Страница 28 из 48
– Ну, – сказала я. – Ничего другого не остаётся, как принять тот факт, что ты его можешь получить только в пакете с Сэмми и его младшими. Запах пелёнок прилагается к Кевину, как зола к кочерге, рубашка к штанам… э-э-э… молоток к гвоздю…
– Как Эмили к Антону, – сказал Юлиус, не отрывая глаз от телевизора.
Да. Верно. Как Эмили к Антону.
*
Лоренц заехал за детьми в субботу ровно в одиннадцать.
– Никакого майонеза, я знаю, – пробурчал он, когда я открыла рот, чтобы выдать обычную порцию напоминаний. – Завтра вечером в шесть я привезу их обратно.
– Ну, развлекайтесь, – сказала я, как обычно, борясь со слезами.
– Ты развлекайся, – Лоренц неодобрительно улыбнулся. – Это ведь у тебя выходные без детей. А, и я должен передать тебе от Пэрис, что она нашла для вас замечательные ремни блаблабла, и ещё насчёт короны или сердечка или кикифиц-бабской ерунды, я уже забыл, но ты наверняка знаешь, что она имеет ввиду.
– Ну конечно. Пожалуйста, передай Пэрис привет и скажи ей шникишнаки-бабская ерунда-шнукипутци, и она будет знать, о чём я.
Лоренц недоверчиво посмотрел на меня.
– С тобой никогда не знаешь, серьёзно ты или шутишь.
– Шутки-шутки, – сказала я и крепко обняла детей.
К приходу Антона я уже преодолела тоску разлуки, приняла ванну, побрила ноги и сделала роскошный салат с малиной, куриным филе, орешками и бальзамическим уксусом.
Но не прошло и четверти часа после прихода Антона, как мы опять стали ссориться.
При этом всё началось очень мирно. Я налила нам красного вина, а Антон вручил мне роскошный букет подсолнухов и ещё раз поблагодарил меня за то, что позавчера я забрала Эмили из школы. Вначале я была тронута, но потом вдруг испугалась, что он спросит меня, не могу ли я это делать каждый четверг. Или вообще каждый день.
– Эмили в школе дразнили, – сказала я быстро. – Я слышала, как один мальчишка назвал её косоглазой.
К моему удивлению, Антона это нисколько не взволновало.
– Ах, в школе всех детей дразнят. Меня, к примеру, называли щетинистой башкой.
– Это не одно и то же, Антон.
– У каждого ребёнка есть своя кличка. Разве у тебя не было?
– Была, – ответила я. – Но тем не менее…
– Так какую кличку тебе дали?
– Не скажу.
– Пожа-а-а-луйста!
– Ветряное пугало, – ответила я.
Антон засмеялся.
– А почему?
– У меня были такие длинные руки. Поэтому они меня так назвали.
– Видишь, ты это пережила без последствий.
– Не без последствий, – возразила я. – Это было очень унизительно. У меня образовалась куча комплексов, а ведь «ветряное пугало» не сравнить с «косоглазой». «Косоглазая» – это расизм, это ужасно и унизительно…
– Да, если это говорит побритый налысо парень в сапогах со шпорами, – сказал Антон. – У детей это звучит иначе. Это не надо принимать всерьёз. И глупо жалеть Эмили из-за этого. Она просто должна это выдержать – конечно, она выглядит немного экзотично, но из этого можно извлечь пользу. Её матери пришлось ребёнком выдержать то же. И её сестре.
– Мне кажется, что ты слишком легко к этому относишься. – Я глотнула вина и увидела, что Антон снова сжал челюсти. Да, так я и думала: он хотел со мной съехаться, и мне разрешалось забирать его дочь после школы, но он никогда не позволит мне обсуждать её воспитание.
– Наверное, было бы неплохо, если она для каждого дурака, который назовёт её косоглазой, имела бы рядом друга или подругу, которые бы обозвали гадкого ребёнка «пучеглазым жирдяем» или «безмозглым дураком», – сказала я. – Но у неё нет друзей.
– Это не так, – возразил Антон. – Она каждую неделю с кем-то встречается, и все девочки из её школы балета хотят с ней играть.
– Их матери этого хотят, – сказала я. – Потому что они бы очень хотели, чтобы их дочери дружили с внучкой «Альслебен Фарма». Эти девочки не особенно любят Эмили, а Эмили их всех считает ужасными.
– Ты это предполагаешь как психолог?
– Для этого не надо быть психологом, – ответила я. Да я и не психолог! – Эмили сама мне сказала, что единственная девочка, с которой она бы действительно с удовольствием играла, для тебя и твоей матери слишком странно одета. – Ну, она этого не говорила, но немного полемики не помешает.
– Что ты говоришь такое? Эмили может играть с любым ребёнком, с которым хочет. И если она с кем-то не хочет играть, то она и не должна этого делать.
– Да, конечно. Признай же, что ты всё это слышишь впервые.
Сейчас Антон выглядел действительно разозлённым.
– Если Эмили чего-тот действительно хочет, то поверь мне, она поговорит со мной об этом.
– Дети рассказывают не обо всём.
– Но обо всём важном.
– Нет, они этого не делают. И плохо, если родители их игнорируют, но всё равно делают то, чего они хотят.
– Я очень внимателен к Эмили, – строптиво сказал Антон.
Да, это было так.
– И как она относится к твоим планам купить для нас для всех дом?
На какой-то момент Антон казался полностью выбитым из колеи.
– Если она будет сопротивляться, то только потому, что… – Он перебил сам себя. – Ха! Какая ты хитрая! Но я тебя вижу насквозь!
– Что, скажи пожалуйста?
– Ты хочешь спрятаться за мнение шестилетней девочки. Здесь проблема не в Эмили, а в тебе! Это ты затягиваешь процесс! – При каждом «ты» Антон указывал пальцем на мой нос.
– А ты хорошо умеешь сваливать вину на других, – вскричала я, пытаясь хлопнуть Антона по пальцу.
Антон поймал мою руку и крепко сжал её.
– Я прав. Ты выкинула этот невозможный номер с бедной фрау Хиттлер совершенно сознательно. «Не по моему вкусу, сауна в подвале – это чушь, слишком дорого…» – всё потому, что ты боишься довести дело до конца. Да, так оно и есть: ты не воспринимаешь нас всерьёз.
– Только потому, что я за твоей спиной не заказываю грузовик для переезда? Я просто делаю всё медленнее. – Я говорила спокойнее, чем мне бы, собственно, хотелось, потому что Антон по-прежнему крепко держал мою руку. Меня отвлекали запах и тепло его тела.
– Да, мы делаем всё по-разному, – сказал Антон, уставясь на мой рот и притягивая меня к себе.
– Мы совсем не подходим друг к другу, – пробормотала я. Боже, как чудесно он пахнет.
– Нет, не подходим, – сказал Антон и поцеловал меня.
Два часа спустя мы, обессиленные и счастливые, лежали рядом на ковре, и Антон сказал:
– Я вообще не знаю, о чём мы постоянно спорим. Мы созданы друг для друга.
– Во всяком случае, в этом отношении, – ответила я. – Говорят же, что совпадения притягиваются, а противоположности отталкиваются.
Антон снова начал меня ласкать.
– Было бы, наверное, как-то ужасно, если бы ты была такой же, как я.
– А тем более, если бы ты был таким, как я, – сказала я и представила себя свою копию мужского пола: тип, который боится собак и своих родителей, ревёт на фильме «Хайди» и всё время думает о том, побрил ли он ноги. Тип, который будет бормотать «Из-за экологии», если его спросить, почему он всё время голосует за партию зелёных. Тип, который из сочувствия и трусости покупает у разносчиков подписку на газеты и тайно составляет списки, чему он хочет научиться до пятидесяти лет (рисовать акварелью, итальянскому языку). Или до следующего четверга (хорошо помыть окна, переворачивать блины на сковородке подкидыванием). Нет, такого мужчину мне бы не хотелось иметь рядом с собой.
– У тебя здесь в груди узелок, – сказал Антон.
– Это и есть моя грудь, – ответила я и засмеялась удачной шутке.
– Я серьёзно, – сказал Антон. – Пощупай, пожалуйста.
Он был прав. У меня был узелок. Я сразу же его нащупала – размером с ноготь большого пальца в левой груди, почти подмышкой.
– Ох, – сказала я и испуганно села.
– Он появился недавно? – спросил Антон.
– Тебе лучше это знать, – ответила я.