Женить нельзя помиловать

Якобы волшебное средство обладало приятным вкусом, поэтому лорд Малфой не только успокоился, но даже затянул гимн самому себе. Собственного сочинения.

На странные звуки со стороны двери Люциус и внимания не обращал, постучат и перестанут. Он в доме хозяин! (Нарцисса, слава Мерлину, на такое безобразное поведение не способна).

— Мерлин, храни наш род

От Грейнджер и от невзгод.

Каждый Малфой — герой…

— Морок, чума, геморрой, — чей-то шипящий бас нарушил такую красивую (с точки зрения Люциуса) песню.

Лорд Малфой даже чуть зельем не захлебнулся. От неожиданности.

— Кто здесь? — неестественно высоким голосом поинтересовался «герой».

— Совесть твоя! Из ссылки вернулась. Случайно.

Совесть Люциуса в глазах оного почему-то имела непрезентабельный вид. Толстый рыжий наглый котяра. Любимчик Грейнджер и ухажер Мамбы.

— А, Живодер, кажется, — Люциус глупо улыбнулся и на всякий случай наложил на себя диагностические чары — не заболел ли ненароком.

— Живоглот, — важно поправил тот уже достаточно накачанного зельем Лорда и грациозно плюхнулся на стол, поближе к желанной бутылочке с валерьянкой.

— Шла бы ты отсюда, совесть заросшая, — чары не показали никаких нарушений, но говорящий кот — это перебор. Малфой выпил очередную порцию Железноспокоиса, прихлебывая новым зельем.

— Грубо, — вставил пару сиклей книзл, — а еще аристократ! Нет, чтобы налить усталому путнику. И эльфам накажи фуа-гры принести, пить без закуски — дурной тон.

Наглость Живоглота зашкаливала — в другой раз Люциус запустил бы парочку непростительных, но успокоительные действовали как-то не так: расслабляли и показывали мир в розовом цвете. Точнее, в рыжем.

— А дарственную на Мэнор вам не написать? — как можно любезнее произнес лорд, растягивая слова до плюс бесконечности. — Сгинь, нечистая сила!

— Я умывался, — оскорбился нахальный котяра и выпустил когти, — а тебе не мешало бы инструкции прочитать. Тянешь в рот всякую гадость, как маленький, ей-богу!

— Уйди, малявка, я в печали, — надавил на жалость Малфой, но плеснул валерьянки в чайное блюдце и подсунул коту. Травиться в одиночку — не в характере лорда.

— Если перевести мой возраст на человеческие годы — мы ровесники, — Живоглот гордо распушил свое достоинство — хвост. — Поэтому прими несколько советов: не пей сомнительных лекарств, не повышай градус и не смешивай магловское с магическим.

— Кто посмел мне, лорду Малфою, магловскую дрянь подсунуть? Ну, держись, аптекарская пиявка, я тебе покажу, как шутки надо мной шутить!

— Да ладно тебе, — завел старую шарманку кот. — Хорошо же сидим. Да и помогло ведь...

— Не учи ученого, — оборвал тираду неблагодарный слушатель. — И вообще, почему ты разговариваешь?

Люциус устало потер виски — дело пахло керосином. Ему срочно надо в Мунго.

— Нет, когда мне попадались говорящие лягушки, я списал на проделки эльфов. Но пьющие и болтающие коты… Я сошел с ума?

— Я ж объяснял — совесть я твоя, — усмехнулся полукнизл, вылизывая уже третье блюдце валерьянки, — вот ты меня и слышишь. И не связывался бы ты с пройдохами из Лютного: отравят раньше времени. А все потому, что нельзя препятствовать свадьбе Гермионы! Ну, женится сынок, ничего страшного не происходит. А там, глядишь, внуки пойдут...

— Внуки? — от подобной перспективы Люциус попытался встать, но рухнул обратно в кресло и выпил еще целый стакан успокоительного. — Так это Грейнджер на меня глюки натравила? Вот зараза!

— Напраслину говоришь, нехорошо это, — Живоглот сел столбиком и лихо оттопырил усы, — нужен ты Гермионе, как мне седло! Нечего запрещенный вариант Железноспокоиса с магловской валерьянкой на спирту хлестать. Это признак идиотизма и алкоголизма. Хоть бы меня позвал - в компании же веселее пить.

Лорд Малфой стоически снес оскорбление — просто задремал на пять минут. Но кот не дал щедрому собутыльнику уйти в нирвану и разбудил дружеским укусом в кончик аристократического носа.

— Не спать, — верещал Живоглот, — мы еще к консенсусу не пришли.

— Сапоги сними, — выдал Люциус, фокусируясь на лохматом глюке, — нечего в обуви по столам лазить.

— Сапоги? Какие сапоги? — тот оглядел собственную тушку, но ничего кроме шерсти не обнаружил. — Закусывать надо!

И протянул собутыльнику канапе с черной икрой. Фуа-гра кот уже давно схомячил в одну харю.

— Ты зачем дядю-анимага съел? — вдруг крикнул Люциус, делая грозное лицо.

— Никого я не ел, я кот, а не людоед, — тихо, как маленькому, объяснял Живоглот. — Это предок мой был, в сапогах который.

Понемногу полукнизл начал соображать — Малфой намешал снадобий и видит галлюцинации.

— А мой — людоед, тссс... Никому. Понимаешь? — Люциус лгал, но сознаваться, чем питался постыдный предок на самом деле не хотелось. Даже с пьяну.

— Договорились! Только ты Гермиону не обижай, а? Она хорошая. Зверей любит. Особенно лягушек. Говорящих.

— Мой сынок тоже любителем острых ощущений оказался, — пожаловался Люциус и поинтересовался: — Ты меня уважаешь?

Дальнейший диалог крутился вокруг двух тем: свадьба Гермионы и Драко и восхищение друг другом.

С точки зрения Люциуса, мохнатая совесть оказалась вполне подходящей компанией: глупостей не болтает, разговор поддерживает и с рассветом, если верить логике, испаряется до следующей пьянки. Живоглот не стал разубеждать собутыльника, что он не глюк, а вполне живое существо. Подумаешь, говорящее... У каждого свои недостатки.