Титан

Ник сгорал от желания.

В своей карьере кинопродюсера ему приходилось любоваться многими красавицами, в том числе и жемчужинами Голливуда, однако никогда еще не видел он такой женщины. Магда олицетворяла собой совершенный образец женской чувственности. Он встал на постель коленями, наклонился к ней и принял ее широко распахнутые объятия.

— Боже, ты красавица, — шептал он.

— Неоригинально, — улыбаясь, отвечала она, — но думаю, что от чистого сердца.

Он поцеловал ее в губы. Ее дыхание было ароматным, а кожа и волосы источали тонкий запах дивных духов. Сердце Ника разрывалось: никогда за последние годы он не испытывал такого возбуждения. Он стал нежно ласкать ее груди, соски, вызывая этим в ней легкое постанывание. Он ласкал ее языком, спускаясь от грудей к животу, наслаждаясь вкусом и запахом ее кожи. Лаская внутренние стороны ее бедер, он ощущал жар ее лона.

— Твой язык, — шептала Магда. — Я люблю твой язык!

Вдруг он услышал шум открываемой двери, затем торопливый стук шагов, приближающихся к кровати. Он поднял глаза и увидел, как тонкая вуаль резко отодвинулась рукой фрау Хублер… Но что это! На ней не было вуали! Вся нижняя часть лица — сплошная рубцовая масса. А верхняя часть странно знакома… Ее зеленые глаза торжествующе сверкнули, когда появились четверо молодчиков в форме СД, схватили Ника за руки и за ноги и грубо столкнули с кровати на пол. Ник взревел и попытался сопротивляться, но его прижали к полу, а в левую ягодицу шприцем ввели какую-то жидкость. Затем, держа за руки и за ноги, его подняли и кричащего унесли из комнаты.

Магда Байройт сошла с кровати, поправила волосы.

— Дорогая, — сказала она Диане Рамсчайлд по-английски, — что вам стоило побеспокоить нас несколькими минутами позже? Он невероятно хорош в постели!

Диана вновь закрыла лицо вуалью.

— Вы полагаете, — сказала она, — что я позволила бы этому недоноску до конца насладиться?

Она пошла было к двери, но заметив на полу белье Флеминга, подняла его и с остервенением разорвала в клочья.

— Я не завидую Нику Флемингу, — зло проговорила она, швырнув разорванное белье обратно на пол.

Затем она вышла из комнаты.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Он пришел в себя и обнаружил, что лежит распластанным на низкой железной кушетке животом вниз. Руки и ноги наручниками были прикованы к ножкам кушетки. Он был голым, а голова все еще ныла от того наркотика, которым его накачали гестаповцы шесть часов назад. Придя в сознание и припомнив обстоятельства его неожиданного захвата гестаповцами, он почувствовал, как его начинает охватывать паника. Вытягивая шею, Ник попытался определить, где он находится. Это была тюремная камера десяти футов в длину и пяти футов в ширину, со старыми кирпичными грязными стенами и массивной железной дверью без глазка. В углу стояла отвратительная параша. На высоте примерно семи футов над парашей помещалось крохотное, зарешеченное окошко с разбитым стеклом, сквозь которое в камеру пробивался солнечный свет. Английский зной достиг Германии, и здесь было невыносимо душно. Железо кушетки жгло живот и бедра, пот капал на каменный пол. Обычно чистоплотного Ника сейчас мутило от собственного запаха.

Он попытался понять, что произошло. Очевидно, Магда Байройт была подослана к нему для того, чтобы его соблазнить и заманить на виллу фрау Хублер, которая оказалась ловушкой. Но к чему его нужно было затаскивать в ловушку? И кто была эта безобразная фрау? Как Германия посмела совершить такое с американским гражданином! С влиятельным американцем, каким был он, Ник Флеминг! Как?! Нацисты, конечно, бандиты, но до сих пор по отношению к внешнему миру они вели себя цивилизованно. С ума они, что ли, все посходили?! Когда он выберется отсюда, Ван Клермонт пропечатает эту наглую выходку в газетных заголовках по всей Америке!

Вдруг его пронзила мысль: «А меня ведь отсюда никто и не станет выпускать…»

Когда восемнадцать лет назад его похитили русские революционеры, то те были лицами вне закона. По крайней мере, до свержения царя. Теперь же его арестовало законно избранное правительство. Пока он находится в их руках, он беззащитен. Ник не был трусом, но считал, что бесстрашие героев — это все бред.

Он был напуган.

Шло время. Через окно снаружи до него время от времени долетали отдельные выкрики на немецком. По его ноге, затем по ягодицам, по спине и, наконец, по лицу прополз огромный таракан. Ника едва не стошнило. Он мысленно приказывал себе не кричать: «Им только это и надо».

Но под конец не выдержал:

— Выпустите меня! Я американский гражданин, черт возьми! Выпустите меня!

Ответом ему было эхо.

Они пришли в тот день в три часа.

Сначала он слышал стук их кованых сапог по коридору, затем несколько дразнящих ударов резиновыми дубинками по стальной двери его камеры, наконец скрежет ключа в замке. Он выгнул шею, чтобы следить за дверью. Она была открыта прыщавым светловолосым молодчиком в форме дивизии «Мертвая голова». За ним еще трое таких же. Самый первый ухмыльнулся и сказал:

— Летнее вино!

После этого все четверо заржали.

Они ввалились в камеру и разомкнули его наручники. Ник почти не знал по-немецки, но сумел крикнуть:

— Я американец! Вы меня понимаете?! Американец!!!

Прыщавый сказал:

— Ты американский жид!

И они снова заржали. Ему грубо сковали руки за спиной. Два ближайших немца схватили Ника под локти, выволокли из камеры в коридор и потащили вперед мимо безликих стальных дверей справа и слева. Остановились в конце коридора перед решеткой. Один из них отпер ее своим ключом. Его потащили по коридору дальше. Потом они поднялись на этаж выше и в очередном коридоре остановились перед стальной дверью, на которой было выведено зловеще слово «Fragenzimmer»[15]. Они открыли дверь и втолкнули Ника в выбеленную комнату площадью примерно в двадцать квадратных футов с большим зарешеченным окном из узорчатого стекла. С потолка свисали четыре лампочки в зеленых абажурах. Вдоль стен тянулись железные стулья. Раковина в углу. В середине комнаты стоял стальной операционный стол с кожаными ремнями для того, чтобы привязывать руки и ноги. Ника стали толкать к этому столу. Охваченный ужасом, он попытался стряхнуть с себя немцев. Тогда один из них нанес ему несколько крепких ударов в плечи и грудь. Ник прекратил сопротивление. Это было бесполезно.

Его расковали, заставили лечь спиной на стол и стянули ремнями конечности. Прыщавый подошел к медицинскому шкафчику, выдвинул один из ящиков и достал оттуда кожаную затычку. Вернувшись к Нику, он заткнул ему рот. После этого они все ушли, издевательски помахав ему руками на прощание и говоря:

— До свидания! Пока!

Стальная дверь захлопнулась, и он остался один.

Спустя минут двадцать охранник открыл дверь и в комнату вошла Дама под вуалью. Ник с ужасом смотрел на эту женщину. Охранник вышел из комнаты и закрыл за собой дверь.

Она подошла к столу и посмотрела на Ника сверху вниз смертельно холодным взглядом своих красивых зеленых глаз. В руках, обтянутых перчатками, она сжимала маленькую черную сумочку.

— Ты, конечно, не догадываешься, кто я такая? — спросила она по-английски.

На лбу у него выступил пот. Он отрицательно покачал головой.

— Я Диана Рамсчайлд.

Волна воспоминаний нахлынула на него. Диана? Это невозможно! С другой стороны, эти зеленые глаза… Зеленые глаза его богини, которую он любил так много лет назад…

— Я знаю, о чем ты думаешь, — продолжала она спокойно, хотя душа у нее бурлила. — Официально я считаюсь погибшей. Но я не умерла тогда в Смирне. Я была сильно обожжена… Очень сильно, как ты сам можешь видеть, но врачам удалось спасти мою жизнь, и я…

Она запнулась, будучи не в силах продолжать. Настал кульминационный момент ее мести, момент, которого она ждала много лет, ради которого только и жила… Но происходило все совсем не так, как она думала. Она не только не имела в себе желания торжествовать над унижением Ника, но начинала уже жалеть его.