Страница 13 из 17
– Эй? – зовет Сет.
Он поднимается на второй пролет, размахивая перед собой фонарем. Дыхание учащается. Не сводя глаз с двери, он преодолевает ступеньку за ступенькой и замирает на последней. Ладони вспотели так, что фонарь скользит.
«Да черт подери! Чего ты так боишься?»
Вдохнув поглубже, он задирает фонарь над головой и прыгает через порог в свою старую комнату, готовясь драться, готовясь к нападению…
Но там никого. Опять.
Просто его бывшая комната.
С одним-единственным отличием.
Посередине стоит гроб.
Открытый.
16
Все остальное не изменилось.
На стенах те же обои с полумесяцами, под окном на скошенном потолке то же пятно от протечки, и в нем вроде бы по-прежнему угадывается лицо, которым Сет пугал Оуэна («Не заснешь сию же минуту, лицо тебя съест»).
Кровати тоже на месте, неправдоподобно маленькие, в двух противоположных углах. Оуэновская больше напоминает колыбель. Еще там полка со всеми их книгами, сильно зачитанными, но по-прежнему любимыми. Под ней ящик с игрушками, набитый пластиковыми шарнирными солдатиками, машинками и лазерными пистолетами, которые больше тарахтели, чем стреляли, а на кровати Оуэна целый зоопарк мягких зверей – в основном слонов, его любимцев, – которые сейчас, совершенно точно, находятся в комнате младшего брата за океаном.
А в самом центре, между кроватями, возвышается длинный черный гроб, распахнувший крышку, словно гигантская мидия. На окне опущена штора, поэтому в мансарде темновато, но проходить мимо гроба и поднимать ее Сету не хочется.
Он не сразу вспоминает, что фонарем можно пользоваться не только как дубинкой. Включив его, Сет светит на гроб. Видел ли он когда-нибудь гроб в настоящей жизни? На похоронах он никогда не присутствовал, даже в девятом классе, когда у Тэмми Фернандес случился сердечный приступ на школьном стадионе. Почти все пошли, но родители Сета не захотели отменять поездку в Сиэтл с ночевкой. «Ты ведь с ней даже знаком не был», – сказала мама, и все на этом.
Гроб поблескивает так, будто подмигивает, это не просто блеск полированного дерева. Он сияет, словно капот дорогого автомобиля. Да, именно так. Он словно сделан из черного металла. И углы скругленные, обтекаемые. Любопытство берет верх, и Сет подходит ближе. Гроб смотрится странно, даже более странно, чем на первый взгляд. Изящный, гладкий, дорогостоящий, почти футуристический – словно из кино.
Но это точно гроб, потому что внутри белая обивка и подушки, и…
– Фигасе! – выдыхает Сет.
Белая обивка расчерчена крест-накрест серебристыми лентами пластыря.
Надорванными и растянутыми. Словно человека ими примотали, и он выдирался изо всех сил, пока не высвободился.
И не скатился кубарем по лестнице, а оттуда на дорожку, где и рухнул.
Сет долго-долго стоит над гробом, не зная, что и думать.
Ультрасовременный гроб, достаточного размера, чтобы вместить его почти взрослое тело, но почему-то в комнате, откуда он уехал совсем ребенком.
Для Оуэна гроба нет. И для родителей тоже.
Только для него.
– Потому что, кроме меня, никто не умер, – шепчет Сет.
Он кладет ладонь на открытую крышку. Прохладная, как и положено металлу, но когда он убирает руку, на ладони остается тонкий слой пыли. Обивка при этом кипенно-белая, даже в этом неярком свете. Стенки обиты рельефными подушками, примерно повторяющими контуры тела.
И повсюду змеятся разорванные полосы металлического пластыря, «изоляционной ленты». А еще трубки, толстые и тонкие, исчезающие в стенках гроба и кое-где оставившие пятна на белоснежной обшивке.
Сет вспоминает ссадины по всему телу и как больно было мочиться.
То есть эти трубки подсоединялись к нему?
Зачем?
Присев на корточки, он светит фонариком под дно. Гроб стоит на четырех коротких толстых ножках, а из самого центра прямо в пол уходит трубка. Сет трогает ее пальцем. Она кажется чуть теплее, чем сам гроб, словно по ней течет энергия, но мало ли…
Он встает, уперев руки в бедра:
– Да ладно! Что за фигня?
И сердито задрав штору на окне, выглядывает на лежащую внизу улицу.
На выстроившиеся вдоль нее дома.
Такие же закупоренные, как и этот.
– Нет… – шепчет он. – Не может быть.
В следующую секунду он уже несется по лестнице со всей скоростью, на которую способны усталые ноги.
17
Размахнувшись изо всех сил, Сет запускает в соседское окно фигурку садового гнома. Оглушительный звон стекла звучит победными фанфарами. Смахнув торчащие осколки фонарем, Сет залезает внутрь. О соседях он не помнит решительно ничего – вроде у них были две дочери постарше их с Оуэном. А может, одна.
В любом случае, у них вполне мог кто-то умереть за это время.
Входная дверь такая же замызганная, как и в его бывшем доме. Планировка примерно похожа, так что через столовую и кухню Сет проходит быстро, не находя ничего необычного, лишь нагромождение пыльной мебели.
Он взбегает по лестнице. В этом доме она идет только до второго этажа – соседи не стали переделывать мансарду под жилую комнату, – поэтому Сет, не успев оглянуться, оказывается прямо в первой из спален.
Комната девчачья, на вид подростковая. Постеры с певцами, о которых Сет слышал краем уха, комод с зеркалом и батареей косметики, кровать с лавандовым покрывалом, а на ней явно затисканный и не раз облитый слезами плюшевый сенбернар.
Но никаких гробов.
То же самое в главной спальне – заставленной, более душной копией родительской в его доме. Кровать, комод, платяной шкаф, набитый одеждой. Ничего сверхъестественного.
Подтолкнув фонариком, Сет откидывает щеколду на чердачном люке. Приходится несколько раз подпрыгнуть, чтобы ухватить нижнюю ступеньку выдвижной лестницы, но в конце концов она с грохотом вываливается. Сет лезет наверх, светя фонариком в люк.
И чуть не падает обратно, когда стая потревоженных голубей с громким воркованием, отчаянно хлопая крыльями, вылетает через пролом в дальней части крыши. Когда все успокаивается и Сет вытирает руки от голубиного помета, совсем не радуясь тому, что здесь еще и птицы есть, в свете фонарика и солнечных лучей из дыры в крыше проступают лишь набитые под завязку коробки, поломанная бытовая техника и напуганные голуби.
Никаких гробов.
– Ладно…
Он перемещается в дом напротив, через дорогу, почему-то прихватив в качестве орудия взлома ту же самую садовую фигурку.
– Боже… – выдыхает Сет, пролезая внутрь.
Невероятный свинарник. В каждом углу стопка газет, куда ни плюнь – упаковки из-под еды, кофейные чашки, книги, статуэтки – и пыль, пыль, пыль. Он пробирается дальше. Во всех комнатах та же картина. Кухня совсем древняя, как будто ей лет сто, и даже на лестнице какой-то хлам на каждой ступеньке.
Но в верхних комнатах, включая чердак, ничего страшнее хлама нет. Никаких гробов.
В соседнем с этим доме явно жили индийцы – вся мебель застелена яркими покрывалами, кое-где мелькают фотографии жениха с невестой в традиционных индийских нарядах.
Но больше, сколько ни ищи, ничего необычного.
С растущим глухим отчаянием Сет разбивает садовым гномом следующее окно. Потом еще одно.
В каждом доме залежи пыли. И безлюдье.
Усталость одолевает, бороться с ней все сложнее и сложнее. На десятом или двенадцатом доме – Сет уже сбился со счета – у него уже не хватает сил даже как следует швырнуть гнома, и фигурка отскакивает от стекла. Гном валяется на земле, с издевкой глядя на Сета.
Сет приваливается к деревянному белому штакетнику. Снова весь грязный, перемазанный пылью десятка с лишним домов. Пустых домов. И ни в одном из них бесстыдно сияющий гроб даже приткнуть некуда.
Хочется плакать от бессилия, но Сет сдерживает слезы.
Что, в конце концов, он такого страшного обнаружил? Что нового выяснил?
Ничего такого, о чем он уже не думал бы раньше.
Он тут один.