Наследники

Конечно, далеко не все поверили в бескорыстие Зеленцова, но что можно было сделать? Тем более что Юрий Яковлевич счел благоразумным не возвращаться в Зауралье. Ссылаясь на внезапно обрушившуюся на него болезнь, он запросил со стройки свои документы в Москву, до востребования.

Эта «операция» дала Зеленцову довольно изрядный куш. «Пофартило, как бывает редко», — думал Зеленцов, нащупывая зашитые в подкладку пиджака три сберегательные книжки.

Он решил устроиться на жительство в столице. Это, однако, оказалось не так-то просто. В жилищных органах его выслушивали вежливо, но просьбе удивлялись:

— Но позвольте, вы же не москвич. И не работаете. О какой квартире может идти речь? Начинайте с трудоустройства.

— Больной я, понимаете… На Севере долго работал.

— Найдите посильное дело. Люди-то везде нужны.

Люди были действительно нужны каждому заводу, каждой стройке, каждому учреждению. Об этом пестрели афиши, взывали газеты, радио. Зеленцов, однако, не спешил. Он твердо решил найти такое место, где бы можно было преумножать накопления, а не проживать их. Пятьдесят тысяч… Хорошо, конечно. Но вот если бы сто… А сейчас что же? Обоснуюсь с жильем — и опять сумма уменьшится. Да, маловато, явно маловато.

Зеленцов устраивается экспедитором в транспортное управление междугородных перевозок. Это очень удобно — можно сочетать служебные поездки со своими делами.

Три года подряд он, скупая фрукты на юге, переправляет их на рынки Архангельска, Мурманска и других северных городов. Потом снабжает дефицитными строительными материалами дачников двух крупных промышленных центров. Не гнушается перепродажей ширпотреба, купленного в портовых городах, и даже торговлей вениками из сорго… При этом неукоснительно следует своему правилу — своевременно выйти из дела, сняв с него пенки. И когда те или иные контрольные органы начинали заниматься подозрительной группой и ее нечистыми делами, Юрий Яковлевич уже шуровал в другой сфере. Именно это и позволило ему долгое время безнаказанно обделывать свои делишки.

Вот только торговля перекупленными фруктами обернулась неприятностями. Один из его компаньонов, привезший в Архангельск яблоки, запутался в объяснениях с дирекцией рынка. Груз конфисковали. Зеленцова и его компаньонов привлекли за спекуляцию.

Следователь, занимавшийся делом, не верил искренним раскаяниям и сокрушенным стенаниям Юрия Яковлевича, требовал подробного рассказа «о прежних спекулятивных и прочих операциях». Но ни о чем таком Юрий Яковлевич рассказывать не собирался. Конкретных же фактов у следователя все-таки не было. Имущество подследственного оказалось мизерным, характеристику с места работы дали ему положительную, и молодой служитель закона скрепя сердце дознание по делу счел законченным, хотя и чувствовал, что до истины все же не добрался.

Зеленцова, учитывая его чистосердечные раскаяния и фронтовые заслуги, осудили к трем годам лишения свободы условно.

В транспортное управление возвращаться было невыгодно — понимал Зеленцов, что прежнего доверия уже не будет. Он устраивается в систему промкооперации, ведает ремонтно-строительными делами промкомбината. Через три года возникает дело «нейлонщиков». Удачно вынырнув из него, Зеленцов вновь возвращается на транспортную стезю. Должность подыскал поменьше, но зато возможности для посторонних вояжей значительно шире. Однако из дела «нейлонщиков» сделаны выводы. Юрий Яковлевич стал еще осторожнее, изворотливее, хитрее. Более аккуратно подбирал компаньонов, скрупулезно взвешивал каждую затевавшуюся «операцию». И вскоре взносы на счета в сберкассах, приостановившиеся было, стали возрастать вновь. Чтобы не вызвать подозрения у работников сберкасс, Зеленцов являлся туда чисто выбритым, надушенным, демонстрировал этакое пренебрежительное отношение к «презренному металлу». Внося очередной куш, давал понять, что трудится в «особых сферах». «Высоко летаем, дела наши государство оценивает щедро. Так что принимайте еще один взнос».

И все же опасение, что его крупные вклады могут кого-то заинтересовать, не проходило. И Зеленцов решил часть средств превратить в вещественные ценности. Свою двухкомнатную кооперативную квартиру он оснастил всем, что имело цену, — тяжелой старинной мебелью, коврами, целый набор дорогих инкрустированных ружей красовался в шкафу, полки в ореховом серванте гнулись от хрусталя. А под гардеробом, в переносном железном ящике, хранились золотые украшения, драгоценные камни. Назначения этих вещей Зеленцов даже не знал толком, куплены они были лишь потому, что стоили дорого.

Но теперь жизнь стала у Юрия Яковлевича более хлопотливой, постоянно донимала тревога за квартиру с коврами, ружьями, хрусталем, за тяжелую шкатулку под гардеробом. Возникла даже мысль: а не жениться ли? Пока ни одна женщина не западала в его сердце. Одна мысль, что с кем-то придется делиться своими сокровищами, бросала его в дрожь, и он, торопливо отдариваясь какой-нибудь безделушкой, рвал непрочные нити своих связей.

Возникавшие мысли о женитьбе он отгонял беспощадно. Однако поездка в Смоленск чуть было не связала его узами Гименея.

Будучи в этом городе по делам своего транспортного управления, зашел он на почту, чтобы отбить телеграмму об успешном завершении командировки. Работник почтового отделения Кочеткова, принимавшая телеграмму, произвела на Зеленцова большое впечатление. Высокая, дородная, с копной бронзовых волос, с зеленоватыми глазами, она заставила его сердце забиться чуть чаще. Разговорились. Юрий Яковлевич посетовал на одиночество в незнакомом городе. Кочеткова одобрительно откликнулась на его вздохи. Вечером побывали в кино, завернули в ресторан, потом отправились к Кочетковой. Утром он уехал и довольно скоро стал забывать смоленское приключение. Но примерно через месяц получил телеграмму. Кочеткова сообщала, что приезжает. Зеленцов подумал было о том, чтобы экстренно отбыть в командировку. Но, вспомнив копну бронзовых волос и зеленые глаза, изменил решение и отправился на вокзал.

— Куда, Валерия Федоровна? Ко мне или в гостиницу?

Валерия удивилась:

— Зачем же в гостиницу? У тебя что, места не хватит?

— Нет, почему же…

— Тогда о чем разговор?

Оглядев антикварное убранство квартиры, она проговорила:

— Богато, богато живем, Юрий Яковлевич. А работаем всего лишь экспедитором? Значит, комбинируем и ловчим?

У Юрия Яковлевича екнуло сердце. Нюхом, что ли, учуяла? Вот ведь чертова порода, эти женщины!

Через неделю Валерия Федоровна потребовала сменить дорогой сердцу Юрия Яковлевича антиквариат на современную мебель, заявив, что жить в этом затхлом музейном уюте не будет. Потребовала знакомства с его друзьями.

— Пусть ходят к нам, мы будем ходить к ним. — Предупредила, что жить они будут «по-людски».

Может, Юрий Яковлевич и смирился бы, может, привык и приспособился бы жить «по-людски», но подвернулось «дело», которое предрешило роковой исход их неоформившейся семейной жизни.

В один из дней, когда Юрий Яковлевич со скорбью наблюдал, как Валерия Федоровна решительно перестраивает его быт, водворяя в квартире новую, модерновую мебель, зашел к нему Яша Гмырев — его давний компаньон. Они удалились в прихожую и стали обсуждать свои планы. «Дело» обещало быть довольно привлекательным. В адрес одной из строек шла баржа с цементом, которую транспортному агентству предстояло разгрузить и вывести. Но баржа в пути следования получила пробоину — наскочила на топляк. Часть груза подмокла. Гмырев считал, что грешно упустить столь удобный случай. Среди речников у него было двое дружков — они уже все обмозговали и согласны принять участие в «операции». А цемент позарез нужен сразу трем дачным кооперативам. Юрий Яковлевич когда-то уже подвизался на подобных делах и усек сразу — упускать такой случай грешно.

В разгар «мужского разговора» в прихожую стремительно вошла Валерия Федоровна. Женщиной она была решительной и опытной. Она и вдовствовала потому, что ее первый муж угодил в края отдаленные, да так и не вернулся к ней, найдя там другую подругу жизни. Валерия Федоровна своим женским чутьем уже поняла, что Юрий Яковлевич почти слепок с ее первого супруга, и решила больше какого-либо послабления своему второму избраннику не давать, быть полностью в курсе его дел.