Страница 15 из 17
– Женщина существует как сосуд для наполнения мужских потребностей – от самых простых, вроде секса в туалете, до продиктованных космической сущностью человека: выносить продолжателя рода. Мужчина слишком занят в этом мире, он как руководитель в крупной компании – дает указание, обозначает, что требуется, обрисовывает первый штрих. Дальше ему некуда, его ждут тысячи дел. Так и беременность: по логике человеческого бытия мужчине просто некогда беременеть, вот он и выполняет необходимый минимум, зарождает в женщине эту тяжелую, но столь необходимую работу. А дальше она сама. И когда та рожает – один ли раз, два ли, три – и понимает, что больше рожать не сможет, от нее остается только оболочка. Она как использованный кокон, от которого освобождается маленький человек, и все – до нее больше нет никому дела. Многие женщины знают, как есть на самом деле, и им не нужны никакие слова любви. А если они и слышат таковые, то никогда не разделят всей прелести с говорящим.
Старик иногда вспоминал эти слова – они всплывали в памяти против его воли. В сущности, если у каждого человека наступает в жизни момент истины, как его многие называют, или момент главного выбора, то он случился тогда. Не в ресторане, во время разговора с приятелем, конечно, но в тот самый год, когда он особенно заметил старение жены. Их позднее знакомство не позволило ему узнать, какой она была юной, когда толпы поклонников ухаживали за ней, а она все ждала своего и отказывала. Он встретил ее, когда она отчаялась найти, почти в последний миг. Он знал, что ее молодость прошла под знаком ожидания, сгорела в этом ожидании – она верила в счастье, верила в чудо, а бритвы работали.
Пока она доверялась человеку, проходили годы, но затем, после какой-то глупости, чьего-то неудачного проступка, легко теряла доверие, а вместе с ним интерес к человеку. Она не сдавалась, как многие, не соглашалась на тех, кто «почти подходит» или «пусть лучше будет, лишь бы не остаться одной». Она совсем не боялась быть одна, но верила в счастье так, как, казалось ему, невозможно верить. И он, пораженный, захотел дать ей счастье, подарить его. Это могло быть только делом жизни, иного счастья ей было не нужно.
– И вот… Эта верность, о которой много говорят, за которую сейчас медали дают, – объяснял он однажды журналисту Аркадию, засидевшемуся у него на кухне, когда жена уже спала, пригубив вина и выпив чаю с медом. – Это не то же, что любовь. Совсем не то же. Любовь никуда не исчезнет. Влюбляются раз и на всю жизнь на самом деле многие. Но что такое верность? Разве это то, что, кроме своей единственной, ты не замечаешь никого на свете? Что для тебя нет других женщин, кроме нее? Что секс с ней так же хорош, как и пять лет назад, наконец? Это сейчас я о сексе думаю не особо…
Старик не понимал и сам, зачем рассказывал все это журналисту – человеку, не слишком хорошо ему знакомому, даже порой в разговорах с женой именуемому не иначе как «собутыльник». Но какую-то мысль хотел донести миру в надежде, что журналист расскажет кому-нибудь еще, и эта жизненная тайна, которая вовсе, конечно, не тайна, его маленькое жизненное дело не пропадет, а будет услышано кем-то. Может, он куда-то напишет, черт его знает, он же журналист. Прищуриваясь, старик смотрел на собеседника и морщился, вспоминая пару статей, которые ему довелось прочесть. «Ну, хоть послушает, ладно», – вздыхал про себя.
– Но когда твоя любимая стареет, а любовь нет… И ты полон сил, и тебе постоянно встречаются женщины, ты пересекаешься с ними по работе, они улыбаются тебе в транспорте и в магазине, они пишут тебе, твои бывшие, нет-нет да и звонят и предлагают ни к чему не обязывающую встречу в кафе. А бывает, что и молодые подруги жены предлагают себя – без намеков, вот так, в открытую. Помню, к нам в гости пришла одна такая подруга, коллега ее. Она была ох как ничего. – Семен Иванович даже прищурился, вспоминая приятный момент из жизни. – Но я сказал себе – стоп. Она прямо в комнате, пока моя на кухне вынимала что-то из печи, сказала, что хочет, и желательно прямо сейчас. Да, мы выпили тогда немало, конечно. Она и к себе звала на следующий день, приезжай, говорила… Но мы все свели в шутку…
В те годы, когда их московскую квартиру навещали такие гостьи, Семен Иванович часто мучился от мыслей об измене. Он очень скоро понял – причем именно в отношениях с ней, ибо до нее никогда не имел ни на кого из своих женщин серьезных планов, – что любовь и секс живут где-то рядом, но одно не зависит от другого. Его любовь была величиной постоянной, даже больше – с годами, прожитыми вместе, она крепла, становилась все сильнее, проникала в жизнь его так глубоко – казалось, на клеточном уровне, – что начала составлять суть этой жизни, сама стала ею.
Гуляния в парке, походы в кино и по магазинам, вечерний просмотр телевизора и чтение вслух газет, предвкушение путевки в санаторий и пролистывание альбома с фотографиями холодной зимой – все эти простые вещи, как он их называл, человеческие радости, лишь больше укрепляли его в том, что он не ошибся однажды с выбором, что ему хорошо и комфортно с ней рядом, а главное – ее счастливые глаза наполняли его сердце трепетом, а жизнь – смыслом и важностью.
С сексом же было иначе. Не искушенная в нем и не проявлявшая активности, Нина любила секс, но не умела заниматься им. Она получала наслаждение в простых позах и была на седьмом небе от счастья: ей было этого достаточно. Она и не подозревала даже, как скоро ее спутнику жизни надоел этот рутинный секс. Семену, которого женщины сами просили провести с ними ночь, не просто было легко изменить ей – ему этого очень хотелось. С некоторых пор совместной жизни измена стала идеей фикс, молоденькие девушки манили своим возрастом, кто неопытностью, кто, напротив, рано проснувшейся похотью, женщины старше – разнообразием.
Порой, даже обнявшись с ней, он чувствовал головокружение оттого, сколько вокруг женщин, и хотел буквально каждую, в его голове рождалось безумие, когда он представлял, что творил бы в постели с ними, какой бы это был неописуемый разврат. Едва успокоив свои грязные, но столь будоражащие воображение мысли, он отчетливо понимал, что в них общего, во всех этих встречных, случайных женщинах, к которым его так тянет: в каждой из них было главное, что возбуждало его сильнее всех фантазий, уже само по себе, – это была не она. Не его любимая.
Занимаясь с ней сексом, он представлял себе их – запомнившиеся лица и фигуры из трамваев, с пляжа, из магазина, подсмотренные в кино. Особенно любил ее подруг, приходивших к ним в дом или приглашавших в гости. Вспоминал кого-то из своих бывших, представлял проституток, фантазировал на тему лесбийского секса и доминирования женщин друг над дружкой, – в его голове находилось место любым картинам, кроме единственной – реальности, в которой он, здесь и сейчас, был с ней. Он перестал смотреть на жену, закрывал глаза, его движения становились порывистыми, резкими и однообразными, но она все равно ничего не понимала, и, когда он, изможденный, падал на нее или рядом с нею, она целовала его и благодарила.
Удивительно красивая от природы, Нина становилась еще прекраснее, приобретала будто бы волшебный, ангельский вид – только раскрасневшегося, с растрепанными волосами ангела. Ей было хорошо, она была восхищена совершенно искренне – он дарил ей настроение, дарил жизненную радость, удовольствие чувствовать себя желанной. «Как секс преображает женщин», – не уставал изумляться Семен Иванович на протяжении всей своей жизни.
– Конечно, она не знала. Ну как я мог рассказать об этом, как бы прозвучало: ты знаешь, я в постели представляю не тебя, а Юлию, например? Ей было бы больно, она никогда не сомневалась во мне, в моих чувствах, а радость секса для нее была радостью чувств. К тому же она бы поняла это неправильно – как мою измену. А это не была моя измена. Я никогда не хотел, чтобы так было. Я представлял, что мы будем вечно, с первого дня знакомства. Но вмешалась тупая физика. А как это еще назвать? Не я хотел ей изменять, не мои чувства, не мой мозг – сама природа. Она бы перестала доверять мне, это раз, и перестала бы сама получать наслаждение – два. Этого было достаточно, чтобы скрывать от нее истину. Но то, что она получала взамен, как компенсацию за незнание этого обмана, было в несколько раз лучше. Мои фантазии распаляли меня, и да, я был не с ней, но все равно был с ней – такой вот парадокс. И она была счастлива, говорила, что у нас идеальный секс, что у нее ни с кем не было так, как со мной. И знаешь, что? Я действительно был хорош! Я делал это ради нее и в конечном счете оказался прав. А если бы я открыл ей глаза? Кому было бы лучше?