Фонарик

Леонид Фролов

Леонид Фролов

Фонарик

Рассказ

Рисунки Н. Мооса

Вечерами у клуба играли в волейбол. Мелюзгу к площадке и близко не подпускали. Вовка заранее смирялся с этим и устраивался в судьи: ему, хочешь не хочешь, приходилось торчать у волейбольной площадки. Заведующий клубом жил у них на квартире, и Вовка был у него как бы негласным помощником. Мало ли, придут колхозные механизаторы подвыпивши, разгорячатся в игре да и упнут мяч в крапиву. Никому за ним бежать неохота, а тут как раз киномеханик начнет зазывать ребят в клуб — и ринутся парни за билетами. А Вовка весь клубный инвентарь должен собрать и сдать Геннадию Ивановичу, заведующему, в полном наличии и сохранности.

Теперь же, к грибной поре, понаехало в Полежаево отпускников и студентов, и каждому охота перед земляками похвастаться, какие он «свечи» научился тушить и какие «гвозди» может забивать вдоль сетки. Школьникам на волейбольную площадку и соваться нечего — в спину вытолкают:

— Помирать разве раньше времени собираешься? Толик Неганов припечатает мячом, так от тебя одно мокрое место останется…

Толик Неганов ходил по площадке пружинистым шагом. Мяч он держал в ладони над головой, как сосуд с водой, — небрежно, но ни капли не выплеснется. Поговаривали, что у него по волейболу первый разряд. Да оно и без всяких удостоверений видно — классный игрок.

Вовка только за ним и следил: как Толик принимал мяч, как выходил на подачу, как разыгрывал пасовку и как посылал через сетку гвоздевой мяч, который никто не мог взять.

— Вот это студент, — восхищенно вздыхала глазеющая толпа, и Вовка тоже не мог удержаться от зависти:

— Ух ты! — шептал он и объявлял счет.

Одно ему не нравилось, что Толик Неганов слегка ухаживал за Шурой Лешуковой, колхозным агрономом, и Шура на его заигрывания отвечала веселым смехом. А вот уж смеяться-то ей бы не следовало. Вовка знал, что Шура встречалась с его квартирантом, и у Геннадия Ивановича были на ее счет самые серьезные намерения.

Конечно, Неганов без пяти минут инженер и отец у него не простой колхозник — директор школы, но любовь-то выше всего! Разве Неганов будет Шуру любить так, как Геннадий Иванович.

Вовка сидел на табуретке, вынесенной из клуба, и отмахивался от комаров. А комаров была тьма-тьмущая.

Темнело, и подступала прохлада. Трава помягчела от росы. Мяч намок, и удары по нему раздавались, как выстрелы.

Народу уже набился полный клуб, но председатель колхоза не разрешал начинать сеанс, пока не придут с фермы доярки.

— Мы, понимаешь ли, должны обслуживать не отпускников, а тружеников, — говорил он.

И люди высыпали на улицу, чтобы не сидеть в духоте.

Заведующая почтой, Мария Флегонтовна, подошла к волейбольной площадке и, разглядев в темноте играющих, позвала:

— Шура, милая, а я с ног сбилась, тебя ищу.

— Ой, Мария Флегонтовна, немножечко погоди, — задыхаясь, отозвалась Шура Лешукова. — Сейчас заканчиваем.

— Шурочка, держите, — Толик Неганов послал ей мягкий пас и отскочил к сетке, чуть не наступив Вовке на ногу.

Шура приняла мяч и подала его назад Толику.

Толик, изогнувшись, подпрыгнул, и пушечный залп прорвал тишину.

Вовка кошачьим зрением увидел, что мяч лег по эту сторону бровки, и объявил счет:

— Четырнадцать — семь.

Но в это же самое время Вовка успел заметить, что в прыжке у Толика вывалился из кармана не то портсигар, не то бумажник.

— Шурочка, — опять позвала Мария Флегонтовна, ничего не понимающая в игре. — Ты распишись у меня только да получи. Я приготовила тебе без сдачи.

— Чего получать-то, Мария Флегонтовна? — не вникая в смысл ее слов, переспросила Шура.

— Да деньги.

Вовка босой ногой потрогал, что выпало из кармана Толика. Нет, не бумажник и не портсигар. Ногу холодило металлом, и Вовка сразу догадался, что это «жучок», электрический фонарик. Он не раз видел после кино, как Негановы всем семейством отправлялись домой. Толик жужжал динамиком и направлял луч под ноги отцу, Николаю Павловичу, который шел первым.

В полежаевском магазине фонарики не переводились, но вот с батарейками были вечные перебои. И обзавестись «жучком» мечтали не только мальчишки, но и взрослые. Поэтому у Вовки даже ногу свело судорогой. И он, замирая, метнул взгляд в сторону Толика.

Толик пружинисто передвигался по волейбольной площадке, всякий раз успевая переместиться туда, куда летел мяч. Он, наверно, и один обыграл бы целую команду.

— Толик, ты потерял… — у Вовки пересохло во рту от этих слов и голос стал сиплым. — Толик, у тебя из кармана выпало…

Толик носился по площадке, как ветер, и Вовку, конечно, не слышал.

— Шурочка, миленькая, один только пас, всего один, — умолял Толик Шуру и, когда она подала «аккуратную свечку», он резким ударом направил мяч вдоль сетки и, разумеется, никто не смог отразить его атаки.

— Вы, Шурочка, умница, — ликовал Толик. — Дайте я поцелую вам ручку.

И Шура, хохоча, подала ему руку. Ну, это уж слишком!

Вовка от возмущения забыл объявить счет. Но все уже и без него знали, что игра закончилась, и столпились вокруг Неганова.

— Шурочка, — не терпелось Марии Флегонтовне. — Не отказывайся от богатства. Деньги прямо в руки плывут, а она отворачивается.

— Какие деньги? — засмеялась Шура. — Я зарплату в колхозной кассе получаю, а не на почте.

— Из редакции тебе гонорар. Рубль восемьдесят четыре.

Вовка, забывшись, наступил на фонарик и, как от ожога, отдернул ногу. «Жучок» лежал у бровки, обозначающей границу волейбольной площадки.

«Сам хватится потери, — подумал про Толика Вовка. — Буду я еще ухаживать за ним, за маменькиным сынком», — и он демонстративно отошел в сторону.

И волейболисты, и те, кто глазел на игру, обступили Шуру, заподначивали ее:

— Давай, пока магазин не закрыт, беги за маленькой.

— Не хватит, мы добавим.

— И когда это ты успела в корреспондентки записаться.

— Ну, с тобой ухо надо держать остро.

Шура хохотала, принимая из рук Марии Флегонтовны рубль с мелочью:

— Да ну вас, ребята.

— Нет, поделись опытом, и мы в корреспонденты пойдем.

Шура, оправдываясь, вспомнила, что еще во время посевной в контору колхоза позвонили из редакции и стали выпытывать у нее, как работают механизаторы.

— Фамилии по три раза переспросили, — смеялась она. — А потом поинтересовались, с кем разговаривали. Ну, Лешукова, говорю, агроном. На следующий день глядь в газете — «Вести с полей». И подпись — А. Лешукова, агроном колхоза имени Жданова.

— Дивно так денежки зарабатывать, — сказала Надя Микулина. — Меня бы спросили, так сразу на тысячу натарабанила. Ты, Шура, не могла, что ли, больше, чем на рубль восемьдесят наговорить? И зачем только в техникуме учили?

Батюшки, оказывается, доярки явились — не запылились. Вовка только теперь заметил, что около Нади Микулиной и другие крутятся — и Зойка Дресвянина пришла, и Маня Абрамова, и Нюрка Прядина, и Оля Теплякова.

Наде-то Микулиной можно бы и не ходить в кино. Вот подожди, в школу Митька пойдет, так кого в няньки посадишь.

И все же Вовка спросил у Нади про сына:

— Митька-то чего делает?

— А с Николой водится… — и, как перед большим, оправдалась. — Нас тут председатель премировать ладится, так уговорила и вечером посидеть.

Председатель уже сам созывал людей в клуб.

Вовка утащил Геннадию Ивановичу табуретку, сдал мяч и не стал оставаться в кино, хотя его пускали, как помощника заведующего клубом, без билетов.

Ему не терпелось взглянуть, подобрал ли Толик Неганов свой «жучок». «Вы, Шурочка, умница, — передразнивал Вовка Неганова. — Дайте я поцелую вам ручку». Нахалюга несчастный…