Титан

Из всех сорока трех сироток Питер Чедвик тронул сердце Эдвины больше других. Конечно, все они достойны были жалости, но бледное ангельское личико мальчика обращало на себя внимание Эдвины прежде всего. Она превратила биллиардную комнату в игровую и на собственные деньги накупила детям всех игрушек, какие только смогла найти. Когда она узнала, что Питеру нравятся больше всего воздушные шары, она купила ему огромный красный шар. Он настолько был обрадован подарком, что впервые за все время своего пребывания в Траке-холле показал, что умеет счастливо улыбаться. Его сияющее радостью лицо доставило ей огромное удовольствие. Королева немого кинематографа поняла, что наконец нашла свое призвание. Куда только делись скука, однообразие жизни, мечты о «бунте»? Война выявила во многих людях самые грязные пороки и черты, но она также выявила в других лучшее, на что только способен человек. Эдвина Флеминг принадлежала ко второй категории людей. Она чувствовала, что делает полезную работу, что в ней нуждаются, и прилагала все силы к тому, чтобы сделать жизнь этих людей как можно более счастливой. Насколько это было реально в данных обстоятельствах.

Она не получала официального назначения от правительства, но добровольно вступила в права хозяйки сиротского дома: просто некому больше было за это взяться. Она наняла врача-диетолога, налаживала снабжение продуктами и одеждой, лично проверяла состояние всех помещений, продумала ежедневный распорядок, договорилась с местными — в основном это были пенсионеры учителями, чтобы они приходили давать детям уроки, сама вела один класс, организовывала пикники, игры, прогулки верхом. Словом, она стала «мамой» для всех сорока трех детей. Ей было трудно, но она получала от работы удовольствие. Питалась вместе с детьми, укладывала их спать, рассказывала на ночь сказки. В десять вечера она садилась на велосипед и отправлялась за три мили к себе домой в Одлиплэйс, где без сил валилась на постель, предварительно поставив будильник на шесть утра. «Нормальную» жизнь она имела возможность вести только по выходным. На эти дни из Лондона приезжал Ник. Но даже в выходные она проводила несколько часов с детьми в Траке-холле.

Ник никогда не забывал привезти жене из Лондона какой-нибудь подарок: шляпку, или новую книгу, или банку икры, купленную в ресторане «Клариджа». Таких продуктов, как масло, сахар, кофе почти невозможно было достать, икра же и прочие «предметы роскоши» едва не валялись на дороге в военном Лондоне. Он дарил жене подарки потому, что любил ее, гордился ею, а вовсе не из-за чувства вины перед ней за свою связь с Маргарет Кингсли. Ник считал встречи с этой женщиной чем-то вроде компенсации за тяжелые условия жизни под бомбежками. Да если бы Эдвина что-нибудь и заподозрила, она все равно предпочла бы делать вид, что ничего не произошло. К этому времени Эдвина уже смирилась с двойным стандартом своего мужа. Несмотря на это, она любила его и была так рада видеть его дома в выходные, что не затевала ссор, которые к тому же была обречена проиграть.

В третьи по счету выходные октября Ник привез ей из английской столицы самый лучший подарок: сына. Чарльз получил увольнение на трое суток. Он пообедал с отцом в «Кларидже» и отправился вместе с ним в Одли-плэйс. Ник испытывал смешанное чувство в отношении своего сына и наследника. С одной стороны он, конечно, гордился победами Чарльза над врагом. Но воспоминание о том вечере в их нью-йоркском доме, когда он застал Чарльза с Сильвией, все еще мучило его. Сотни раз с тех пор он задавался вопросом: оправданными ли были его подозрения или нет? В любом случае Ник как отец оказался несправедлив. Если действительно между его старшими детьми существовали интимные отношения, то они оба были повинны в том, что Ник называл для себя самым отвратительным преступлением. Если же ничего подобного на самом деле не было, тогда выходило, что Ник напрасно поломал жизнь своим детям. И если Оксфорд вроде бы понравился Чарльзу, то семейная жизнь Сильвии с Честером Хиллом, как Нику прекрасно было известно, была весьма далека от идеала. Беда была в том, что Ник не смел прояснить этот вопрос, ибо боялся столкнуться со страшной правдой. Порой он думал: «Неужели мне так никогда и не суждено узнать об этом?»

Щеголяя в своей летной форме, Чарльз так и сыпал военными историями. Будучи прирожденным рассказчиком и мастерски опуская будничные и скучные детали, он потчевал мать и отца былями из славной истории своей эскадрильи и не позабыл подчеркнуть свои собственные героические сражения в британском небе. С чисто мальчишеским нетерпением он спешил за короткое время коктейля поведать как можно больше и не давал Нику и Эдвине вставить ни слова. Позже, когда они все перешли в столовую, где был накрыт обед, он переключился с боевой на любовную тематику, распространяться о которой никогда и ни перед кем не стеснялся.

Когда миссис Дабни разливала по тарелкам свой восхитительный суп, приготовленный из овощей, выращенных на собственном огороде, Чарльз как раз пустился в описания того, как ему удалось соблазнить свою вторую официантку.

— Чарльз, в самом деле! — смущенно проговорила Эдвина. — Я допускаю, что ты являешься прямо Божьим даром для женского пола, но нельзя ли опустить слишком яркие детали?

— Нет, мама, подожди! Вы же не слышали еще самого интересного! — Сказав это, Чарльз, хитро ухмыльнувшись, посмотрел в сторону Ника. — Эта история особенно должна понравиться отцу. В Лондоне мне тоже удалось обзавестись девчонкой. Она — сержант наземной службы ВВС. Очаровательная брюнетка! Ее муж служит во флоте, но это не мешает ей иметь маленькие радости. У нее квартирка в Эрл Корт.

Ник едва не поперхнулся супом.

— Она работает в военном министерстве у генерал-майора Фарнли, а зовут ее Маргарет Кингсли. Никогда не слыхал о ней, пап? — Он снова ухмыльнулся.

Ник устремил на него потрясенный взгляд. Так значит этот сукин сын все знает!

— Боюсь, что нет, — пробормотал он, уткнувшись в тарелку.

— Отец, не мог бы ты одолжить мне тысячу фунтов? — спросил Чарльз у Ника час спустя, входя в библиотеку с рюмкой бренди и сигарой. — У нас в казармах в покер играют, а в последнее время мне что-то не везет. У меня появились кое-какие долги, которые мне хотелось бы вернуть.

Ник и Эдвина, пившие кофе, переглянулись. Потом Эдвина повернулась к сыну:

— Сын, ты не считаешь, что у вас в играх слишком высокие ставки?

— Да ладно тебе, мам, ты же знаешь, какая у нас жизнь! Покер помогает немного расслабиться, забыть о войне… А это нам необходимо.

— Я знаю, и тем не менее — тысяча фунтов стерлингов! Это пять тысяч долларов. Слишком большие деньги, чтобы их вот так просто проигрывать в карты. Я уверена, у вас много ребят, которые не могут позволить себе такие траты.

— Это их проблемы. Я могу себе это позволить. Или, вернее, отец может. Каждому известно, что компания Рамсчайлдов неплохо подзаработала на этой войне, не так ли, отец? Дивиденды одни, как форт Нокс!

Ник холодно взглянул на сына.

— Да, я делаю деньги, — ровно сказал он.

— Вот я и говорю! В самом деле, не будешь же ты жалеть тысячу фунтов проигранных денег? Скажем, это будет где-то по полторы сотни фунтов за каждого сбитого мной немца. Это даже дешево выглядит. — Он засмеялся и глотнул бренди.

— Ладно, вы мужчины, обсуждайте такие вопросы сами, — сказала Эдвина, поднимаясь с дивана. — Я очень устала. Доброй ночи, милый, — сказала она, целуя сына в щеку. — Мы очень гордимся тобой, и все же я считаю, что не пристало тебе торговать своими победами. Тем более с отцом. Это выглядит несколько… нехорошо.

— Ну что ты, мам! Это же игра! — засмеялся он. — Если уж на то пошло, то вся война — это игра.

— Для сирот из Тракс-холла это вовсе не игра, — сдержанно ответила Эдвина и вышла из библиотеки.

— Мама совсем замоталась с теми ребятами, да? — сказал Чарльз, когда за Эдвиной закрылась дверь. Прикладываясь то и дело к рюмке, он опустился в кресло. — Лично я страшно горжусь ею, а ты, пан? Конечно, у тебя у самого работы хоть отбавляй! Я имею в виду в Лондоне. Маргарет рассказывала, что ты просто спас ей жизнь той ночью, когда разбомбило дом через улицу.