Тайный рейс

Когда Тада стал назойливо требовать, чтобы Нам Чху Чо отправилась с ним, она, не двинувшись с места, неожиданно бросила ему в лицо:

— Отстань, дурак!

Лихорадочно блестевшие глаза женщины злобно уставились на старшину. Судя по ее воспаленным глазам, у нее, видно, и в самом деле была повышена температура.

До конца сезона оставалось еще около двух недель, и старшине не хотелось портить с ама отношений. Кроме того, если эту женщину, обидишь, наверняка получишь нагоняй от управляющего фирмой «Гэнкай», от которой работала артель. К тому же полиция, кажется, сыта по горло делами об этих корейцах, так что вряд ли станет особенно придираться. «Ладно, справлюсь как-нибудь и один», — решил про себя Тада.

Сезон ловли заканчивается, как правило, в сентябре, и ветер аогита, величайший враг местных жителей, как раз и возвещает о том, что работа для всех пришлых ловцов, кочующих вдоль берегов Каминосима, кончается.

Никто точно не знает, когда тут впервые появились корейские ама, к которым принадлежала и Нам Чху Чо. Говорят, что они начали приживаться здесь еще в довоенные годы. Но особенно много их стало после войны. Все они были родом с корейского острова Чечжудо. В селениях другого цусимского острова — Симодзима — живут потомственные японские ама. Здесь женщины испокон веков занимаются добычей морских продуктов. Но японские ама, работающие в море обнаженными, в одних узеньких набедренных повязках, ведут лов стародавним, существующим уже столетия способом. А кореянки научились мастерски пользоваться водолазным снаряжением с воздушным компрессором, и уловы у них, естественно, намного выше. Поэтому на них здесь стали посматривать с завистью и опаской, как на конкурентов. Некоторые из них постоянно проживают в рыбачьих деревнях на побережье острова, но большинство приходит сюда на заработки из других мест только на сезон сбора съедобных раковин — морского ушка и трубача, — длящийся с апреля по сентябрь. В общем, это сезонные рабочие, которые, живя в чужой стране, могут утолять свою тоску по родине тем, что в течение шести месяцев в году кочуя по морю, издалека смотрят на ее берега, виднеющиеся по ту сторону пролива.

Тоска по родине делается особенно нестерпимой в разгар сезона, когда целые дни проводишь у подводных скал на дне моря. А ведь в конце сезона приходится по семь-восемь часов не вылезать из воды. Ама торопятся собрать побольше добычи. Ведь нужно заработать столько, чтобы прокормиться в зимние месяцы и жить не впроголодь, а так, чтобы накопить силы для следующего сезона. Женщина, которая полгода занята изнурительным трудом, а пол-года ведет праздный образ жизни, быстро старится и к тридцати годам увядает. И оттого тем более жгучим и томительным бывает желание взять да и высадиться во время ловли на острове Чечжудо и ступить на милую сердцу, родную корейскую землю. И вмиг перед глазами оживают красноватые лысые горы, потрескавшаяся земля, слякотные дороги с ивами по краям, свисшие набок соломенные крыши… И сердце, точно ножом, пронзает тоска.

Подобное чувство испытала вчера днем и Нам Чху Чо, находясь в двух милях северо-восточнее Круглого Мыса. На глубине тринадцати морских сажен она рыболовным багром отдирала морские ушки от подводных скал. Но вдруг произошло событие, которое мгновенно заглушило нахлынувшее чувство тоски.

В то время, когда аогита гоняет волны на поверхности, в глубине моря усиливаются течения, и тогда собирать раковины надо против них. Вот течение неожиданно переменилось. Ноги Нам Чху Чо отделились ото дна, и женщина немного всплыла кверху. Случилось это потому, что Нам Чху Чо работала на этот раз не в водолазных ботинках со свинцовыми подошвами, а в обыкновенных спортивных кедах. Ее старые водолазные ботинки пришли в негодность, а новые, которые стоили три тысячи пятьсот иен, в этом году она себе приобрести не смогла. Ведь нужно было еще купить по крайней мере четыре резиновых водолазных костюма на сезон. Внезапно вода стала очень холодной. Мутный серо-зеленый водоворот все сильнее крутил тело Нам Чху Чо. С того времени, как она поднималась на лодку пообедать, прошло уже четыре часа. Но она не спешила кончать работу. Она машинально открыла выпускной вентиль, и углекислый газ стал уходить в воду. Женщина изогнулась, чтобы лучше держаться в воде, и через застекленные отверстия для глаз стала напряженно всматриваться в тусклую глубину вод. Вдруг она увидела нечто такое, от чего глаза у нее наполнились ужасом. Нет, ее испугало не скопище моллюсков-трубачей, которые, покачивая макушками своих раковин, словно в танце, вдруг заскользили с рифа. Правда, им по времени года было еще рано уходить с рифов, и это уже само по себе могло показаться странным. Ведь случайно перевернувшийся на спину трубач больше уже не может принять первоначальное положение, и сейчас эти хрупкие существа явно рисковали жизнью. Что же произошло? Беззвучно вспенив воду, с рифа скользнуло и повлекло ракушки за собой чье-то тело, лежавшее теперь среди колышущихся водорослей в небольшой впадине.

О том, что с ама что-то случилось, наверху узнали по поступившему сигналу. Определяя местонахождение ама на глаз, по пузырям, образующимся на поверхности воды, Тада непрерывно корректировал положение лодки, держа ее против наветренной стороны, и в то же время с озабоченным видом сжимал в руке сигнально-подъемный трос. И вот он почувствовал частые короткие рывки. Это был сигнал срочного подъема. Обычно в лодке находился еще один человек, ведавший сигнальным тросом и регулированием подачи воздуха из компрессора. Но он уже два дня беспробудно пил и не выходил на работу. И Тада пришлось справляться за двоих. Упершись ногами в дно лодки, он уже хотел срочно поднимать рыбачку, но, как ни странно, в ту же минуту сигналы прекратились и трос снова выпрямился во всю длину.

— Чертова баба! Что она там дурит?! — проворчал растерявшийся Тада.

А Нам Чху Чо в это время говорила сама с собой, мешая японские слова с корейскими:

— Ох, несчастная! Как же это…

На дне моря лежал труп женщины. Когда Нам Чху Чо приблизилась к трупу, верхняя половина тела утопленницы вдруг приподнялась, словно она решила поближе взглянуть на подплывшую гостью. Волосы мертвой блестели, как морские водоросли, падая на белый лоб и струясь по лицу. Ко рту присосалась пиявка, отчего верхняя губа казалась безобразной, похожей на заячью. Пиявка вскоре отвалилась, скатившись с лица, точно мелкий камешек.

— Ох-ох-ох! — горестно выдохнула Нам Чху Чо.

Мертвая была красивой женщиной с простодушным лицом, как у ребенка. Смерть сделала его белым как мел. Широко раскрытые, застывшие черные глаза, казалось, пристально всматривались в лицо Нам Чху Чо. Женщина, по-видимому, утонула недавно. Ни давление воды, ни крабы, ни рыбы еще не успели повредить и обезобразить труп. Тело было завернуто в белую парусину и тщательно обвито веревкой. К пояснице, очевидно, был привязан какой-то груз: камень или гиря, так что нижняя половина тела не могла всплыть и оставалась неподвижной. Колеблемая течением голова все время покачивалась, словно женщина что-то отрицала или на что-то жаловалась. Казалось, что она просит, чтобы отвязали гирю, перерезали веревки, сняли с нее парусиновый саван и отпустили на свободу.

Нам Чху Чо решила, что это наверняка кореянка, которая внезапно умерла по пути из Кореи в Японию на каком-нибудь контрабандистском судне. Люди, находившиеся на судне, решили отдать последний долг покойной, похоронив ее в море недалеко от берега. Высадиться на берег с трупом, конечно, было опасно.

Сжимая в одной руке багор, Нам Чху Чо другой рукой с трепетом прикоснулась к трупу. Раз женщину похоронили под водой, то мелкие вещи, которые у нее были с собой, должны были завернуть вместе с ней в саван. Нам Чху Чо решила взять что-нибудь из вещей покойницы, отнести эту вещь в дар богам и прочитать по умершей в храме заупокойную молитву. Возможно, что это ее землячка с Чечжудо, тогда тем более это нужно было сделать.

Багром Нам Чху Чо осторожно разорвала парусиновое полотнище на груди женщины, и в ту же минуту из сложенных рук покойницы выскользнул лист бумаги. Видимо, бумага была плотная — она совсем не размокла. Течение подхватило белый листок, и он быстро закружился в его водовороте.