Титан

— Мне кажется все это бессмысленным, — сказал Ник, когда к нему подошел детектив. — Вот уже несколько недель я ломаю над этим голову и не могу ничего понять! Я пробую поставить себя на место Слэйда… Но это не помогает. Слэйду было известно, кто она такая, с кем она была помолвлена и даже то, что она пошла в тот день завтракать в «Павильон». Но если он хотел похитить ее, то почему сделал это так открыто? Зачем он пошел в известный ресторан, где его не могли не заметить люди? Заметить и потом, возможно, вспомнить. Он должен был знать, что Викки совершенно свободна в своих передвижениях по городу. У него были десятки возможностей похитить ее без свидетелей.

— Может, и нельзя было. Я имею в виду, что, подойдя к ней в безлюдном месте, он возбудил бы у нее подозрения. Ему нужно было выманить ее обманом. И это сработало. К несчастью. Ваша дочь не села бы в любую машину, только для того чтобы прокатиться.

— Да, и я так думаю. И все-таки он делал все с таким для себя риском… Или он настолько глуп, что не понимал всех последствий своего появления в ресторане… В этом я сомневаюсь… Или ему было абсолютно наплевать, узнают его или нет. Он должен был знать, что в ФБР на него давно лежит карточка, при помощи которой его личность быстро установят. А какие у него были мотивы? Если это сексуальный маньяк и псих, то зачем ему потребовалась именно моя дочь, из-за которой ему пришлось так рисковать? Он должен был предполагать, что его преступление получит небывалую огласку. Почему бы, скажем, не заманить в кусты какую-нибудь девочку из маленького городка? Я понимаю, что это звучит цинично, но я просто хочу его понять. Если бы, скажем, он задумал брать выкуп, то тогда ясно. Но, как выяснилось, ему не нужен был выкуп! Я не вижу в его действиях смысла!

Он с силой ударил кулаком по крылу машины. Детектив Мак-Гиннис не знал, что сказать, поскольку для него во всей этой истории тоже не виделось ни крупицы смысла.

— Она была доброй девочкой, — проговорил Ник. — Милой девочкой. Но я знаю, что у нее были свои хитрости! Она, например, любила каждую минуту чем-нибудь шокировать окружающих. Да… Но это был чистый, добрый ребенок. Любящая дочь. А теперь…

Он не договорил, и Мак-Гиннис увидел, что миллиардер вновь борется со слезами.

— Когда они возьмут Слэйда, — продолжал Ник, — а я уверен, что сто рано или поздно возьмут… Только сознание этого не дает мне сейчас сойти с ума… Если сцапают этого монстра, я хочу присутствовать, когда его будут сажать на электрический стул. Я хочу смотреть, как он умрет.

Он сел на заднее сиденье своей машины и захлопнул дверцу. В течение всей своей жизни Ник был хозяином положения, теперь же он чувствовал себя абсолютно беспомощным…

Возвращаясь в город, он размышлял о своей жизни. Сначала он потерял Эдвину. Случайность военной поры. Теперь он потерял Викки, и это выглядело как случайность мирного времени. Всю жизнь насилие жестокого века окружало его. Насилие войн, революций, жестокость коммунистов и фашистов, а теперь вот еще жестокость отдельной уголовной твари. Он сознавал, что его желание видеть смерть Слэйда на электрическом стуле — это жестокое желание, хоть и оправданное в данных обстоятельствах.

Ник был агностиком, но сейчас вдруг стал думать: а нет ли во всех этих его утратах некоей божественной кары? У него была возможность уйти из военного бизнеса, но он поддался уговорам своих детей. Может, это месть тех миллионов людей, что были загублены бомбами, пулями, пулеметами, пушками и танками, которые выпускала его компания? Ник не верил в сверхъестественное, но он был так потрясен видом той страшной, разрытой собакой могилы, что никак не мог отделаться от этих мыслей.

Что же делать?

Именно тогда в его сознании возникла идея «Флеминг фаундейшн». Он тут же представил себе циников, которые назовут это средством отмывания миллионов, но Нику было плевать на то, что они скажут. Он чувствовал, что способен создать нечто положительное из своего богатства, созданного на отрицательном, на насилии. Конечно, ничто уже не вернет ему Эдвину и Викки, не воскресит и миллионы погибших от его оружия.

Но это послужит им лучшим мемориалом.

ГЛАВА СОРОК СЕДЬМАЯ

— Диана! — Ник протянул к ней руки и улыбнулся, когда она входила в гостиную его нью-йоркской квартиры. — Сведения, полученные мной, оказывается, верны, — воскликнул он, взяв ее за руки. — Ты красивая женщина! Поздравляю.

— Спасибо, Ник.

— Я оценил твое письмо насчет Викки. Спасибо, что ты вошла в мое положение, поняла меня.

— Я была так потрясена, услышав обо всем происшедшем! Могу себе представить, что ты пережил.

Он покачал головой.

— Нет, — спокойно ответил он. — Не думаю, что ты можешь себе это представить. Это было самое сильное потрясение для меня со времени… — Он сделал паузу, — убийства Эдвины.

Наступило молчание.

Затем он заставил себя вежливо улыбнуться.

— Ну, садись. Хочешь чего-нибудь выпить?

— Мартини, пожалуйста. Я позволяю себе это ежедневно. — Она стала осматривать громадную гостиную с полотнами Гогена, Пикассо «Клоуны» 1918-го года и Матисса. — У тебя замечательная квартира. Неужели ее обставляла Лора?

Она опустилась на диван, а Ник принес ей мартини.

— Лора? Ее это не занимает. И потом она не боится признаться в том, что у нее скверный вкус.

Диана улыбнулась.

— Вспоминаю ее парижскую квартиру. Все эти идиотские медвежата, ленточки, бантики… — Она взяла бокал. — Спасибо.

Ник присел рядом и поднял свой бокал.

— За нас, — сказал он. — Давно не виделись.

— Аминь.

Они чокнулись и выпили.

— А где Лора? — спросила Диана.

— Лежит с простудой. Просила меня передать привет от ее имени.

Диана улыбнулась.

— Она просто не хочет видеться со мной, не так ли? — спросила она. — Наверное, я напоминаю ей о многом из того, о чем она хочет как можно скорее позабыть.

— Ты права. Мне не стоило с самого начала валять перед тобой дурака, Диана. Она действительно не хочет с тобой видеться. Сказала, что хочет побыстрее изгнать из памяти и оккупацию, и «Семирамиду», и… генерала фон Штольца.

— Я не упрекаю ее. Я сама приложила все силы к тому, чтобы забыть об этом. Скажи… ты счастлив с Лорой?

Он ответил не сразу:

— Конечно. А как у тебя дома? Ты кого-нибудь нашла себе? С твоей-то внешностью… Полагаю, уже, по меньшей мере, пол-Европы у твоих ног?

— Ты мне льстишь. Но у меня и правда есть один милый итальянский граф. Он старше меня, но это просто удивительный человек! Интеллигентен, умен и при этом добр. Мы встречаемся уже несколько лет. Я его очень полюбила.

— Хорошо, рад это слышать. Сколько времени пробудешь здесь?

— Десять дней. Я планировала сделать кое-какие покупки и просто… посмотреть на город. Соскучилась по Нью-Йорку. — Она помолчала, потом грустно добавила: — И по Америке. Представляешь, я не видела ни Рокфеллеровского центра, ни Эмпайр Стэйт-билдинг, ни моста Джорджа Вашингтона — ничего! Последний раз я была здесь больше тридцати лет назад. Чувствую себя настоящей туристкой.

— Хочешь, я буду твоим гидом?

— О, Ник, это было бы так мило с твоей стороны, но ты ведь очень занят?

— Вовсе нет. С удовольствием покажу тебе город. Это поможет мне немного отвлечься… Могу заехать за тобой завтра утром в отель. Скажем, в десять? Я покажу тебе все, что было построено в Нью-Йорке после двадцатого года. Потом мы вместе позавтракаем.

Она рассмеялась.

— Похоже, у меня будет очень загруженное утро! Но, — мягко прибавила она, — восхитительное! С нетерпением буду ждать тебя завтра.

Их взгляды встретились. Ее мысли перенеслись на много лет в прошлое, в тот пустой дом на пляже пролива Лонг-Айленд, где она познала свою первую любовь с этим человеком, где она заразилась им, как говорит Альдо.

Вопрос был в том, действительно ли она хочет излечиваться от своей болезни?