций М. Каддафи, А.В. Рясов указывает на объективные исторические корни этой политической системы, которые не только обусловили её относительно безболезненное введение, но и придали ей значительно большую устойчивость, чем системам «государственного социализма» в СССР и странах Восточной Европы. В-третьих, автор даёт понять, что идейная трансформация самого М. Каддафи от сторонника «насеровского социализма» до «антипарламентариста», поборника идей «прямой демократии», явилась не следствием внезапно изменившейся политической конъюнктуры, как это произошло со многими «идеологами коммунизма» в СССР, в «одно прекрасное утро» ставшими поборниками плюрализма и «западной системы общечеловеческих ценностей», а стала результатом критического осмысления опыта как «арабского социализма», так и практических результатов СССР, Китая, Югославии и других стран с национализированной экономикой. Указывая на «бедуинское», племенное происхождение многих положений «третьей мировой теории» (в частности, «натурального социализма», основой основ которого должны быть традиция и обычай, а на смену наёмным работникам должны прийти «равноправные партнёры»), автор, тем не менее, говорит о практически текстуальном совпадении многих её положений с взглядами теоретиков западного анархизма — Кропоткина, Бакунина и др. Как мы увидим далее, это совпадение не случайно.
Краеугольным камнем в монографии, на наш взгляд, является сопоставление «социализма с ливийской спецификой» с опытом СССР и других стран Восточной Европы в историческом контексте. В качестве «точки отсчёта» для рассуждений А.В. Рясов выдвигает глубокий тезис относительно превращения «левых» лидеров в правящие элиты и, соответственно, трансформации революционных теорий в государственные идеологии. «Перед социалистами после обретения ими власти, — пишет автор, — вставали задачи, зачастую объективно противоположные тем лозунгам, которые они провозглашали до приобщения к властным функциям, а главными в иерархии политических целей неизбежно становилось нациестроительство и легитимация власти… Это предопределяло сугубо прагматическое отношение к “левым ценностям”, становившимся не более чем средством идеологического оправдания тех ли иных политических шагов. Это предопределяло сугубо прагматический подход к “левым ценностям”, становившимся не более чем средством идеологического оправдания тех или иных политических шагов. Отдельные сегменты идеологии начали многократно реинтерпретироваться в зависимости от конкретных обстоятельств, Однако существенный диссонанс между теоретическими разработками и практическими шагами неизбежно способствовал усугублению социальных противоречий в обществе». Данный тезис, который автор выдвигает для анализа исторических перипетий левой идеи в арабском мире, вполне применим и к истории «реального социализма» в СССР, Китае и Восточной Европе. Другой вопрос, что вышеописанная трансформация не представляется нам ни органичной, ни неизбежной, ни безболезненной. Во-первых, само «замыкание» революций XX века в национальные границы объяснимо конкретной исторической обстановкой: асинхронностью революционного процесса и (в большей степени) давлением сил контрреволюции, объединённых в мировом масштабе. Во-вторых, эта трансформация сопровождалась, выражаясь языком автора, фактической «сменой элит», а именно отстранением от власти или даже физическим уничтожением целых поколений левых лидеров, осуществивших победоносную революцию, как это произошло в СССР. В-третьих, «существенный диссонанс между теоретическими разработками и практическими шагами» во всех странах «реального социализма» вызывал не только социальные противоречия внутри этих стран, но и «реакцию отторжения» у лидеров и широких масс народов, только что освободившихся от колониальной зависимости, побуждал их к активизации поиска альтернативных моделей общества социального равенства. В авангарде такого поиска находился не только Каддафи, но также изначально более близкий к СССР Эрнесто Че Гевара.
Социализм на арабском Востоке: «Авангардная партия» или «прямая демократия»В главе «Идейная трансформация левых взглядов на арабском востоке» А.В. Рясов уделяет пристальное внимание генезису и эволюции «арабского социализма», квинтэссенцией которого стали идеи египетского президента Г.А. Насера. Он указывает и на отличие этих идей от официально канонизированного «советского марксизма», в частности, на неприятие атеизма, апелляцию к религии и арабским традиционным ценностям (что впоследствии было усвоено М. Каддафи), и на сходство — создание «партии авангардного типа», упор на государственную модель национализированной экономики (что было Каддафи в конечном итоге отвергнуто). Автор указывает, что «теории государственного социализма» в арабском мире рано или поздно трансформировались «в идеологическую доктрину государственно-бюрократической элиты, заинтересованной прежде всего в упрочнении своей собственной власти», а сами эти элиты испытали «перерождение», в чём-то сходное с «перерождением» правящих партий СССР и стран «просоветского блока»[22]. К этому стоит добавить, что обладающий изначально неизмеримо более узкой социальной базой «арабский государственный социализм» пришёл к бюрократическому вырождению и кризису за много более короткий срок, чем советский официальный марксизм. Большая часть стран, внедрявших «этатистскую» модель арабского социализма, такие как Египет, Алжир, Йемен, Судан, прошли через драматическую полосу социальной нестабильности, экономических неурядиц, государственных переворотов. Разочарование, порождённое банкротством «государственного социализма», значительно облегчило внедрение в этих странах неолиберальных экономических моделей и «политического плюрализма», рекомендованных международными финансовыми организациями. Впрочем, 15 лет «неолиберального просперити» отнюдь не избавили арабский мир от застарелых социальных болезней, а напротив, породили новые социально-экономические проблемы.
вернуться22
А.В. Рясов, в частности, цитирует Саддама Хусейна, который в 1979 году заявлял: «Мы теперь находимся в нашей сталинской эре. Мы ударим железным кулаком при малейших признаках отклонения от генеральной линии партии и начнём с самих баасистов» (Рясов А.В. Указ соч. С. 65).