Титан

Ник заехал за Дианой в отель, и они вместе на его «роллсе» отправились в Гринвич-виллидж.

— Что-то случилось? — спросила она, заметив, что он мрачен.

— Скажи, у Лоры были в Париже еще любовники, кроме генерала фон Штольца?

— Тебе нужно, чтобы я была вежливой и солгала, или ты хочешь знать правду?

— Я хочу знать правду.

— Разумеется, у нее были и другие любовники. Правда, не одновременно с немчиком. По крайней мере, я о таких не слышала. Полагаю, что она была очень осторожна, если и изменяла немчику. Но я совершенно точно знаю, что до него у нее были мужчины. Почему ты об этом спрашиваешь?

Некоторое время он не отвечал, потом сказал:

— Потому что сегодня она мне солгала.

— О!

— Она сказала, что ездила за покупками. Но ее машина все время оставалась в гараже. Она пользовалась такси. Ни одна женщина не возьмет такси для того, чтобы поехать за покупками, если у нее есть машина и личный шофер в распоряжении. Я прав?

— Абсолютно.

— Тогда возникает вопрос: куда она ездила на такси?

— Какие-нибудь догадки?

— Нет, но я твердо решил до этого докопаться.

Он больше не касался этой темы, но Диана знала, что он серьезно рассержен.

Они приехали на Барроу-стрит, которая выглядела больше похожей на улицу 1850 года, чем на улицу середины XX столетия. Они поднялись по продавленной лестнице на четвертый этаж.

— Слава Богу, что я бросила курить, — произнесла Диана, тяжело дыша.

— Файна просто влюбилась в бедность. Главным образом потому, что она с детства не знала, что это такое. Она без ума от этой лачуги.

Когда они наконец достигли последней лестничной площадки, где было темно, несмотря на окно, Ник нажал кнопку звонка у двери.

— Представь себе, каково это — тащить сумки с продуктами на такую высоту, — шепнул он Диане на ухо. — Файна говорит, что, по крайней мере, здесь чисто. И нет тараканов.

— Рада это слышать. Особенно перед едой.

— Извини, — засмеялся Ник.

Он снова позвонил.

— В четырех кварталах отсюда живет мой второй сын Эдвард. Он пишет величайшую американскую книгу. По крайней мере, так говорит. Его работа длится уже почти пять лет, но пока что я не видел ни одной главы, не то что всей книги. Но я ему ничего не говорю. У меня было слишком много проблем со старшим сыном Чарльзом, и с тех пор я решил по возможности не вмешиваться в личные дела своих детей.

— А тебя не беспокоит, что Файна стала актрисой?

— Абсолютно не волнует. Она пошла в мать. Я очень доволен ею. Я считаю, что у нее талант и большое будущее.

Наконец Файна открыла им дверь. На ней был белый передник, а под ним шотландская шерстяная юбка и синяя кофточка. Она улыбнулась Диане:

— Добро пожаловать в самую фешенебельную во всем Нью-Йорке квартиру. Привет, пап.

Она поцеловала отца, и они втроем прошли в гостиную с застекленной крышей.

— Ваша уха пахнет просто восхитительно! — воскликнула Диана, осматривая квартиру, которая напоминала ей мансарды-мастерские художников, которые ей часто приходилось видеть в Париже. Ник помог ей снять соболью шубу. Файна положила ее прямо на кровать.

— Да. А запьем мы все просто сказочным вином! — сообщила она, исчезая на минуту в спальне и крича оттуда: — Белое! «Шатонеф-дю-Пап»!

— О, я люблю это вино, — сказала Диана, взяв со стола фотографию в рамке, на которой был запечатлен мужчина в профиль с сигарой. Это был классический студийный голливудский портрет. А темные волосы мужчины были уложены в прическу, модную в начале двадцатых.

— Слушай, Ник, как тебя отлично сфотографировали, — восхитилась она. — Кто снимал?

— Это не я. Это Род Норман.

Она едва не выронила портрет.

— О Боже… — прошептала она, ставя фотографию обратно на стол.

И снова ее переполнило чувство вины. Эта очаровательная, талантливая и красивая девушка, которая теперь принимает ее у себя в квартире… Она даже не знает, что Диана в ответе за смерть ее отца. Господи, да как же она могла совершить такое?!

И тогда ей вспомнились цинизм Кемаля, собственная ненависть, наемные убийцы… Она вспомнила, как это совершила. Двадцать восемь лет назад это казалось легким, простым и безопасным.

Теперь же — особенно когда Файна с сияющей улыбкой вернулась в гостиную — Диана расценила свое тогдашнее поведение как чудовищное.

Призрак убиенного Рода Нормана начал преследовать ее спустя почти тридцать лет.

— Ник, я знаю, что тебе неприятно говорить о смерти Викки, — сказала Диана спустя полтора часа, когда они вдвоем возвращались от Файны. — Не приходило ли тебе когда-нибудь в голову, что это не несчастный случай? То есть, я хотела сказать: не случайное убийство?

Он повернулся и взглянул на нее. На его красивом лице отражались блики разноцветных огней уличных фонарей и рекламных щитов.

— С чего это ты взяла?

— Не знаю. Только что за столом я мучилась ужасными угрызениями совести по поводу своей ответственности за гибель Рода Нормана, отца Файны. Не понимаю до сих пор, что заставило меня удержаться от признания: «Это я сделала». Мне было так стыдно… И потом я подумала, что убийство Рода Нормана в то время тоже показалось всем бессмысленным и случайным, как гром среди ясного неба. Так ведь?

— Да, это так. Я вспоминаю сейчас, что тогда все мы ломали голову над тем, почему убили Рода. Но какое это имеет отношение к Викки?

— Я хотела только сказать, что у каждого преступления есть своя причина. Даже у такого, которое всем кажется бессмысленным, как в случае с Родом Норманом. А теперь я начинаю думать, что была своя причина и в трагедии с Викки.

— Я перебрал все возможные варианты, но смысла не увидел ни в одном.

— А ты подумай еще. Та асе самая вещь, которая побудила меня нанять убийцу-профессионала. Месть. Ты очень известный человек, Ник. Очень богатый и могущественный. Наверняка существует множество тех, кто ненавидит тебя, как я однажды ненавидела. А какой существует более хороший способ утолить ненависть, как не убийство кого-нибудь из твоих детей? И — что важнее теперь возможно, убийство и других твоих детей? Сегодняшний визит на квартиру к Файне заставил меня серьезно задуматься над этим. Ведь это было бы очень легко — ворваться к ней и убить! Я понимаю, что ей нравится ее квартира, но я на твоем месте заставила бы ее переехать в дом, где, по крайней мере, есть вахтер. Или наняла бы для нее телохранителей. И, может быть, для других детей — тоже. Я понимаю, что похожа сейчас на паникера, но вспомни, как легко было убить Викки!

Он задумался над ее словами.

— Ты полагаешь… — проговорил он наконец, — что кто-то, возможно, пытается вырезать всю мою семью?

— Я хочу сказать, что есть такая вероятность, которую тебе следует принять во внимание. Уж ты поверь мне, я прекрасно знаю, как легко нанять убийцу, когда ненависть настолько ослепляет тебя, что ты забываешь про свою совесть и считаешь, что это сойдет тебе с рук. Ник, я не хочу огорчать тебя. Файна очаровательная и милая девушка. И если бы мне удалось спасти ее жизнь, это дало бы мне возможность считать, что я немного искупила свою вину за убийство ее отца.

«Роллс» тормознул на красный свет.

— О Боже, — вдруг негромко проговорил Ник. — Льюисбург!.. Какой же я дурак! Слепец! Идиот! — Он повернулся к Диане и взял ее за руки. — Да хранит тебя Господь, Диана! — горячо воскликнул он. — Я думаю, ты только что спасла моей дочери жизнь!

ГЛАВА ПЯТИДЕСЯТАЯ

Телевизионная трубка, разработанная Честером Хиллом в 1946 году вскоре после его выхода из льюисбургской тюрьмы, как и подавляющее большинство других изобретений, приносивших деньги, была проста. Но она настолько улучшила телевизионный прием, что скоро все промышленники стали ставить ее в свои телевизоры. А поскольку в 40-х годах разыгрался настоящий телевизионный бум, это изобретение сделало Честера почти абсурдно богатым, одним из первых мультимиллионеров эры телевидения.