Титан

— Я не обвиняю вас, миссис Флеминг, — искренне ответил Ник. Он видел, что молодая женщина терзается чувством вины.

— А ты? Что с тобой? — спросила она. — Где… — Она сделала неопределенный жест рукой, не решаясь спросить прямо.

— Меня отвезли в окружной сиротский приют, но я убежал оттуда. Я умный, миссис Флеминг. Я могу стать человеком, если мне дадут шанс. Я знаю, что смогу! Но мне нужно уехать из этого города. Я хочу получить образование. Он замолчал, сдерживая волнение. Переведя дух, продолжил: — Если я действительно сын капитана Флеминга, то отец обязан был мне хоть что-нибудь оставить. Не подумайте, что я хочу просить у вас или у других его детей денег. Но, пожалуйста, дайте мне в долг столько, сколько необходимо для получения образования! Я верну долг позже, честно, верну. С выгодой. Я буду учиться, и вы все сможете гордиться мной. Я знаю, что могу быть настоящим человеком. Но мне нужна помощь в самом начале.

Она, не отрываясь, смотрела на мальчика.

«Может, это и есть выход, — думала она. — Может, это и есть путь остановить Барри… Но разве я хочу его останавливать? Да, я должна. То, чего он хочет, просто невозможно. Кстати, не будь я дурой, я бы сама давно уже уехала отсюда. У меня здесь только неприятности. И, Бог свидетель, мы действительно кое-что должны этому бедняжке. Может, это реальный выход из положения для нас обоих».

— Хотел бы ты поехать со мной в Нью-Йорк? — спокойно предложила она.

Лицо Ника вытянулось.

— Нью-Йорк? Почему в Нью-Йорк?

— Подыскать тебе хорошую школу. Видишь ли, самые хорошие школы находятся на востоке страны. А Нью-Йорк — чудесный город. Он тебе понравится.

— Вы хотите сказать… что собираетесь в Нью-Йорк?

— Да, я переезжаю. А этот дом выставлю на продажу. Это мрачное место, в нем меня ждут только неприятные воспоминания. Нью-Йорк — это как раз то, что мне нужно.

Ник ушам своим не верил.

— Когда вы решили это? — спросил он.

— Только что, — засмеялась она. — Лучшие решения всегда принимаются под влиянием минуты. Я верю в это правило. Ну так что ты скажешь? Да или…

— Да! Да!!! — Ему не потребовалось дважды предоставлять шанс на будущее.

— Ну что ж, я думаю, это прекрасно. У нас ведь начинается совершенно другая жизнь, а?

Ник широко улыбнулся.

— Я знал, что произойдет что-то хорошее, если я приду еще раз в этот дом! — воскликнул он. — Я знал, что вы поступите по справедливости.

— Тем лучше для нас обоих.

«Прощай, Барри, — подумала она. — Только что я обрела нечто новое в жизни. Сына».

* * *

Он не верил своим глазам, видя, как она постарела. Прошло чуть больше года, а мать превратилась в старуху. Она лежала на кушетке тюремной больницы и знала, что умирает: простуда, которую она подхватила в плохо отапливаемой камере, быстро развилась в воспаление легких. Но, увидев сына, который подрос на целый дюйм со времени их последней встречи, она заставила себя подавить страх смерти.

— Значит, миссис Флеминг добра к тебе? — прошептала она.

— О, что ты, она сказочно добра ко мне! — воскликнул он. — Знаешь, мама, в Нью-Йорке она купила такой красивый дом. И у меня есть собственная комната на третьем этаже… и ванная только для меня одного.

— Ванная… — эхом отозвалась Анна, пытаясь удержать в себе остатки покидающих ее жизненных сил. — Хорошо. Она устроила тебя в частную школу?

— Да, в школу Святого Николая.

— Католическая? — спросила она и закашлялась.

— Нет, в основном епископальная и пресвитерианская.

— Там, наверное, все дети из богатых семей?

— Почти все.

— Задираются?

— Пусть только попробуют, — горделиво ухмыльнулся Ник. — Они боятся меня, потому что знают, что я их побью.

Она в изнеможении прикрыла глаза.

— Не будь забиякой, — прошептала она. — Но вообще… Это хорошо, когда есть люди, которые тебя боятся. Жизнь — это… — Она хотела сказать «штука трудная», но ее губы только чуть скривились и застыли.

— Мам? Мам, не спи, пока я тут. Мама?

Он сделал шаг вперед и коснулся ее руки. Вдруг он все понял.

— Сестра! — крикнул он, медленно поднялся с кушетки и потрясенно уставился на безжизненное тело своей матери. Лицо Анны впервые показалось сыну спокойным и безмятежным.

К тому времени, как подоспела тюремная медсестра, забияка из школы Святого Николая беззвучно рыдал. Да, Анна была приговоренной проституткой, о которой Эдит Флеминг предпочитала не вспоминать, но Ник любил ее со всей неистовой страстью русской души. Той души, которую преподаватели школы и Эдит изо всех сил стремились американизировать.

Футбольный мяч пронесся в свежем осеннем воздухе и был подхвачен крайним нападения Принстона, которому удалось пробежать с ним пятнадцать ярдов, но затем дорогу ему преградил здоровый парень, защитник йельской команды. Вдоль кромки поля расположилось более тысячи хорошо одетых болельщиков — студенты, родители, знакомые и подружки, — которые подбадривали игроков с бьющим через край темпераментом. Принстонская половина аплодировала удачному пасу, йельская — перехвату у противника мяча. На дворе стоял 1908 год, и счет во второй половине матча Йель — Принстон пока оставался нулевым. Впрочем, принстонская команда прорвалась-таки в двенадцатиярдовую зону противника и, казалось, серьезно вознамерилась открыть счет в игре. Эдит Флеминг, смотревшаяся просто по-королевски в своей круглой шляпке и подбитой норкой шубе, с интересом наблюдала за перипетиями игры с той стороны, где расположились болельщики Принстона. Эдит стала горячей поклонницей футбола с того самого дня, когда второкурсника Ника приняли в университетскую сборную. В этом матче Ник пока сидел запасным. Нападающий Принстона, опрокинутый здоровяком из йельской команды, поднялся на ноги при помощи своих товарищей, и к нему через все поле устремился врач, придерживая рукой котелок на голове. Все ясно: нападающий повредил лодыжку. Чувствуя, как сердце ее наполняется восторгом, Эдит увидела своего Ника, появившегося на поле, чтобы заменить травмированного товарища по команде. Она принялась отчаянно аплодировать.

Вдруг что-то заставило ее остановиться.

Она поняла, что является единственным болельщиком из всей толпы принстонцев, приветствующим выход Ника.

Хуже того: кто-то из болельщиков Принстона, за который выступал Ник, возмущенно засвистел!

* * *

— Но я не могу этого понять! — воскликнула она вечером того же дня, сидя напротив Ника за столиком ресторанчика близ Нассо-холл. — Почему они освистали тебя?

К двадцати годам Ник вырос в высокого и удивительно красивого юношу с черными как смоль волосами. Сейчас, тыкая вилкой в картофельное пюре, он только пожал плечами.

— Ладно, мать, не обращай на них внимания, — сказал он хмуро. С годами он приучился звать Эдит «матерью», ибо относился к ней с большой привязанностью.

— Но как же я могу не обращать на это внимание? Это настолько… настолько несправедливо по отношению к тебе! В конце концов ведь это ты забил йельцам гол!

— Ну после гола-то мне хлопали, это я видел.

— Ты уходишь от сути проблемы. Мне совершенно ясно, что что-то случилось. Что?

Ник положил свою вилку. Он не хотел говорить на эту тему, которая была нелегка для него самого, да и Эдит не желал огорчать. Но она проявляла настойчивость.

— Ты помнишь Арнольда Флеминга? — спросил он.

— Конечно. Старший сын Барри. В этом году он поступил к вам в Принстон.

— Не только поступил, но, поступив, рассказал всем в университете о моем прошлом. Сделал акцент на моей матери и на том, кем она была. У нас здесь полно снобов, которым я не нравлюсь только из-за того, что у меня нет «правильного» нью-йоркского произношения и «правильных» знакомств. Но я на это не обращал внимания до появления Арнольда… — Он говорил небрежным тоном, пытаясь скрыть за ним свою острую обиду. — Теперь у нас есть много тех, кто считает недостойным, что на футбольном поле Принстон представляет… сын осужденной проститутки.