Не-Русь

Из 150 видов оводов (строка), о которых здесь толкует Мельников-Печерский, только один — человеческий. Да и тот — в Центральной Америке. Вот уж точно — «слава богу!».

Следует, вероятно, дополнить литературное описание — научным:

«Вылупившиеся из яиц личинки проникают в тело хозяина. Экстракты из средней кишки личинок I стадии строки и пищеводника обладают сильным дерматолитическим действием, что позволяет им проникать через кожу животных… большинство исследователей полагают, что личинки I стадии строки после проникновения через кожу в организм животного мигрируют вдоль крупных сосудов и нервов к позвоночнику и через межпозвоночные отверстия попадают в жировую ткань спинномозгового канала, а личинки I стадии пищеводника мигрируют в сторону пищевода и локализуются в его подслизистом слое».

Мда… А мы потом это кушаем.

И вновь удивляюсь коллегам-попаданцам. Ведь вот это: мошка, строка, чаруса… Здесь повсеместно. Трясина — от любого поселения не далее 10 вёрст, мерзость летающая — в каждом дому. Хоть бы терем княжеский. Ладно, на подкурах спать — только в лесу. Но закрываться, одеваться, окуривать, бить… везде, всегда, каждому.

— Как ты провёл выходной день?

— Я убил сорок слепней на своём коне!

— Молодец! Настоящий витязь!

Куда бы ты не пошёл на «Святой Руси» — ты попадаешь в болото. Если идёшь торной дорогой — обойдёшь по краюшку, если замуравевшей, или сдуру летом по зимнику попёрся, или просто ломанул напрямки… даже и красавицу-болотницу перед смертью не всегда успеешь увидеть.

Я уже говорил: я — «человек с асфальта», я панически боюсь болот. Поэтому лезу туда только по крайней необходимости и со всеми предосторожностями. Но масса попадунов топает по мирам вляпа будто по мостовой. Это — смерть. Очень скорая. Даже если вам лично повезло, то ваши люди — кто-то из них обязательно погибнет. На ваших глазах. Захлебнётся болотной жижей.

У меня — склонность к мазохизму. Я это уже говорил? Зная о своём страхе перед трясиной, я старательно лез в болота в Пердуновке. Просто потому, что они там есть, потому что за ними живут люди.

Между болот было святилище Велеса, там были голяди, потом мы там строили мельничный канал, кирпичные печки на островке в болоте, целый промкомбинат на берегу… Появился опыт. И превозмогания собственного страха, и движения по пляшущему под ногами слою мхов… Фанг и Могутка — показывали, страховали, вытаскивали… Но не надо иллюзий: русские болота — смертельно опасны. Даже для живущих рядом с ними. Каждый год в Рябиновской вотчине в болотах погибают люди. Преимущественно — дети и бабы.

Если попандопуло не понимает этой опасности — он покойник. Если понимает и посылает в болота своих людей — он убийца.

Поэтому никаких «лихих рейдов». Десяток марийских рабов или таких же коров — не стоят риска потерять моих людей.

Это — моя точка зрения. У других… бывают другие. Одна рязанская хоругвь ушла в лес в полном составе — ловить местных мари. И не вернулась. Калауз утром повздыхал, покивал удручённо, и забрал себе лодейку и майно в ней.

Отдельная тема — кони. Как здорово воображать себе командиром лихого кавалерийского отряда, страшно и справедливо рубящих каких-нибудь плохих.

Я — за. Только… Вы запомнили: десяток самок строки превратят ваш отряд в беснующееся стадо скотины? Десяток больших мух жёлто-бурого цвета, с тёмными пятнышками. Лицо атласно-белое, под усиками буроватое. Задняя половина спинки чёрная, передняя с серовато-белыми волосками. На середине крыла дымчатая поперечная полоска, у вершины два таких же пятнышка.

Нарвались на стайку? — Можно возвращаться. Пока собирали и успокаивали коней, отмывали от мушиных яиц, пересёдловали… уже и пыль осела.

Можете продолжать смотреть дальше. Вы — профессионально некомпетентны. Мало хотеть — надо уметь. Не только биться — просто дойти до места боя. И ни прочность кольчуг, ни блеск мечей, ни мастерство и храбрость бойцов — не имеют значения. Если вы не можете отличить строку от пищеводника. Потому что строка, преследуя животных, издаёт характерные звуки. Животные при этом сильно беспокоятся, стараются уйти от преследования. И вы можете даже на марше — это понять, увести коней. Самка пищеводника подбирается к животным скрыто, короткими перелётами и ползком. Кони их не видят. Это чисто выше внимание. Не врагов надо выглядывать — мух! А враги… а что — «враги»? Это ж люди. Их и зарезать можно. Да и по полтысячи яиц у них не бывает.

Чтобы не потерять коней — надо знать. Надо знать — куда смотреть. Для откладки яиц самки предпочитают участки с короткой остью и обильным подшерстком в области голодной ямки, мягкой стенки живота, паха, передней части бёдер.

Эй, герои попадизма и прогрессизма, когда вы последний раз осматривали пах и передние части бёдер своего коня? А чем вы смазываете те «пятиалтынные» дырки в шкуре своего верного четвероногого благородного боевого товарища? — У нас, обычно, дёгтем.

Это я к тому, что в караване стало много больше коней. Захвачены у врага. Дощаников на всех не хватает — тянут плоты. Практически — плавучая коновязь. Если лодья с прицепом уходит на середину Волги — там оводов нет. Но и хода нет — выгребать против течения на стрежне тяжело. А под берегом… Прилетают эти… гады, и лошади сходят с ума. Рвут привязи, разносят коновязи, даже — переворачивают плоты. А на стоянках — сходят с ума люди.

«Нет ему покоя от комариной силы ни в знойный полдень, ни прохладным вечером, ни темной ночью».

«Ему» — это мне. И моим сотоварищам.

Бывалые путешественники утешают:

— Эт ещё что. Эт ещё по божески. Вот весной, когда комар вылетает… а нынче-то… дымокурню поставь и ложись под ветер…

Всё в лагере, всё и все — пропитаны запахом дыма. Иначе — заедят… кровососы.

После ухода Абдуллы Салман выдохнул: всё боялся, что я передумаю и выдам на казни. Сколько ему не втолковывали:

— «Зверь Лютый» своих людей не отдаёт, у «Немого Убийцы» не два языка…

Как понял, что останется с нами — кинулся сапоги мне целовать. Натурально! Факеншит!

Понятно, что каждый человек следует своему прежнему опыту. Но мне… противно.

— Салман, кем ты хочешь стать?

— Э… мудрость господина, да пребудет с ним благоволение Аллаха… э…Христа… столь велика, что мой разум, повреждённый многими ударами в схватках с врагами…

— Николай! Ядрёна матрёна! Ты можешь толмачить без белибердени?! Объясни этому… ужасу леса и джину потёмок… что говорить надо необходимое. На остальное просто нет времени!

— Дык… Я ж уже ж… Это ж… ну… типа… почёт и уважение. Типа возвеличивание и вознесение.

— Нахрена мне вознесение?! Мне ещё рано возноситься! Кор-роче! Слово — по делу.

Меня и от родных притопов-прихлопов-экивоков… подташнивает. А уж в варианте восточной велеречивости, цветистости и высокопарности… От слова «впаривать»… Не напыживайтесь, факеншит! Обделаетесь!

Ведь моё время проходит! Так и жизнь пройдёт. И зачем тогда ваше славословие? На кой чёрт мне ваш «сладкий шербет» на могилку?!

Ну, или что там у нас построится.

Забавно видеть, как у «бутилированного джина» глаза вылезают из орбит. Я как-то больше привык к «юбилейным рублям» славянского происхождения. Но и так… смотрится выразительно.

Тут Чарджи подошёл и они, вдвоём с Николаем, с разных сторон, начали вливать в Салмана «воду мудрости и нектар благопристойности». Едва замолкал одни, как вступал второй. А то — и не дожидаясь. Бедняга только своей головой луковкой — туда-сюда, туда-сюда… Я подозреваю, что никогда в жизни Салману не приходилось слышать столь долгих речей, обращённых именно к нему. Здоровый мужик. Очень здоровый. Но промывание мозгов в такой концентрации…