Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 90 из 140

— Может, она передумала и не хочет больше лететь в Лиссабон?

— Да, но даже нам, имеющим правительственные брони, потребовалась целая неделя, чтобы достать билет… — Он опять сел прямо в своем кресле и еще больше нахмурился. — Черт, кто же она? — пробормотал он, и вдруг его осенило: — Это же моя уборщица!

— Твоя уборщица? — удивилась Эдвина. — Что она делала в этом самолете?

Ник вскочил со своего места:

— Вот и мне хотелось бы получить ответ на этот вопрос! И еще на один: как ей удалось купить билет!

Он бросился по салону к трапу. Стюардесса как раз хотела задраивать люк.

— Подождите! — крикнул Ник. — Не закрывайте!

Стюардесса недоуменно посмотрела на него:

— Сэр, мы взлетаем…

— Знаю, но вам придется подождать! Чрезвычайное происшествие!

Он отодвинул девушку и распахнул люк трапа. Лена Пфайфер уже была на полпути к зданию аэровокзала.

— Лена! — крикнул Ник. — Лена, постойте!

Она побежала.

— Остановите эту женщину! — крикнул Ник сотруднику охраны аэропорта.

Тот недоуменно смотрел на Флеминга, не двигаясь с места. Трап уже убрали от самолета. Ник достал из кармана пиджака пистолет и выстрелил поверх головы Лены. Пассажиры переполненного лайнера всполошились, послышался женский визг. Стюардесса схватила Ника за руку:

— Мистер Флеминг, отдайте мне ваше оружие!

Ник оттолкнул ее и прицелился в Лену. Та уже почти подбежала к дверям здания аэропорта. Он прицелился в ее ноги и выстрелил. Она упала.

В салоне самолета усилились истеричные крики. Охранник выхватил из кобуры пистолет и прицелился в Ника.

— Эта женщина шпионка! — заорал Ник, моля Бога о том, чтобы не ошибиться. Но действительно, каким образом его уборщица могла оказаться на самолете, вылетающем в Лиссабон? Почему она попыталась скрыться, едва увидела Ника?

— Обыщите ее! — кричал он. — У нее должны быть секретные материалы!

«Боже, если я ошибся, расплачиваться придется дорого…»

Сзади его схватили за руки. Это был пилот самолета.

— Заберите у него оружие, — крикнул он. — Я вызвал полицию, они сейчас будут…

Ник не оказывал сопротивления. Он отдал свой пистолет второму пилоту. Когда его отпустили, Ник достал из кармана свой паспорт и какие-то бумаги.

— Я являюсь представителем президента Рузвельта, — заявил он, показывая документ с печатью. — Не буду упрекать вас за то, что вы вызвали полицию, но уверяю вас — эта женщина находится на службе у нацистов.

Пилот скептически покосился в сторону лежащей Лены.





«Выстрелы в аэропорту!» — кричали заголовки газет. — «Титан смерти стреляет в пожилую женщину!», «Выстрелы Флеминга будоражат авиакомпанию «Пан Америкэн».

Репутация у Ника и так уже была хуже некуда. И этот случай вызвал новые, переливающиеся через край газетные инсинуации. Правда, во многих статьях в самом конце было упомянуто, что у «пожилой женщины» действительно в сумочке были найдены пачки переснятых секретных чертежей. К сожалению для Ника, бомбардировочный прицел Хилла был так засекречен, что армейские начальники наотрез отказались сообщить представителям прессы, что же именно было найдено у Лены Пфайфер. Даже газеты Вана Клермонта, которые обычно вставали на защиту Ника, на этот раз не удержались от заголовка: «Военный магнат стреляет в нацистскую шпионку!» И, несмотря на то что в этих газетах описания ЧП были более точными, журналисты все же не отказали себе в удовольствии немного съязвить по адресу «военного магната».

Ник и Эдвина остались в Нью-Йорке дожидаться, пока ФБР привлечет Лену Пфайфер за шпионаж. Потом по приказу президента военный бомбардировщик доставил Флемингов на Бермуды, где они сели на свой лайнер.

— Милый, ты все сделал правильно, — осторожно говорила Эдвина, пока Ник просматривал заголовки газет. — Я горжусь тобой.

Ник не ответил. Непопулярность в прессе угнетала его.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

В апреле 1940 года, как раз тогда, когда Ник и Эдвина прибыли в Лиссабон и ждали пересадки на самолет, который должен был доставить их в Лондон, в Европе закончилась так называемая странная война — «зитцкриг», — или, как ее еще называли, «дутая война». Она продолжалась всю осень, зиму и раннюю весну, пока наконец немцы не положили ей внезапный и драматичный конец своим вторжением в Данию и Норвегию. В полдень 9 апреля девятитысячные силы вермахта овладели пятью главными норвежскими портами — Нарвиком, Тронхеймом, Бергеном, Ставангером и Кристиансанном, — оккупировали Осло, и все это практически без единого выстрела. Пока немецкие бомбардировщики не выпускали английский флот из залива, вермахт быстренько взял под свой контроль все основные аэродромы, включая и самый главный, расположенный в Сола, неподалеку от Ставангера. Это была одна из самых бескровных и в то же время быстрых и дерзких военных интервенций за всю историю человечества. У Гитлера были все основания порадоваться успеху своих войск, и он обратил внимание на новые цели: Бельгию, Голландию и Люксембург.

Ник и Эдвина катили по шоссе в Одли-плэйс — тюдорский особняк Эдвина переделала почти до неузнаваемости со времени побега Ника из «Фулсбюттель» в 1934 году — и думали о том, что теперь, с известием о наглом вторжении немцев в Норвегию, у англичан окончательно рассеялись их хрупкие надежды на то, что Гитлер всего лишь дурачится. Сами немцы были напуганы не меньше англичан или французов. Когда их ненаглядный фюрер вторгся в сентябре в Польшу, то эту военную кампанию Берлин приветствовал гробовым молчанием и пустыми улицами. Конечно, блестящие успехи вермахта воодушевляли, но вместе с этим в сердце нации зрело подозрение, что Адольф Гитлер, этот Наполеон XX века, возможно, ведет их всех к пропасти.

И все же погода в тот апрельский денек была так хороша, что даже мрачные новости из Норвегии не могли испортить приподнятого настроения, в котором находились Ник и Эдвина, подъезжая к Одли-плэйс.

— Ну разве здесь не красиво? — радостно воскликнула Эдвина, выходя из «роллса».

— Изумительно! Ты здесь отлично поработала, — сказал муж, обнимая и целуя жену. — Кстати, я сегодня уже говорил, что люблю тебя?

Она улыбнулась:

— Нет, еще не говорил. Приятно слышать.

Он взял ее за руку, и они вместе направились к крыльцу.

— Теперь, когда уже без шуток можно говорить о том, что я старик, — говорил Ник, — я думаю, стоит подумать о том, чтобы заняться разведением сада, как бы это сделал истый английский сквайр. Давай займемся этим вдвоем. Сад поможет нам отвлечься от этой гадкой войны хотя бы на несколько часов в неделю, а?

— О Ник, это было бы чудесно! Значит, мы вместе будем заниматься садом?

— Пока я не надоем тебе, — улыбнулся Ник.

Она засмеялась и поцеловала его.

— Ты никогда не был надоедлив, милый. Ты меня порой бесишь, это верно, но не надоедаешь. Надеюсь, ты еще не настолько считаешь себя стариком, чтобы плюнуть на секс?

— Говорят, жизнь начинается в сорок, а мне почти пятьдесят два, но у меня такое чувство, что я слишком резв и игрив для старого гуся.

Он открыл дверь, и они вместе вошли в красивый холл с просевшей елизаветинской лестницей. Из кухни показалась экономка и одновременно кухарка — пухлая миссис Дабни.

— Добро пожаловать в Одли-плэйс! — вся сияя, воскликнула она. — Хороший сегодня денек.

И все же в атмосфере апрельского неба попахивало войной.

Идея сада окончательно созрела, и Флеминги даже сделали посадки, но у Ника не было возможности много времени проводить на природе. Его ждала серьезная работа в комиссии по стандартизации вооружений, как ее решили назвать. Правда, Рузвельт прозрачно намекал Нику, что его участие в комиссии будет практически лишь формальным. К тому же похоже было, что как английским, так и американским военным эта стандартизация была до лампочки. Благодаря широким связям в нервозном от предчувствия беды Лондоне 1940 года Ника приглашали везде. Памятуя о просьбе президента, Ник слушал, делал после своих визитов подробные записи и отсылал их в Белый дом. Он снял комнаты в «Кларидже», который располагался в нескольких кварталах от американского посольства, на Гросвенор-сквер. Там Ник вращался в многоликом английском свете. Общался со всеми, начиная с урожденной американки и лидера общественного движения леди Кюнард Чанноном, по прозвищу «Деньги», и заканчивая своим старейшим другом-приятелем Уинстоном Черчиллем, который теперь опять восседал в адмиралтействе.