Испанский садовник

Впрочем, минуточку… Не стоит торопиться с этим утешительным заключением. Не он ли испытывал к Хосе жестокую, злобную ненависть, доведя его до края своими притеснениями и преследованиями? Беззвучный стон вырвался из уст консула, крик невыразимой боли, выплеснувшийся с самого дна его души. Прибытие автобуса лишь на минуту прервало его мучения, слегка рассеяв затянувший глаза Брэнда туман. Он неуклюже влез в почти пустой узкий автобус и с тяжелым вздохом уселся в углу. Начинало темнеть. Когда они подъехали к Сан-Хорхе, сердце консула забилось сильнее.

Сейчас, выйдя из автобуса у поворота к вилле, он пребывал в таком смятении, что с трудом заставил себя двинуться в сторону дома. Сумерки поглотили туман и они же выпустили на волю ветер. Слышно было, как под его порывами скрипят и потрескивают невысокие кедры над обрывом. Казалось, само небо вибрирует, отзываясь эхом на звон гигантского колокола. Дорога потерялась в кромешной темноте. Консул шел медленно, но все равно задыхался и должен был сильно сжать кулаки, принуждая себя идти дальше.

Внезапно расплывчатую темную мглу рассеял свет луны, вынырнувшей из моря небес, и перед консулом замаячили белесые очертания виллы. Злобно ревущий ветер больно хлестнул его. В задних помещениях громко стучала задвижка. Согнувшись и прижав руки к бокам, он воспользовался затишьем между двумя порывами ветра, чтобы повернуть за угол дома. В резком лунном свете на гравийной дорожке плясали яркие тени кустов мимозы, чья листва была словно иссечена серебряными лезвиями. Потом луна пропала так же внезапно, как появилась, и наступившая тьма стала еще глубже, плотнее, чем раньше. Задыхаясь, консул добрался до спасительного крыльца и остановился, склонив голову и вслушиваясь в тишину; затем он с отчаянной решимостью распахнул дверь.

Холл тонул в темноте, и этот огромный беззвучный омут заполнили гулкие удары его сердца. Странный запах, а точнее, едкий дым обжег его ноздри и выбил из глаз слезы. Растерянность окончательно лишила его сил, что-то происходило вокруг него, сам же он не мог пошевелиться. Оцепенение длилось всего несколько секунд, показавшихся ему вечностью. Новый лязг задвижки испугал его, приведя в чувство. Ступор прошел, и, пошатываясь, он зажег спичку. Огонек замигал в его дрожащих пальцах, зашипел и погас.

В этот момент сквозь завывания ветра до него донесся плач. Резко повернувшись, консул пытался разглядеть хоть что-то во тьме. Он ощупью подошел к кухонной двери и, открыв её, с трудом поднял веки. За столом, монотонно раскачиваясь вперед и назад, сидела Магдалина.

— Магдалина, — его голос был едва слышен.

Она посмотрела в его сторону, и он увидел её обуянное ужасом и до неузнаваемости постаревшее лицо, обезображенное большим фиолетовым рубцом.

— Что… — начал он и осекся, плечи его дрожали.

Глядя на него, как на привидение, она стянула на груди разорванное платье.

К нему вернулся голос.

— Бога ради… что происходит?

Тишина, заполненная лишь шумом ветра…

— Он ушел, — простонала она.

— Кто ушел?

— Гарсиа… после всего, что я для него сделала… — глухо вскрикнула она и зашлась в приступе кашля.

Мрачное предчувствие заставило консула содрогнуться. Он подошел к Магдалине и встряхнул её.

— Быстро говори! Куда он ушел?

В отчаянии сжав голову руками, она, казалось, силилась что-то вспомнить.

— Он ушел туда, где ни вы, и никто другой никогда его не найдет. Ваш роскошный автомобиль ездит быстро. Его вы тоже больше не увидите. — Брэнд непроизвольно вздрогнул, и она подняла на него глаза, в которых сверкнула обида. — А чего вы ожидали, дорогой хозяин? Что Родриго будет ждать, пока за ним приедет полиция? Да, да, его зовут Родриго Эспантаго. Он вор, преступник, маньяк — всё вместе. Классно он вас обдурил, да и меня тоже, он всех дурит. Он мне не муж. Я просто его женщина. Сошлась с ним в Мадриде. Он обещал, что будет хорошо со мной обращаться. Он обманул меня, я делала всю работу, он превратил меня в рабыню, этот ленивый грязный чёрт… А теперь он ушел! — выкрикнула она с болью в голосе. — Зачем вы сказали ему, что его ищут? Слышали бы вы, как он над вами потешался. Над вами и вашим маленьким профессором. «Чучело трески и креветка под соусом» — вот как он вас называл. Он все свалил на Хосе. Разве вы этого не поняли? Он ненавидел Хосе и поклялся засадить его в тюрьму. Он и Николаса ненавидел. Он забрал все ваши драгоценности, неплохо поживился. А теперь… — она забилась в истерике, душераздирающе хохоча сквозь слезы. — Теперь он забрал и всё остальное. Он вас здорово надул, он всегда грозился. Вот погодите, вы еще не видели…

Совершенно разбитая, она раскачивалась взад-вперед, обхватив себя руками  и тихо постанывая, по искаженному страданием лицу струились слезы.

Отчаявшись привести ее в чувство, Брэнд отошел к буфету, зажег свечу и вышел из кухни, освещая себе путь ее мерцающим огоньком. В холле он опасливо огляделся, прикрывая пламя от сквозняка. Все было в порядке. Медленным размеренным, как у лунатика, шагом он начал подниматься по лестнице. Возле своей комнаты Брэнд остановился. Прохладный воздух кроме зловония, исходящего от сальной свечи, был наполнен еще и тем запахом дыма, который он почувствовал раньше. Сделав над собой усилие и, словно преодолев невидимое препятствие, он вошел в комнату и зажег газовую лампу.

Беспорядок в спальне потряс его. Все ящики были выдвинуты, одежда разбросана по полу, а из шкафа исчезли его лучшие костюмы. С туалетного столика пропали все серебряные туалетные принадлежности, тяжелые гребни слоновой кости, резная коробка для сигар. Методично, не оставляя в комнате живого места, её очистили от всего ценного. Но это лишь слегка затронуло онемевшие чувства консула, не причинив страданий. Как охотник, озирался он вокруг, пока взгляд его не упал на камин и обугленную рассыпавшуюся массу в нем. Сначала он не понял, что это, и наклонился с болезненным вздохом. Да, это была сожженная дотла рукопись.

Он задохнулся и, издав жуткий стон, выпрямился, стряхивая с пальцев пепел. Невероятное усилие, которое потребовалось ему, чтобы взять себя в руки, придало его движениям механическую точность. Вот она — заслуженная кара: утрата труда всей его жизни! Его рот искривился, словно глотая горючие слезы. Со стороны могло показаться, что он погружен в глубокие раздумья, на самом же деле им овладела полная прострация; постояв так немного, он, будто ищущий утешения ребенок, взял свечу и вошел в комнату сына.

Там он застыл на месте, уставившись на аккуратно застеленную пустую кровать. Порыв холодного воздуха заставил его обернуться. Окно было распахнуто. Сердце консула сильно забилось. Он едва устоял на ослабевших ногах. Он прижал пальцы к глазам и резко отпустил. Комната по-прежнему была пуста, а окно распахнуто в черноту ночи. Сдерживаемые весь вечер рыдания вырвались из горла консула. Охваченный ужасом, он выбрался из комнаты и спустился в кухню.

— Мой сын… — прохрипел он. — Где Николас?

Магдалина, уже немного успокоившаяся, при его появлении снова переполнилась злобой, брызнувшей на консула из ее страдальческих заплывших от побоев глаз.

— И правда, где? — язвительно сказала она. — Неужели вы надеялись найти его мирно спящим, после того, что учинил в доме этот дьявол?

Консул приблизился к ней вплотную. Слегка клонясь набок, он изо всех сил старался сохранить равновесие.

— Говори! — крикнул он.

Экономка угрюмо встрепенулась, но увидев на его свинцовом лице неприкрытое страдание, опустила глаза.

— Гарсиа его не тронул, — она запнулась. — Он бы и тронул, да Николас убежал. После обеда он собрал узелок и убежал.

Брэнд облизнул пересохший рот.

— Куда?..

— Откуда я знаю? — зло выпалила Магдалина, но потом смягчилась. — Я увидела, как он бежал по дорожке, и окликнула его из окна кухни. Но он не остановился. «Я очень спешу, Магдалина», — крикнул он в ответ. Потом, как ненормальный, добавил: «Я иду на рыбалку». Он был до ужаса бледный.