Страница 95 из 97
- Магильеры, - презрительно выдохнул один из мальчишек, - Щенки вы дрянные, а никакие не истинные германцы, вот что я думаю.
- Всем известно, что портовые – сплошь коммунисты, - сказал на это Эрих, поднимая кулаки.
- Сам ты коммунист!
- Давай, иди сюда, и посмотрим, кто тут коммунист…
Драка завертелась мгновенно и зло, без плана и схемы, как возникают обычно шумные мальчишечьи драки. Все семь фигур в одну секунду оказались смешаны, и мир вдруг превратился в калейдоскоп мелькающих лиц, искаженных от ярости. Эрих успел лягнуть того, что был справа, и получил в отместку два чувствительных тычка в живот. Тяжелые ботинки пришлись как нельзя кстати. Задыхаясь от злости, он впился в тощее тело портового мальчишки, узкое и верткое, как рыбешка, и швырнул его на землю, хорошо наподдав напоследок ногой в бедро.
Но портовые знали хорошие ухватки и дрались не впервые.
Едва разделавшись с одним противником, Эрих ощутил, что его самого швыряют вниз. Он завертелся, как подхваченный порывом ветра лист, с трудом понимая, где верх, а где низ, а потом на него посыпались удары. Кто-то навалился на него и стал нещадно колотить, размеренно и сильно. От каждого удара в голове лопались золотые искры, а мир дрожал и подпрыгивал.
Эрих пытался встать, но сразу двое держали его за ноги и тянули вниз, как гири. Эрих изо всех сил работал кулаками, но удары выходили смазанными и не всегда находили цель.
Кто-то из портовых, изловчившись, саданул ему локтем в нос. В ноздрях мгновенно захлюпала кровь, на рубахе расцвели грязно-алые горячие кляксы. Удар в нос – самое обидное, что только может быть. Нос начинает хлюпать, и ощущение боли не идет ни в какое сравнение с ощущением детской обиды и беспомощности. Эрих зарычал и ударил в глаз одного из нападавших, так, что тот с проклятиями отскочил, прижимая к лицу ладонь. Судя по доносившимся обрывкам криков, Троске катался по земле где-то рядом.
Эрих ударил ботинком в чью-то грудь и, отдуваясь, поднялся на ноги. Его пытались опять повалить, но поздно. Он успел выставить перед собой руки, уже не сжимая их в кулаки. Слишком сильно растопырены пальцы для хорошего удара. Но бить он и не собирался.
Первого нападавшего отшвырнуло невидимой силой в сторону, так, что он врезался в бухту окаменевшего от времени троса и, взвизгнув, скатился по ней. Второй попытался ринуться на Эриха, наклонив голову, но вдруг замер и схватил себя руками поперек живота, так, будто у него возникла сильнейшая желудочная колика.
- Еще шаг, и твой желудок взорвется, как воздушный шар, - раздельно сказал Эрих, покачиваясь и сплевывая кровавыми сгустками на землю, - Понял, крысеныш?
Портовый что-то едва слышно подвывал. Судя по выпученным глазам, он ощущал себя как готовый лопнуть в любой момент воздушный шарик.
- Троске, ты цел?
- Порядок, - пропыхтел тот, потирая наливающийся свежим багрянцем синяк на скуле, - Может, лопнешь его как лягушку через соломинку, а? На магильеров толпой нападать… Выродки. Шваль портовая.
Эрих ощущал злорадное удовлетворение. Решили, значит, на люфтмейстеров набросится, смельчаки? Зря… А ведь это был еще не самый действенный прием из магильерского арсенала. Были и куда более опасные, которых в учебниках не было, но о которых шепотом рассказывали друг другу «дрексы» за школьным забором.
Но злость на удивление быстро покинула его. Вышла, как раскаленный воздух из пробитой во многих местах оболочки. Эрих не собирался сразу отпускать обидчиков, предполагая хорошо помучить их. Опрокидывать с ног ударами жесткого, как пощечина, ветра, заставлять ходить друг за другом строем, придерживая раздувшиеся животы, швырять их в море…
В его руках была сила, которой покорялись воздушные массы. Была возможность. Но злости уже не было. Ее сменила усталость. Такая же, как у каменного Дрекслера с плакатов. От нее руки тяжелели и клонились к земле.
- Пошли вон. Все.
Портовые исчезли бесшумно, как самые настоящие крысы. Эрих даже не проводил их взглядом.
Троске не скрывал разочарования.
- Быстро же ты их отпустил!
- Пусть катятся куда хотят.
- Тебе, вроде, прилично всыпали. Нос как картошка…
Эрих машинально потер разбитый нос.
- Плевать, я на них не злюсь. Они не противники. Всего лишь плевки под ногами для нас, магильеров. Я мог разорвать хоть их всех прямо тут, но к чему? Они ведь даже не люди в полном смысле этого слова. Они… - Эрих попытался найти нужные слова, но обычно послушный мозг забуксовал, то ли от усталости, то ли под воздействием еще не испарившегося из вен адреналина, - Такие… примитивные, такие жалкие. Через несколько лет они станут вымирающей породой, лишенной будущего. Так стоят ли они магильерской злости?..
- Нет, наверно, - неуверенно сказал Троске, разглядывая приятеля с каким-то новым выражением на лице, - Ты прав. Мусор они, и все тут. Не люди даже, если разобраться. Не будет у них никакого будущего.
- У Германии есть только одно будущее, - сказал Эрих, чувствуя неожиданную гордость, внезапно горькую, отдающую кровью из носа, и положил руку на плечо приятеля, - И это будущее – мы.
* * *
Домой он возвращался в сумерках, голодный и уставший.
В домах золотистыми теплыми искрами зажигались звезды и Эрих, идя мимо них, наблюдал за тем, что происходит за прозрачной стеклянной преградой. За смеющимися людьми и звенящей посудой. За обидами, улыбками, ссорами и поцелуями. Несмотря на то, что день выдался жаркий и майский вечер дышал свежим весенним теплом, он ощущал холод. Как если бы оказался в центре ледяной воздушной массы. В последнее время он все чаще ощущал это. Но холод, конечно, пройдет, как только он вернется домой. Дома не бывает холодно.
Но когда он положил руку на ручку входной двери, ему показалось, что та холодна как лед. В окнах горел свет, и Эрих на несколько секунд замер в неподвижности, пытаясь разглядеть, не шевельнется ли внутри квартиры чья-то тень.
- Я уже дома! – крикнул он в прихожей, с грохотом кидая портфель в угол. Портфель был заботливо протерт от городской пыли и водорослей. На тот случай, если родители пожелают спросить, что было в школе, заранее был заготовлен подробный ответ. И про скучного господина Визе и про магильерские задачки по определению температуры и скорости воздушного потока. Даже нос, главная улика против него, как будто бы принял свою естественную форму.
- Эй, мам! – закричал Эрих нетерпеливо, - Ты не представляешь, что сегодня на уроке творилось. Учитель задал сегодня Вальтеру задачку про воздушный шар, ну знаешь, это где надо рассчитать подъемную силу шара, который на высоте двадцать метров и летит по ветру со скоростью сорок километров в час. Этот болван Вальтер перепутал скорость с высотой и…
Никто не отозвался. Квартира, впитав в себя стук его собственных шагов и крик, ответила молчанием, в котором можно было разобрать лишь приглушенное ворчание старых труб.
- Отец!
Отец не вышел, чтоб его встретить, хотя смена на заводе давно должна была закончиться. Даже не подал голоса. Ну конечно, сидит в гостиной и нарочно молчит, чтоб его разыграть. Эрих, сдерживая смех, в несколько шагов оказался там. И замер, глотая воздух. Гостиная была пуста, как и прихожая. Запахи остались те же, что и прежде. Запах табака и пота, запах цветов и старого дерева, запах зубного порошка и пыльного ковра. На стене висел, удрученно молча, радиоприемник. Лежала никем не тронутая книга, заложенная шпилькой.
Родителей не было. В квартире стояла тишина. Промеж стен сгустилась огромная, ничем не потревоженная, воздушная масса. И Эрих почувствовал, что воздух в ней разряжен до такой степени, что и дышать сложно. Он даже покачнулся от мгновенно налетевшей слабости. Но это быстро прошло.
Чтобы задавить эту тишину, Эрих сделал первое, что пришло в голову, привычно щелкнув выключателем радиоприемника. Диктор монотонно бубнил про шахты в Руре: какой-то штейнмейстер удостоился получения партийной награды за рекордную добычу угля. Следом было зачитано сообщение о новейшем самолете марки «Мессершмидт», который под управлением пилота-люфтмейстера поставил рекорд скорости в семьсот сорок пять километров в час. Радио по вечерам ловило плохо, хрипело больше обычного, и Эрих пожалел о том, что не умеет уменьшать ионизацию воздуха, как старшеклассники. Впрочем, следом шло долгое и скучное сообщение об ожидаемом урожае, дослушать которое до конца он не сумел.