Страница 6 из 48
Самым главным и наиболее тщательно оберегаемым орудием производства на денежных дворах были маточники — своеобразные болванки, сделанные из особо прочной закаленной стали. На одних маточниках — «вершниках» — резались надписи, на других — «исподниках» — изображения. Впрочем, полной уверенности в том, что «вершники» несли надписи, а «исподники» — изображения, нет. Сохранившиеся чеканы конца XVII века свидетельствуют о том, что изображения помещались на нижнем чекане, имевшем квадратное основание для укрепления его в пазу, а надписи — на верхнем чекане, представлявшем собой короткий цилиндр. С вершников и исподников изображения оттискивались на чеканы, которыми непосредственно чеканили монеты. Когда чеканы разрушались от работы, сносившийся конец зачищали и на образовавшуюся гладкую поверхность оттискивали с маточника новые изображения или надпись. С одного маточника снималось до нескольких сот чеканов, пока сам маточник не изнашивался. Не только действующие, но и изношенные маточники тщательно сохранялись, так как на их изготовление — и металла, особым образом закаленного, и рисунков, и надписей — затрачивалось много труда и средств.
Основной производственной единицей на денежном дворе была «станица» — артель, включавшая и плавильщиков, и кузнецов, и волочильщиков, и бойцов, и чеканщиков — всех рабочих, занятых производством монеты. За работу станицы отвечал староста, избиравшийся ежегодно из числа чеканщиков. Заказ на чеканку партии монет давался обычно одной станице, и староста следил за всеми операциями. В книгах денежного двора записывалось, сколько получено от заказчика серебра, какой станице оно передается для переработки. Староста должен был сдать готовую продукцию, указать размеры «угара», «крох», отпавших от серебра в процессе чеканки, производственного брака. Готовую продукцию подсчитывали и сравнивали с весом серебра, полученного от заказчика, — точно ли соответствовало количество получившихся монет весу сданного серебра за вычетом «угара» или «крох». Проверкой занимались целовальники, сидевшие в приказной избе, располагавшейся чаще всего в центре двора. Каждая станица сдавала готовый заказ в кожаных мешках — «юфти» — с личной печатью старосты. Подсчет готовых денег происходил в специально отведенном для этого месте. Посреди двора под навесом стояли дубовые столы, под которыми были расстелены «кожи», чтобы ни одна монета не смогла бы затеряться на земле. В книгах записывался окончательный итог всех операций по изготовлению и подсчету денег, записывались все пошлины, взятые с заказчиков, размеры оплаты «мастером за дело». Часть денег получали заказчики, казенные заказы в мешках под охраной стрельцов увозились со двора.
Денежными дворами руководили «гости» — обычно богатые купцы, выбиравшиеся из городского купечества на год, в порядке несения городской повинности. Мастера набирались из вольных посадских людей. При вступлении в должность мастера денежного двора называли поручителей и принимали присягу, «будучи у царского дела, не воровать серебра, и денег не красть, и в серебро меди и олова и иного чего не примешивать, и в домех своих воровских денег не делати никаких и воровски под чеканы не подделываться». Голова двора тоже присягал, «в свой год сидя», служить на денежном дворе честно и по совести.
Денежный двор был окружен высоким забором — «тыном». По углам двора стояли караульные избы со стрельцами. Во двор вели укрепленные ворота. Денежников обыскивали «донага» и тогда, когда они приходили на работу, чтобы они не проносили с собой свинца, олова и других металлов для примешивания их в серебро, и тогда, когда они уходили, чтобы не выносили с собой готовых денег или производственного брака, который тоже строго учитывался.
За работу денежные мастера получали сдельно. За каждую гривенку переработанного серебра было велено платить «чеканщиком, и волочилщиком, и бойцом, и кузнецом по 10 денег с полушкой». Так как нам неизвестны ни количество выработки на денежных дворах, ни дневные нормы работы, посчитать, как оплачивался труд мастеров в целом, мы не можем. Известно, что в наиболее привилегированном положении находились так называемые «резцы» — мастера-художники, готовившие маточники. На денежном дворе работал один, реже — два «резца». Не случайно они не упомянуты в числе тех денежных мастеров, которые получали по 10 денег с полушкой с гривенки переработанного серебра. «Резец» получал отдельно годовое жалованье, но размеры его неизвестны.
В городе денежные мастера находились на особом положении. Они освобождались от несения городских повинностей: ночных дозоров, общих работ, на том основании, что «они у государева денежного дела день и ночь беспрестанно». Видимо, денежные мастера не выходили с денежных дворов, пока длился один передел — полная обработка одной или нескольких партий поступившего серебра. Где жили в Москве XVI — начала XVII века денежные мастера, сведений нет. Для XVII века известно, что селились они в Денежной слободе на Серебряничской набережной реки Яузы, но многие из них жили и в других районах города.
Итак, идет 1601 год. Еще спокойно в столице и других городах Российского государства. Но грозные события уже на пороге. Чернец Чудова монастыря решался объявить себя чудесно спасенным сыном Ивана Васильевича Грозного — царевичем Димитрием. За спиной дерзкого авантюриста стоят тайные враги Бориса Годунова, знатные бояре Романовы, у которых до пострижения этот чернец служил, приметившие его сметливость, дерзость, храбрость и склонность к авантюрам. Он становится главным орудием борьбы с узурпатором — «неурожденным» царем Борисом Федоровичем Годуновым.
Ропщут бояре. Им трудно смириться с тем, что близкие к «царскому корени» боярские фамилии Романовых, Шуйских, Мстиславских, Воротынских оказались под властью Бориса Годунова, боярина рода старинного, но вовсе не знатного. «Прелукавый» царь Борис не казнит в открытую, как Иван Грозный, но очень искусно убирает со своего пути всякого, в ком видит угрозу своей власти.
Герои трагедии А. С. Пушкина «Борис Годунов», созданной согласно исторической концепции Н. М. Карамзина, горько сетуют:
Растет недовольство среди крестьянства. Все чаще крестьяне сталкиваются с отказом помещиков отпускать их в Юрьев день осенний, когда по традиции любой крестьянин мог поменять хозяина, уплатив «пожилое». Помещики ссылаются на царские указы, запрещающие выход в течение пяти лет… Но все упорнее ходят слухи, что Юрьев день вообще отменят и крестьян закрепят навечно за одним помещиком. Недовольные бегут на Волгу, на Дон, и там скапливаются массы воинственных свободолюбивых казаков, не желающих признавать над собой государственную власть.
Нищает мелкое дворянство, и это тоже вызывает недовольство властью. Фонды поместных земель оставались прежними, а численность феодалов увеличивалась. Поместья дробились, оскудевали, многие помещики-дворяне бывали вынуждены сами обрабатывать землю, как крестьяне. В некоторых уездах они даже привлекались к отбыванию барщины на государевой десятинной пашне, что должно было глубоко оскорблять сословное представление дворянина о его месте в социальной структуре общества.
Пройдут страшные годы Смуты, и современники, осмысливая прошедшее, придут к выводу, что во всем был виноват царь Борис: это он, «возведе работных на свободныя… и введе ненависть, и восстави рабов на господей своих, и власти сильных отъят, и погуби благородных много».
Противоречия социально-экономического развития Русского государства второй половины XVI века, сопротивление народных масс процессу закрепощения, борьба за власть внутри господствующего класса нашли выражение во всеобщем недовольстве «прелукавым» и «злоковарным» правителем Борисом Годуновым. Но историческая справедливость требует отметить, что Борис Годунов немало сделал для преодоления тяжелых последствий хозяйственного разорения 70–80-х годов XVI века, для устройства государственного аппарата, для упрочения внешнеполитического положения Русского государства.