Титан

Диана хотела было спросить у Фикри, зачем туркам понадобилось надругаться над американскими могилами, но ответ ей самой был очевиден. В первой мировой войне Турция и Штаты были противниками, а ныне ксенофобия захлестывала город точно так же, как и пожар. Поэтому Диана промолчала и снова перевела взгляд на улицу.

Им понадобилось не меньше часа, чтобы добраться до порта. К этому времени пожар уже перекинулся из армянского квартала в прилегающий к нему греческий, и народ оттуда хлынул на улицы, двигаясь в направлении гавани.

Эрнест Хемингуэй, репортер торонтовской газеты «Стар», наблюдал за происходящим в бинокль, находясь в полной безопасности на мостике британского линкора «Железный герцог», стоявшего на якоре в гавани.

— Черт возьми, весь город охвачен огнем! — сказал он британскому морскому офицеру, стоявшему рядом с ним. — Смотрите на эти клубы дыма! Они поднялись в небо по меньшей мере на сотню футов! Порт забит людскими пробками… Скажите, неужели вы и впрямь не собираетесь спасти хотя бы часть этих бедняг?

— Исключительно британских подданных, — ответил офицер. — У нас есть строгое распоряжение Адмиралтейства: не вмешиваться!

— Но откуда вы знаете, что в той толпе нет британских подданных?

Офицер не ответил.

Машина наконец достигла того места, откуда уже невозможно было продвигаться вперед. Территория порта вдоль всей красивой, в форме полумесяца гавани была забита народом — ни автомобиль, ни телега не пробились бы здесь. Фикри что-то сказала шоферу, потом повернулась к Диане:

— Тебе придется сойти здесь. Вперед на машине уже не проехать.

— Здесь?! Но где баркас?

— Тебе придется найти его самой.

Диана глянула в боковые окна, затем в заднее. Со всех сторон машину обступила толпа, многие люди были охвачены паникой, раздавались истерические крики. Диана обернулась к Фикри:

— Это просто смешно, я не смогу здесь выйти! Я не смогу пробраться через эту толпу! Если ты не можешь доставить меня к баркасу, то отвези в американское консульство.

Фикри раскрыла свою кожаную черную сумочку, достала оттуда маленький пистолет и направила его на Диану.

— Тебе здесь сходить, — сказала она. — Здесь!

Диана смотрела на направленное в ее сторону стальное дуло и понимала, что теперь она наконец-то видит настоящую Фикри.

— Но меня могут… убить, — запинаясь, проговорила она.

Фикри усмехнулась и повела плечами.

— Тем хуже для тебя, — ответила она.

Шофер выбрался из машины, протолкался к задней дверце со стороны Дианы и стал там оттеснять людей. Потом он открыл дверцу, схватил Диану за руку и стал выволакивать ее наружу. Диана закричала и вцепилась свободной рукой в кожаный ремешок на спинке переднего сиденья. Шофер стал осыпать ее бранью по-турецки, а Фикри ударила рукояткой пистолета по пальцам Дианы. Она охнула и выпала из машины. Она упала на спину прямо под подножкой. Шофер захлопнул над ней дверцу, вернулся на свое место и стал подавать машину назад. Надрывно запищал клаксон.

Рыдая от ужаса, Диана заползла под машину, спасаясь не только от колес, которые запросто могли ее переехать, но и не видя иного выхода. Толпа плотно обступила машину, и вылезти было невозможно. Она не могла поверить, что этот кошмар на самом деле происходит с ней, она не могла поверить, что ненависть Фикри могла оказаться столь дикой. А только ли в одной Фикри дело? Может, это Кемаль наказал ей так поступить с американкой, которая оскорбила его? Кемаль, который сам признался в том, что он — убийца. Кемаль, который с гордостью заявлял, что у него нет совести. Кемаль, который, может, и приказал поджечь город и отослал ее в «Восточный клуб», зная, что клуб стоит на пути распространения пожара.

Над ее головой медленно осаживала назад машина. Диана осознала, что лучший и, наверное, единственный шанс сохранить жизнь, это все время оставаться под машиной. Она медленно поползла по пыльным булыжникам мостовой. Ее лицо едва не задевало о шершавые камни, находясь всего в нескольких дюймах над мостовой. Было больно, но, похоже, эта тактика срабатывала, поскольку машина, пробиваясь через толпу, не могла набрать скорость, и Диана пока не отставала. Так продолжалось минут двадцать. И вдруг, когда у нее появилась было реальная надежда на спасение, машина остановилась. Пожар продолжал распространяться с удивительной быстротой в направлении гавани, рев обезумевшей, охваченной паникой толпы стал оглушающим. Воздух был отравлен дымом, люди стонали, кашляли, выдавливая из легких едкую вонь. И все же через весь этот грохот Диана расслышала крик шофера машины. Затем зазвучали выстрелы. Панические вопли. Она попыталась определить, что происходит, но ей были видны лишь ноги и лодыжки людей, целое море обуви.

А потом она увидела сапоги военных. Ее схватили за ноги и стали тянуть из-под машины. Она закричала, стала лягаться, но ее держали крепко. Она поняла, что ее тактика была разоблачена Фикри или шофером и они позвали помощь. Ее подтащили к задней части машины, подхватили под руки два турецких офицера и вздернули вверх. Только тут она увидела, что продвинулась с машиной довольно далеко, к красивым богатым виллам, подступавшим к порту. Она продолжала кричать, а ее тащили в толпе к ближайшему дому. Обернувшись назад, она увидела, что машина Кемаля наконец выбралась из давящей массы людей и свернула в боковую улочку. Господи, еще бы пару минут под машиной, и она была бы спасена.

Рядом с ней было всего четверо турок. Один из них ногой распахнул дверь дома, и Диану втолкнули внутрь. Вилла, обставленная богато, но безвкусно, явно пустовала — хозяева бежали. Ее затащили в гостиную, где на стене, как раз над пианино, висела большая фотография милостивой королевы Виктории. Четверо офицеров, смеясь и возбужденно переговариваясь на турецком, стали срывать с Дианы одежду. Крича от ужаса, она отбивалась кулачками, но они только смеялись. Сначала разорвали в клочья ее платье от Шанель, потом полетела на пол кружевная, сделанная на заказ нижняя рубашка, лифчик, трусики… Она уже находилась в такой истерике, что едва ли осознавала происходящее.

Самый молодой из офицеров стал расстегивать френч. Остальные трое грубо схватили ее и подтащили к пианино, клавиши из слоновой кости больно давили на ее обнаженные ягодицы. Молодой офицер бросил френч на кресло, спинка которого была закрыта салфеткой. Потом он расстегнул брюки, и они свалились с него. Его плечи и грудь были покрыты курчавыми черными волосами. Диана кричала:

— Нет, нет, пожалуйста, не надо…

Он стал приближаться к ней как-то по утиному: мешали свалившиеся на лодыжки штаны. Пока он насиловал ее, остальные трое его подбадривали.

Когда он кончил, к ней подступились его товарищи. Для разнообразия ее валили то в кресло, то на диван. Наконец на пол. Когда все закончилось, Диана в полубессознательном состоянии, распростертая, лежала посередине комнаты. До ее слуха едва доносились их смех и болтовня. Потом она услышала, как что-то расплескивается по полу. Завоняло бензином. Потом стали лить и на нее! Ледяная жидкость и сильный запах привели ее в чувство. Она с трудом приняла сидячее положение. Увидела, как турки вышли из комнаты в холл. В руках у одного из них была двухлитровая жестяная канистра.

Они ушли.

Диана поднялась на ноги. На мокрый уже ковер с нее закапал бензин. Она закашлялась, отравленная едкой вонью. На нетвердых ногах двинулась к двери.

Вдруг что-то, разбив окно, влетело в комнату, которую мгновенно объяло пламя. А потом… Диана Рамсчайлд, выпускница Вассара 1916 года, президент «Рамсчайлд армс компани» из Фермаунта, штат Коннектикут, вспыхнула и превратилась в огненный факел.

Когда спустя три дня пожар в Смирне унялся сам по себе, было подсчитано, что утонуло, сгорело или было задавлено не меньше ста тысяч людей.

Так рождалась современная Турция.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Премьера «Юности в огне» должна была состояться 26 октября 1922 года в кинотеатре «Египетский театр Громана». Ник Флеминг сделал все от него зависящее, чтобы это событие отозвалось как можно более громким эхом. Огни прожекторов шарили в лос-анджелесском небе, и пятьдесят специально нанятых полицейских сдерживали напор тысяч фэнов, визжавших от дикого восторга при виде своих любимцев, выходивших из лимузинов. Ник боялся, что смерть Рода Нормана может повредить признанию картины, но случилось прямо противоположное. Кровавая трагедия, послужившая мрачной рекламой фильму, только увеличила общественный интерес к последней работе Рода. Предварительные показы картины в Пасадене и Санта-Барбаре убедили Ника в том, что он держит в руках настоящий хит. Зрителям фильм очень понравился, а что касается любовных сцен, то даже после скрупулезного монтажа, что было сделано в угоду цензурному комитету, они оказались именно такими знойными, как и предсказывала Хэррит Спарроу.