Страница 68 из 86
Я полагаю, что настала пора взглянуть на нашу страну и на нашу эпоху испытующим взглядом, как смотрит врач, определяя глубоко скрытую болезнь. Никогда еще сердца не были так опустошены, как теперь здесь у нас, в Соединенных Штатах. Кажется, истинная вера совершенно покинула нас. Нет веры в основные принципы нашей страны (несмотря на весь лихорадочный пыл и мелодраматические визги), нет веры даже в человечество… Нажива — вот наш современный дракон, который проглотил всех других».
Читаешь эти строки и удивляешься, как сумел поэт так рано предощутить все то, что ныне так явно расшатывает здание, заложенное два столетия тому назад. Ныне это опустошение сердец, предсказанное Уитменом, приняло еще более угрожающий характер.
Америка занимает сейчас главенствующее место не только по количеству автомобилей, но и по числу пуль, направленных в душу и грудь американца. От этих пуль погибли или были тяжело ранены девять президентов, начиная с Авраама Линкольна и кончая Джоном Кеннеди. Америка, которой удалось в двух мировых войнах отделаться не такими уж тяжкими жертвами, эта самая Америка умудрилась за то же время, можно сказать, у себя дома, в «семейной обстановке», потерять восемьсот тысяч своих граждан, погибших от оружия, направленного из-за угла. Если, начиная с тысяча шестисотого года, Африка служила для американских плантаторов неистощимым источником, поставлявшим чернокожих рабов, то ныне гетто для чернокожих — неистощимый источник вечной ненависти, расовых столкновений и ярости, готовой взорваться каждую минуту. Преступность, наркомания, душевные заболевания, растление подростков, половая и всяческая прочая разнузданность, поощряемые кино и телевидением, — все это сплетается в такой клубок, в хаос, где трудно определить концы и начала. У Чикаго давно уже отнята «высокая честь» быть столицей гангстеров и поделена между всеми американскими городами. Вполне респектабельные чиновники всевозможных государственных учреждений — «белые воротнички» — занимаются всяческими махинациями, взяточничеством, нарушением законов, неуплатой государственных налогов… «Мы сильны и богаты оружием, но бедны душой», — благочестиво вещал еще не так давно Никсон. И не знал господин президент, обеспокоенный состоянием души американца, что через каких-нибудь два года небоскреб под названием «Уотер-гейт», приютившийся в центре Вашингтона, столь необычным образом помешает ему продолжать трудиться над тем, чтобы его нация стала богаче не только оружием, но и душой.
В Вашингтоне меня опекал певец и дирижер Тигран Жамкочян. Я знала Тиграна по Бейруту. Потом он переселился в Вашингтон, у него тут свой хор «Жамкочян», который состоит большей частью из американцев и пропагандирует армянскую музыку. Есть у Жамкочяна и своя маленькая обитель, на дверях которой знакомыми буквами написано: «Гай Тун» — «Армянский дом». У него жена-американка Джинни и годовалый сынишка. Джинни по профессии преподавательница, она преподавала раньше в университете другого штата. Из любви к мужу оставила работу и переехала в Вашингтон, где учительствует в школе. Многое оставила Джинни из любви к мужу — свой край, родителей, обычаи родных мест — и привилась, как веточка к чужому дереву, к «Армянскому дому», к этому крохотному клочку земли. А он всего-навсего цветочный горшок по сравнению с необъятными плантациями. Но как эта женщина сумела прижиться на этом клочке земли! Светлый, нежный стебелек. На лице никакой косметики. Гладкая прическа, прозрачная синева глаз. Джинни с какой-то робкой влюбленностью воспринимает все армянское — песни, шараканы[41] храм Рипсимэ, боль и радости Армении. У меня даже сердце защемило, когда я услышала, как она перед обедом шепчет слова молитвы по-армянски.
Эта пара и знакомила меня с Вашингтоном. Разумеется, бегло, так сказать, в порядке пробежки, поскольку в нашем распоряжении было только два дня. В самом начале машина Тиграна проехала мимо серого круглого строения.
— Это и есть «Уотергейт», — сказал он. — Видите здание напротив него?.. Из его окон республиканцы следили за демократами.
По правде говоря, хотя в Америке уже вовсю шли разговоры о событиях в «Уотергейте», я тогда не особенно задумывалась над этим, не воспринимала тогда эту проблему во всем ее объеме. Быстро посмотрела на этот комплекс с гостиницами, магазинами, конторами, на все это круговое строение и на прямоугольное здание напротив. И мы проехали. Тогда я, как и сам президент Никсон, не подозревала, что грядущее «уотергейтское дело» привлечет к этому тихому сероватому дому такое шумное внимание мира. Иначе- обязательно зашла бы внутрь, представила себе, что к чему. Уже позднее, когда я писала эту книгу, узнала, что «Уотергейт» — который можно перевести и как «дом, построенный на воде» — вывел кое-что и кое-кого на чистую воду и приоткрыл американцам глаза на многое. Спрятать концы в воду па этот раз не удалось.
Вслед за «Уотергейтом» мы осмотрели Белый дом. Это скромное двухэтажное здание выглядело невзрачнее, чем на фотографиях. Внутри все так же скромно, сдержанно. В 1800 году сюда из Филадельфии переместилось правительство федеральной республики, оно, так сказать, еще переживало медовый месяц демократических увлечений и, строя для себя резиденцию, не желало перенимать роскошь европейских дворцов.
Мы пришли в Белый дом рано утром, еще до начала работы, и потому имели возможность покружить не только по музейным, но и рабочим комнатам, кроме той части второго этажа, отделенной натянутым красным шнуром, где работали президент и его помощники.
А в остальном мы видели все: жилые комнаты, гостиную, столовую, детскую, личные вещи Вашингтона, Линкольна, Рузвельта.
Стены были увешаны портретами американских президентов и их жен. Рыжеволосый, смеющийся, в лице что-то мальчишеское, на лоб сползла прядь волос — смотрел на нас Джон Кеннеди. Чуть поодаль — Жаклин, Джекки, красивая, с четко очерченным крупным ртом, дерзким взглядом…
Я не ханжа, не собираюсь судить никого за изменчивость чувств, однако мне не хотелось почему-то видеть ее рядом с Кеннеди.
Когда в ноябре 1963 года в Далласе среди бела дня убили президента, я жила под Москвой, в Доме творчества «Переделкино». Работала над книгой «Караваны еще в пути». В течение нескольких дней все мы, кто находился тогда в Доме творчества, — писатели, их жены, уборщицы, повара — не могли прийти в себя. Не отрывались от телевизора, с болью и жалостью смотрели передачи из Америки — слушали речь, произнесенную Кеннеди несколько дней назад, видели Жаклин с двумя маленькими детьми у его гроба — и пытались понять: как все это произошло?.. И вот через какое-то время в печати появились фотографии: смеющаяся, сияющая, в подвенечном платье Джекки со своим новым мужем, греческим мультимиллионером, остроносым стариком Онассисом… Я восприняла это просто как вызов человеческой верности.
С такими невеселыми думами подходила я к памятнику Линкольну. Мраморная колоннада окружала здание с четырех сторон. В нише размером с комнату сидел великий солдат свободы, одинокий и старый. В лице его были сила и гнев. На стенах ниши высечены слова Линкольна. Был ли там его знаменитый завет, произнесенный еще на заре революции: «Свобода выше собственности, человек выше доллара»? Наверное, был! Такие заветы для того и существуют, чтобы быть высеченными в камне и зачастую, увы, окаменеть вместе с камнем…
Мы поднялись на окруженный зеленой стеной холм, где находилось Арлингтонское кладбище. Отсюда, с холма, видно поле, на котором тысячи одинаковых бетонных, в полметра, обелисков. Здесь спят вечным сном американские солдаты, в том числе и погибшие во Вьетнаме.
В Америке словно не желают произносить это слово — Вьетнам. И отнюдь не потому, что все связанное с Вьетнамом забыто. Скорее наоборот. Эта страна, лежащая в тысячах километров отсюда, неизменно присутствовала, ощущалась в жизни, в делах огромной, могучей Америки и американцев.
Выпестованная в Пентагоне, пятиугольном, гнетущего казарменного типа здании, благословенная Белым домом, эта самая черная и самая долгая из войн, которые вели Соединенные Штаты, обошлась американскому народу в четыреста миллиардов долларов. Однако громадный материальный урон несравним с теми неизмеримыми моральными потерями, которые понесли Соединенные Штаты, семь лет подряд без передышки с суши, с моря и с воздуха обрушивающие бомбы и беды на эту небольшую, непоколебимую в своей справедливости страну. Об этих же потерях и писал в газете «Нью-Йорк тайме» известный американский обозреватель Джеймс Рестон: «…В результате этой войны произошло резкое падение уважения к авторитетам в США — падение уважения не только к гражданскому авторитету правительства, но также к моральному авторитету школ, университетов, печати, церкви и даже семьи… Мало кто из американцев оспаривает мнение, что — на пользу ли это или во вред — с американской жизнью что-то произошло: что-то еще непонятное или невоспринятое, что-то новое, важное и, вероятно, долгосрочное по своему характеру».