Страница 44 из 48
— Как же вы попадете домой? — спросил я.
— А, теперь это все равно как. Пустяки, — с преувеличенной бодростью откликнулся Валерка. Он уложил поровнее на землю дверцу от самосвала, пристроил к ней железную стойку, а на нее прицепил автомобильный руль.
— Вот и машина, — сказал он. — Это ведь неважно… Пора.
Он и Братик встали на дверцу. Я понял, что сейчас они уйдут совсем. Было нечего сказать на прощанье. Вернее, незачем было говорить.
Валерка смотрел на меня виновато. Братик вдруг встал на цыпочки и зашептал ему на ухо. Валерка неловко улыбнулся:
— Он спрашивает, можно ли взять с собой котенка.
— Конечно! — торопливо воскликнул я. Невидимая стеклянная стенка на несколько секунд растаяла. Братик прыгнул с дверцы, подошел и торопливо взял в ладошки нашего рыжего найденыша. Тот даже не перестал урчать.
— Спасибо, — одними губами сказал Братик.
Потом они опять встали рядом, и «машина», приподнявшись над землей, заскользила к горизонту. И сразу стала таять…
— Может быть, еще вернутся? — сказал я себе вполголоса.
— Зачем? — скрипуче спросил подошедший старик.
Я промолчал.
— Хулиганство одно на уме, — проворчал он.
У меня скребло в горле: не то от слез, не то от полыни. И болела рука. На тыльной стороне ладони алел глубокий порез. Видно, царапнуло обломком железного змея.
«Приложи подорожник, и все пройдет…» — вспомнил я. И пошел искать подорожник. Но его не было. За пустырем началась густая трава. Я брел по ней, и пушистые метелки ласково трогали колени. Я слизывал с руки капельки крови. Сон угасал, как гаснет киноэкран, когда на кадрах бывает затемнение.
Я просыпался, будто проваливаясь в светлую щель. В окно било яркое утро. Однако сон еще держал меня в мягких ладонях. Я машинально поднес к губам руку, чтобы слизнуть кровь. Но пореза не было, боль быстро проходила…
Во дворе хлопала калитка, и деловито орал соседский петух. Я вскочил, оделся и стал жужжать электробритвой.
И тут пришел Володька, с которым два дня назад мы сильно поссорились. Он был сам виноват тогда, но обиделся и ушел со слезинками на ресницах. Ушел, не сказав ничего, не ответив на оклик. Так уходят, чтобы совсем уж не возвращаться. И мне было очень горько, что он не придет, не будет, сидя в кресле, листать мои книги, не будет «давить клопов» на моей пишущей машинке и рассказывать о своих приключениях. И я хотел даже найти Володьку, чтобы помириться, хотя и не был виноват. Но не помирился. Не потому, что я взрослый, а он маленький. Просто он уехал к своему деду на другой конец города.
И вот он пришел. Вернее, прибежал. Коричневый, в белой маечке, натянутой на мокрое тело, с влажными волосами. Легкий и тонконогий, как олененок.
— Здравствуй! — сказал он. — Ты дома? Пойдем купаться! Знаешь, какая теплая вода! Ну, пойдем… Да?
Он говорил, пританцовывая на пороге, и смотрел веселыми влажными глазами. И только в глубине этих глаз была виноватинка: «Ты не вспомнишь обиду?»
А обиды у меня не было. Была только радость, что он вернулся.
И мы, конечно, пошли купаться на пруд, к плотине, где уже собрались все мальчишки с нашей улицы. По краям тропинки цвела белая кашка, отчаянно звенели кузнечики, а в небе стояли желтые кучевые облака, похожие на дирижабли.
Володька прыгал впереди и порой оглядывался. Виноватинки в глазах еще не совсем исчезли.
Я улыбался ему и вспоминал сон. Хороший сон про возвращение в детство. Про то, как грустно бывает расставаться с другом, но тут уж ничего не поделаешь. Раз у него страна, где не доиграна битва и где он оставил свою трубу.
А может быть, он все-таки вернулся бы?
Я тоже порой ухожу в далекую страну, где живет мой друг Алька Головкин из четвертого «А», и пружинит под ногами тротуар, и сосновые кораблики с клетчатыми парусами плывут к дальним архипелагам. Там сколько хочешь можно ходить по колено в траве, запускать с крыши бумажного змея и воевать с пиратами. Там всегда выходишь победителем из поединка со злом, потому что нет оружия сильнее, чем деревянная шпага.
Но ведь я возвращаюсь. К Володьке. Ко всем.
Конечно, если бы сделать, чтобы никакие ветры, никакие годы не разделяли друзей! Если бы время не отнимало у человека детство… А может быть, это можно сделать? Если очень постараться?
— Если постараться, всего добьешься. Да, Володька? — спросил я.
— Нет, — сказал он, даже не обернувшись. — Не всего.
— Почему?
— Нипочему. Не всего, вот и все.
— Например? — начал я раздражаться.
— Например, попробуй загнать муху в мыльный пузырь, и чтобы он не лопнул.
Я обиделся, но он даже не заметил. Потом я перестал обижаться, и мы купались, пока не перемерзли до крупной дрожи. Тогда мы пошли домой.
Я насвистывал сигнал, который запомнился мне во сне: «Та-а-та-та та-та-а…»
— Это ты «Исполнение» свистишь? — вдруг спросил Володька.
— Что?
— Ну, сигнал. Я же знаю. Я два раза в лагере горнистом был. Это сигнал «Все исполняйте».
И он просвистел так же, как я, пять протяжных нот.
— Выдумываешь все, — проворчал я.
— Пойдем напрямик, через парк, — сказал Володька.
— А куда ты идешь? Вон где ворота!
Он вздохнул, удивляясь моей недогадливости. Отодвинул в заборе доску и показал: «Лезь».
По ту сторону забора, на опрокинутой мусорной урне, сидел рыжий котенок с удивительно знакомой мордой.
— Что-то знакомая личность, — сказал я.
— Это же Митька. Мы его в беседке нашли. Кормим по очереди. А он привык и за нами бегает, за всеми ребятами… Ну, опять сбежал из дома, разбойник!
Митька беззвучно мявкнул. Володька сгреб его и сунул под майку.
— Сиди тихо!
Я свернул на дорожку, но Володька сказал:
— Куда ты? Пойдем прямо.
Он дал мне ладошку и повел через высокую траву и кусты шиповника.
— И как ты ухитряешься не исцарапаться? — спросил я.
— Пфе, — сказал он. И шлепнул по животу, чтобы рыжий разбойник Митька сидел спокойно.
Виталий Бугров
Обитаемая Луна
«…Исходя из того, что наша Земля обитаема, и, сравнивая с ней Луну, мы убеждаемся, что наш спутник обеспечен светом и теплом, имеет почву, возможно, даже более благоприятную для жизни, чем земная. Поэтому, кто же может отрицать, что на Луне жизнь должна существовать в той или иной форме?»
Эти слова принадлежат Уильяму Гершелю — знаменитому английскому астроному восемнадцатого века.
Наивный восемнадцатый век! Ученые могли тогда во всеуслышание заявлять, что на Луне есть жизнь, не боясь, что коллеги обвинят их в беспочвенном фантазерстве, в отрыве от реальных достижений науки.
А сегодня, после того, как на Луне были высажены такие мощные научные десанты, даже фантастика все реже решается строить предположения о возможных формах пусть даже примитивной жизни на нашей небесной соседке…
Но ведь словоохотливое племя фантастов появилось на Земле не сегодня и не вчера. И разве не любопытно посмотреть, какой представлялась им, фантастам прошлого, Луна Обитаемая?
В 1638 году в Шотландии вышла книга епископа Фрэнсиса Годвина, полное название которой было: «Человек на Луне, или Необыкновенное путешествие, совершенное Доменико Гонсалесом, испанским искателем приключений, или Воздушный посол».
Герой книги находит на Луне разнообразную растительность, о которой говорит, например, следующее: «Все здесь имеется в изобилии, особенно злаки и плоды всех сортов…» И встречает он там — селенитов.
«Едва я покончил с едой, как увидел, что меня окружает группа людей, наружность которых, рост и одежда показались мне совершенно необычными. Большинство из них были вдвое выше земных людей, цвет лица у них был оливковый.»
Вы обратили внимание? Все чудесное, все необычайное в селенитах заключено, оказывается, лишь в росте, одежде и внешности; в остальном они, очевидно, — заурядные копии землян. Да автор и не отказывает им в звании людей!..