Страница 7 из 7
- Ферфлюхтен шпиц бубен! - выругался моржонок, который совсем вырос и был неотличим от обычного взрослого человека. Христов вгляделся ему в лицо. Нет, определённо он его где-то видел... если только убрать эти квадратные усики... да эту дурацкую чёлку... Господи Боже, побледнел вдруг Христов, когда наконец понял, где видел раньше моржонка, и от потрясения у него ослабли коленки, а во рту пересохло.
- Шишкин, - прохрипел Христов и облизнул губы. - Шишкин, это вы?
- Фердаммт нох маль! - визгливо выкрикнул моржонок. - Я быть очень зол! Живьём кожу сдирайтен!
- Шишкин... но как же так? Почему? Откуда? - бормотал Христов. - Да я вас и не узнал сразу!.. Вы так изменились...
- Тысяча лет сидеть в аду, где все демоны говорить по-немецки! - ярился продюсер. - Тысяча лет! Совсем язык забывать! Только что вспомнить! А-а-а, шайсе!
- Тысячу лет? Но вы всего на несколько часов пропали.
- Субъективе цайт, - пояснил Шишкин, понемногу успокаиваясь. - Теория относительности. В школе учить надо было. В аду время идти по-другому.
- Да, да, точно... - нахмурился Христов, припоминая школьную программу. - И что же вы там, тысячу лет?..
- Тысяча лет не иметь права перерождения! - потряс кулаком Шишкин. - Наказывать меня за жадность, гордость, блуд, чревоугодие и гнев! Наконец отпустить, чтобы душа мой вселиться в невинный младенец! Дас ист айне ферхёнунг!
- Взгляни на меня, - сказала Мария, и Христов, повернувшись к ней, тут же забыл о незадачливом продюсере. Она оделась в свадебное платье из реквизита и выглядела теперь ещё красивее, чем прежде. Христов протянул ей руку, но Мария отпрянула и шутливо погрозила пальцем.
- Нет-нет! Сперва фрак жениха!
- Эге, да у нас тут настоящая свадьба намечается! - потёр Симон руки. - Я раньше священником был. Хотите, благословлю?
Христов надел фрак, и вдвоём с Марией они вышли под дождь, где Симон их благословил и взял клятву верности. Филипп открыл шампанское, которое тоже нашлось среди реквизита, а Шишкин едва не расплакался от избытка чувств, глядя, как целуются молодые.
- Любить хэппи-энды, - бормотал он под нос с немецким акцентом. - Я за жизнь продюсировать двести фильмов, и каждый иметь хэппи-энд. Зритель любить хэппи-энды, я любить хэппи-энды, все их любить! Хорошо всё, что хорошо кончаться, - и он всё-таки пустил скупую продюсерскую слезу, когда Христов поднял Марию и на руках пронёс её вокруг дерева.
В эту секунду и грянула музыка.
- Я люблю тебя! - прокричала Мария. Христов хотел отозваться, но слащавая мелодия здорово сбила его с толку. Он оглядывался по сторонам, но не мог обнаружить её источника. Шишкин утирал слёзы, Филипп пил шампанское из горла, Симон никак не мог вспомнить, как ему надо креститься - слева направо или же наоборот. Музыка играла всё громче, и страшная догадка поразила Христова. Он задрал голову и заглянул в небо, где звёзды гасли одна за другой, как погибающие светлячки.
- Господи, нет, - прошептал Христов. - Нет, Господи. Только не теперь, умоляю. Я так счастлив сейчас, впервые в жизни я счастлив! Господи, умоляю, только не это!
Он посмотрел под ноги: земля трескалась, и каждая трещина источала первобытную тьму. Трескались цветы и камни, трескались дома и деревья, и трещины эти на глазах расширялись, поглощая собой мироздание. Христов упал на колени. Никто не заметил. Никто, кроме него, ничего вокруг не замечал.
- Господи, - в последний раз воззвал он к Всевышнему. - Помилуй меня! - в этот миг бездонная пропасть разверзлась под ногами Филиппа, и тот сгинул в ней, не успев прикончить шампанское. Следом за ним исчез Шишкин, а дерево, под которым он прятался от дождя, исчезло мгновением позже. Мария рассмеялась какой-то шутке Симона, а секунду спустя её смех оборвался, словно запись на обрезанной плёнке. Пропал и Симон - там, где стоял он, клубилась теперь непроглядная, бесповоротная тьма.
- Мария! - успел крикнуть Христов, прежде чем мир вокруг него перестал существовать, и режиссёр провалился в бездну, чтобы сгинуть навеки. Музыка заиграла ещё громче, и под финальные её аккорды на тёмном экране белыми буквами проступило зловещее и неоспоримое слово
конец