По ту сторону рифта

– Ничего страшного, – произнес он. – Разочарование, как я и сказал. А вообще, тебе пора уже, наверное, возвращаться с докладом к своему… телу.

– Я могу остаться, если хочешь. Представляю, как тебе сейчас тяжело, Расс…

– Нет. – Уэскотт улыбнулся. – Линн, может, и представляла бы. А ты просто эксплуатируешь какую-то психобазу. Но попытка достойная.

– Я могу и не уходить, Расс.

– Эй, так я ведь не он. Забыла, что ли?

– …если хочешь, можем еще поговорить.

– Ага. Диалог между карикатурой и автопилотом.

– Мне необязательно уходить прямо сейчас.

– У тебя алгоритм повторяется, – сказал он, по-прежнему улыбаясь. А затем, резко: – Стоп.

Куб потемнел.

– Остановить программу или т-только поставить на паузу? – спросила Кэрол.

Несколько секунд Уэскотт стоял молча, глядя в глубины черного безликого куба из оргстекла. Внутри он не видел ничего, кроме собственного отражения.

– Остановить, – скомандовал он в конце концов. – И стереть.

Гром небесный

Она уже несколько часов сидит снаружи, слушает тучи. Я вижу у нее на коленях приемник «Радиошэк», вижу змеящиеся провода наушников, которые отрезают ее от мира. Или, пожалуй что, соединяют с ним. Джесс сейчас подключена к небесам, мне такое не светит. Она слышит их голос. Тучи перешли в наступление – грозные серые наковальни и целые горы, недобро бурлящие в небесной замедленной съемке, и наушники наполняют голову Джесс чуждым рокотом и стонами.

Господи, как же она похожа на мать. Я узнаю ее профиль, и на миг передо мной и в самом деле Энн, мягко журящая дочь: «Ну конечно же, нет, Джесс, никаких духов не существует. Это всего лишь тучи». Но теперь я вижу лицо полностью, и восемь лет проносятся в одно мгновение, и становится ясно, что это не может быть Энн. Энн умела улыбаться.

Надо выйти и составить ей компанию. Пока что это неопасно – у нас еще добрых полчаса до прихода бури. Не то чтобы та обрушится конкретно на нас: говорят, она здесь транзитом, на пути к какой-то иной цели. И все же меня волнует, известно ли ей, что мы у нее на пути. И есть ли ей до этого дело.

Я выйду к Джесс. В кои-то веки поведу себя не как трус. Дочь сидит в пяти метрах от меня на нашем заднем дворе, и я буду с ней, черт возьми. Это самое меньшее, что я могу сделать перед уходом.

Будет ли это что-то значить для нее?

После катастрофы, перед прозрением.

Казалось, кто-то перевернул город вверх тормашками и потряс. Мы пробирались через мелководье завалов: остатки стен, куски сорванной кровли, унитазы, диваны и битое стекло. Я шел позади Энн, Джесс подскакивала у меня на плечах, издавая радостные булькающие звуки; в годик с небольшим она еще не разговаривала, но была уже достаточно взрослой, чтобы без конца всему удивляться. Это читалось в ее глазах. Каждая газета на ветру, каждая птичка, каждый шаг превращались во встречу с чудом.

Как и каждый заряженный дробовик. Каждый взвинченный солдат нацгвардии. В то время люди все еще считали, что у них есть собственность. Их дома уносило за несколько кварталов, но врага и угрозу они видели не в стихии, а друг в друге. Ураганы были случайностью, капризом природы. Эксперты по-прежнему валили все на вулканы и парниковый эффект. Мародеры, с другой стороны, были реальностью. Осязаемым фактом. Проблемой с очевидным решением.

Волонтерский штаб издали походил на цирковой шатер посреди Армагеддона. Внутри усталая женщина вручила нам лопаты с вилами и направила к ближайшей бесхозной груде обломков. Мы начали перекидывать остатки чьей-то жизни в огромный синий мусорный контейнер. Я и Энн работали бок о бок, иногда делая перерывы, чтобы передавать друг другу Джессику.

Я гадал, какие еще сокровища мне предстоит обнаружить. Какую-нибудь бесценную фамильную реликвию, чудом сохранившуюся? Полное собрание CD «Джетро Талл»? Конечно, это была лишь игра: район уже прочесали, владельцы возвращались сюда и отчаялись что-то спасать, теперь оставались одни обломки на обломках. И все-таки временами в грязи как будто что-то поблескивало – бутылочная крышка, обертка от жвачки или «Ролекс»…

Пробив кусок штукатурки, мои вилы вонзились во что-то мягкое и под моим весом резко ушли вниз, словно смазанные. И застряли.

Послышалось приглушенное шипение газа. Еле заметно повеяло тухлым мясом.

«Это не то, о чем я думаю. Тут уже побывали спасатели. У них были собаки и инфракрасные сенсоры, они нашли все тела и ничего не могли пропустить, здесь нет ничего, кроме досок, штукатурки и цемента…»

Я покрепче ухватился за черенок вил и потянул на себя. Показались скользкие, потемневшие, влажные зубья.

Энн расхохоталась. Не веря своим ушам, я поднял взгляд, но она смотрела не на меня, не на вилы и запекающуюся лужу под ними. Она смотрела на пикап по ту сторону развалин, в который понабились местные жители с винтовками. «Форд» медленно полз по дорожке, расчищенной посреди улицы.

– Зацени бампер, – сказала она, не подозревая о моем открытии.

Со стороны водителя на бампере красовалась наклейка – карикатурная грозовая туча в классической красной окружности с диагональной чертой посредине. И девиз.

Предупреждение для всех, кого это касается: Тучи, мы надерем вам задницу.

Когда я подсаживаюсь к Джесс, она снимает наушники и нажимает на кнопку в приемнике. Из динамика в передней части начинают доноситься загадочные, странно знакомые завывания. Какое-то время мы сидим молча, дав шумам захлестнуть нас.

Вся она – сплошная бледность. Я едва различаю ее брови.

– Уже известно, куда она направляется? – спрашивает Джесс наконец.

Я качаю головой.

– Тут рядом Хэнсфорд[48], но на реакторы они еще ни разу не нападали. Говорят, буря пытается набрать ходу, чтобы перевалить через горы. Возможно, опять пойдет на Ванкувер или СиТак[49].– Я стучу по коробочке у нее на коленях. – Эй, да ведь она может строить планы прямо сейчас. Ты столько слушаешь эту штуку, что наверняка уже понимаешь, о чем она говорит.

Далеко на горизонте стробоскопическими вспышками мелькает зарница. В приемнике Джессики дюжина голосов отзывается нестройным воющим крещендо.

– Или даже сама можешь с ней поговорить, – продолжаю я. – Я тут видел на днях, такие приборы теперь работают в обе стороны. Совсем как у тебя, только они умеют и принимать сигнал, и отправлять.

Джесс пальцем убавляет громкость.

– Это просто рекламный трюк, пап. У них не хватит мощности, чтобы пробиться через все, что уже есть в воздухе. Телесигналы, радиоволны и… – Она кивает на динамик с его шумами. – Ну и вообще, их все равно никто не понимает.

– Хм, но ведь они-то нас понять смогли, – говорю я, пытаясь добавить в разговор чуточку наигранного драматизма.

– Ты так думаешь?

Никакого выражения в голосе – одно безразличие.

Но я все-таки стою на своем. Во всяком случае, разговор помогает немного сгладить мой страх.

– Ну да. Большие точно смогли бы. У бури такого размера IQ в шесть знаков как пить дать.

– Наверное, – бубнит Джесс.

У меня внутри что-то обрывается.

– Неужели тебе и дела нет? Она просто смотрит на меня.

– Неужели не хочется знать? – добавляю я. – Мы сидим под этой огромной штуковиной, которую никто не понимает, мы не знаем, что она делает и зачем, а ты все слушаешь, как она кричит сама на себя, но тебе как будто и без разницы, что из-за этого все в один день изменилось…

Но конечно же она ничего такого не помнит. Ее память не сохранила тех дней, когда мы думали, что тучи – это не более чем… тучи. Она не представляет, каково быть хозяевами мира, и не рассчитывает это узнать.

Мою дочь не волнует, что мы проиграли.

Внезапно меня охватывает нестерпимое желание взять и обнять ее. «Господи, Джесс, прости, что мы так крупно облажались». С трудом, но сдерживаю себя.

48

В годы холодной войны Хэнсфордский комплекс в штате Вашингтон служил одним из крупнейших центров производства ядерных веществ в США. В настоящее время используется как место захоронения ядерных отходов.

49

Под этим названием известна городская агломерация в штате Вашингтон, включающая в себя Сиэтл, Такому и несколько других населенных пунктов и территорий.