Страница 54 из 68
Кроме того, у нас совершенно утратилось представление о направлении своего пути. Вполне возможно, что мы повернулись, возвращаемся обратно и выйдем к нашей плантации.
Почти весь третий день мы пролежали. У каждого уже не хватало сил тащить Криштуфека дальше, все время поддерживать его. К тому же, мы надеялись, что после длительного отдыха ему станет легче. Если же не поможет и это, — придется связать ему из ветвей носилки; двое понесут его, а третий будет прорубать тропинку.
Хотя Криштуфека трепала лихорадка, однако он понимал, что мы измучились с ним и из-за него не можем продвигаться вперед. Подозвав нас всех к себе, он стал убеждать не задерживаться из-за него, поскольку, мол, уже ничто не поможет ему. Ради чего же должны понапрасну погибнуть еще три человека? Само собой, мы не согласились с ним и, заметив, что ему не стало лучше и на следующее утро, решили отдохнуть еще один день.
Теперь мы занялись сбором более питательных плодов, за которыми отправлялись поочередно, всегда по двое, — третий оставался с больным.
Но здоровье Криштуфека не улучшалось. На следующий день Жак отвел меня в сторону и сказал: «Он прав»…
Я не понял его.
— Криштуфек прав, — мрачно повторил француз. — Разве мы поможем ему, если умрем здесь вместе с ним?
Я знал, что это верно и что нам нет никакого смысла задерживаться тут. Однако мне и в голову не приходило покинуть своего, еще живого, еще находящегося в полном сознании, друга… Ведь это было бы равносильно тому, что я сам, сознательно опускаю его в могилу. Я отказался.
К моему удивлению, Жак не стал ругаться, — вероятно, он все понял. Но к полудню Жак придумал другое. Они с Селимом наносили мне кучу ягод, раздобыли где-то страшно зеленые бананы, отрубили две мясистые макушки пальм, вывороченных с корнем, и подложили их к фруктам.
— Всего этого тебе хватит на четыре-пять дней. Тот бедняга у тебя много не съест. Оставляем тебе один пистолет. Мы с Селимом пойдем вперед и, когда найдем что-нибудь получше, вернемся за вами.
Этот шаг был разумен, и возражать против него было нечего, хотя я и струхнул при мысли о том, что останусь здесь, в этой страшной глуши, один, с больным. Но я не показал и виду, и мы расстались, утешая друг друга самыми различными обнадеживающими словами, в которые, разумеется, нисколько не верили сами.
Потом я стал наблюдать за тем, как они оба начали пробиваться, все глубже и глубже и исчезли в зеленой чаще. Я был уверен, что простился с ними навсегда.
Прошел день, ночь и забрезжило следующее утро. Криштуфеку стало полегче, хотя он и испытывал страшную жажду. Парень то и дело просил меня позвать Селима, — так нравились ему песни негра. Мне приходилось объяснять бедняге, что Селим пошел вместе с Жаком разыскивать более удобный путь. Возможно, даже было лучше, когда Криштуфек не приходил в полное сознание. По крайней мере он не замечал моего отчаяния и — главное — моего опасения за его жизнь. Криштуфек прошел сквозь горнило сражений, его не одолела ни война, ни галера и только здесь, когда он был продан в рабство алчными корыстолюбцами, его силы иссякли до последней капли.
От моих мрачных размышлений меня неожиданно отвлек выстрел. Сначала я не поверил своим ушам. Но потом мое волнение так возросло, что я, не раздумывая, вытащил пистолет и выстрелил в ответ. Я действовал тогда быстрее, чем думал. Разумеется, я наверняка поступил правильно: если неподалеку от нас находился какой-нибудь стрелок, — кто бы это ни был, — он услышит мой выстрел и может…
Я напряженно ожидал, — мои нервы были, как натянутые струны, — прислушивался к звукам вокруг, ругая в душе стрекочущих кузнечиков и щебечущих птиц, которые могли заглушить более важный для меня звук. Но вскоре можно было расслышать человеческие голоса. Набрав полные легкие воздуха, я заорал так громко, как только мог. Голоса стали приближаться. Мы перекликались теперь друг с другом все чаще и чаще. Наконец, прозвучало мое имя!
Это голос Жака! Жак и Селим! Друзья возвращались за нами.
Они вынырнули из зарослей, как призраки. Вслед за ними показался мужчина с длинным ружьем, похожий на охотника, выменивавшего у нас табак.
Жак сразу же начал громко ругать меня и Криштуфека; из этого я понял, как он рад, что застал нас еще живыми.
Селим же тотчас стал мастерить из ветвей носилки для Криштуфека.
Когда мы немного опомнились, Жак рассказал нам о том, что на другой день он наткнулся на стоянку трех буканьеров[31], один из которых как раз пришел с ними. Два буканьера были голландцами, один — испанцем. Испанец тоже сбежал когда-то с плантации, голландцы же покинули свои корабли. Кормятся они теперь охотой на кабанов и диких лошадей. Живут, мол, охотники довольно хорошо и, выслушав рассказ Жака, они предложили ему взять нас к себе. Правда, охотники не смогут нам ничего платить, но будут досыта кормить нас. Нам придется ходить с буканьерами на охоту да заботиться об их собаках. Здесь уже нечего остерегаться лап плантаторов или испанских чиновников.
Я был как во сне от такого неожиданного и счастливого поворота судьбы. Еще больше я вытаращил глаза, когда увидел Криштуфека на носилках и когда, выйдя из чащи, заметил совсем удобную тропинку, прорубленную лишь в десяти шагах от того места, по которому мы пробивались с таким трудом!
Словом, это был чудесный день. Мы шли, словно по большаку, и мне казалось, что даже птицы поют у нас над головой совсем иначе, — гораздо веселее. Только теперь я увидел красивое, яркое сверкающее оперение колибри и изумительно пестрых попугаев. Мы шагали как будто прямо в рай.
Буканьер, который вел нас в свой стан, был испанцем. Он хмурился и совсем не разговаривал с нами. Позже мы узнали, что такая неразговорчивость была присуща всем этим оторванным от мира охотникам, постоянно находившимся лишь в кругу подобных себе и постепенно отвыкавшим разговаривать. Но мы скоро заметили, что у этих грубоватых и угрюмых людей добрые человеческие сердца. Они в течение всей своей жизни находились в постоянной борьбе с властями, когда-то прижимавшими их к земле, и жили теперь свободно, ни в чем ни перед кем не отчитываясь, как умели, полагаясь только на свою ловкость да отвагу. Суровые на вид, они совершенно не походили на бесчеловечных господ-чиновников, представителей власти.
Нас приветствовал лай короткошерстных псов, которые выглядели так кровожадно, что, пожалуй, без особого труда растерзали бы быка. Но их немедленно отогнал буканьер, вышедший нам навстречу из бревенчатой избы, очень прочно построенной у самой опушки леса.
Он молча кивнул головой на наше приветствие и указал на крытую пристройку, примыкавшую к избе. Мы внесли туда Криштуфека, и вслед за нами вошел третий буканьер с порядочным горшком мяса, лепешками из маниоки и кувшином вина. Даже этот не заговорил с нами, — он только проворчал что-то, по-видимому, какое-нибудь приветствие. Здесь впервые за нами не защелкнулся никакой замок! Разумеется, нам и в голову не приходило бежать от них, — так были мы счастливы, когда попали сюда.
Вечером к нам снова зашел один из голландцев. Этот подсел к Криштуфеку, осмотрел его лихорадочное лицо и проверил у него пульс. Через минуту он принес какое-то лекарство. Я заметил, как он хмурится и недовольно качает головой. Состояние Криштуфека ему явно не нравилось.
На следующее утро мы приступили к работе, и буканьеры даже не сказали, чтобы кто-нибудь из нас остался с больным. Из их поведения я понял, что находиться у него не имеет никакого смысла. Впрочем, они поставили на пол, рядом с Криштуфеком, еду и питье; мне не оставалось ничего другого, — как подчиниться их воле.
С тех пор мы каждый день ходили с ними на охоту или обрабатывали добычу — сдирали шкуру, коптили, сушили мясо, кормили собак, — словом, делали все, что требовалось.
Основным зверем, на которого ходили буканьеры, был кабан. Охота на него опасна, но она не так тяжела, — трудятся здесь главным образом собаки, обученные выслеживать животных, прячущихся в кустарнике или в болоте. Вспугнутый кабан выбегает обычно в последнюю минуту и летит всегда, как ядро из пушки, прямо вперед. Тут нужно следить только за тем, чтобы не оказаться у него на пути. Сам он никогда ни на кого не набрасывается, разве только тогда, когда плохо подстрелят его. В таком случае лучше всего спрятаться за дерево, — зверь пронесется мимо и уже не нападет на человека.
31
Буканьеры (от испанского слова «boucan» — место охотничьей стоянки) — охотники, объединявшиеся в небольшие группы.