Страница 46 из 62
Литература[185] и письменность
Полинезийская мифология, если так можно выразиться, находится в непосредственном "соседстве" с разными жанрами полинезийской словесности - национальной литературы "властителей рая". Хотя полинезийцы имели письменность (об этом еще пойдет речь), однако полинезийская литература была литературой "устной". К числу ее жанров принадлежали в первую очередь поэзия, исторические повествования, сказки, а также заклинания, поговорки и загадки. К полинезийской литературе можно отнести и многократно упоминавшиеся генеалогии.
Таким образом, в жанровой отношении это была достаточно богатая литература. Но человек XX столетия, воспитанный древней традицией европейской культуры, подлинной литературой полинезийцев будет считать прежде всего их поэзию. Тем более, что хотя мы говорим об устной поэзии, нам известны и многие записанные произведения (в первую очередь на Гавайских островах)[186].
Запись литературных текстов, которые никогда прежде не были их авторами зафиксированы на бумаге, облегчалась одним обстоятельством: полинезийская традиция требовала, чтобы каждый литературный текст, особенно каждое стихотворение произносилось в точно таком же виде, в каком оно когда-то было сочинено, без единого изменения и, главное, без единой ошибки. Собиратель полинезийской словесности Абрахам Форнандер, вспоминает, как еще в XIX в. слышал полинезийских декламаторов, произносивших литературные тексты по шесть часов кряду. Шесть долгих часов, без единой паузы и, главное, без ошибок и без запинки.
Для полинезийской поэзии типична богатая метафоричность. Полинезийские стихотворения, по крайней мере те, которые были записаны в "золотом руднике тихоокеанской поэзии" на Гавайских островах, по обязательным для всех литературным правилам, должны были иметь не менее четырех возможных осмыслений. Во-первых, смысл текста, как бы лежащий на поверхности; во-вторых, он должен быть немного двусмысленным или даже неприличным; в-третьих, иметь более глубокий мифологически-исторический смысл. И наконец, стихотворение - под своей последней "вуалью" - должно скрывать глубинный, философский смысл, который некоторые полинезийцы обозначали словом кауна.
Полинезийская поэзия на Гавайских островах была тесно связана с другими видами искусства. Каждое стихотворение, так же как у ацтеков в древней Мексике, читали нараспев и обычно сопровождали танцем, точнее, хулой.
Поэзия здесь, на Гавайях, делится на ряд самостоятельных жанров. Первый из них - меле кауа - стихи о войне и воителях. Второй - меле коихонуа - повествования о великих вождях и "культурных" героях. Третий - меле куо - хвалебные стихи. Для Полинезии весьма характерны меле иноа - стихи в честь какого-то человека. Например, в честь прославленного мастера сёрфинга. Лирические стихотворения называются оли оли. К полинезийской поэзии относится и ее enfant terrible[187] - меле памэа, стихи "неприличного" содержания. Меле ипо, напротив, представляет в полинезийской поэзии благородную любовную лирику. И наконец, меле каникау - стихи-песнопения в честь умерших.
Поэтические и иные произведения полинезийской литературы сочинялись, но не записывались. И все же полинезийцам была известна письменность. Следует напомнить, что этнографы и археологи с полным правом всегда считали одним из главных признаков зрелости той или иной культуры именно существование письменности.
Сохранившиеся лишь в одной точке Тихого океана остатка полинезийской письменности интересны во многих отношениях. Но более всего любопытен тот факт, что эти тексты, начертанные собственной рукой полинезийца, его особым письмом, найдены на одной из самых малых и самых изолированных территорий "треугольника", которая более других отдалена от "прародины полинезийцев" и от их островной "Гаваики", - на острове Пасхи.
Полинезийские тексты записаны на особых деревянных табличках, называемых кохау ронго-ронго (буквально - "говорящие дощечки"). Тексты нанесены на "говорящую дощечку" "гравировкой" с помощью акульего зуба или какого-то иного столь же острого "пера" животного происхождения. Несмотря на такой способ нанесения текста на дерево, все они записаны чрезвычайно четко и утонченно.
До нынешнего времени на Рапануи открыто всего двадцать с небольшим таких "говорящих дощечек". К тому же некоторые из них - лишь обломки прежних кохау ронго-ронго, иными словами, содержат лишь отрывок первоначального текста. Для иллюстрация размеров и текстовой "емкости" отдельных "говорящих дощечек" следует описать хотя бы те четыре, которые раньше других попали в руки ученых благодаря епископу Тепано Жоссану с Таити.
Этот французский пастырь приобрел табличку, которую он в своем каталоге назвал "Le bois echancre" ("Гнутое дерево"). Ее размеры - 43х16 см, и содержит она всего десять строчек на одной и двенадцать на другой стороне, в ней насчитывается 1135 знаков. Вторая табличка, которую Жоссан назвал рапануйским именем Миро, на каждой стороне имеет по четырнадцать строк, ее размеры - 29x20 см, и содержит она 806 знаков. Третья, "Вермулю", с одной стороны несет девять строк, с другой - восемь и содержит 822 знака. И, наконец, последняя таблица, попавшая в руки епископа (он назвал ее "La rame" - "Весло"), на обеих сторонах имеет но восьми строк. Ее размер - 90х10 см, и она насчитывает 1547 знаков.
Итак, письменность древней Полинезии, сохранившаяся на самом изолированном ее островке, относится к идеографическому письму. Знаки, которые мы видим на кохау ронго-ронго, нередко напоминают распространенные в Океании предметы, животных и растения. Но зто еще совсем не значит, что написанный на "говорящей дощечке" знак, который представляет собой звезду, надо читать и переводить именно как слово "звезда".
Тексты, написанные на полинезийских кохау ронго-ронго, попытался расшифровать уже тот, кто первым начал ими заниматься, - упомянутый нами Тепано Жоссан. Однако прочесть полинезийские надписи или хотя бы их отдельные знаки эрудированный епископ, несмотря на свое невероятное усердие, так и не сумел.
С помощью своих информаторов Жоссан смог лишь установить, что строчки читаются сначала слева направо, а потом - справа налево. Такое поочередное написание строчек в специальной литературе носит название "бустрофедон", что по-гречески значит "поворачивающийся бык". Путь читателя по тексту напоминает движение бычьей упряжки в поле: в конце каждой борозды она тоже должна остановиться и повернуть назад.
Епископ также установил, кто некогда выгравировал на этих деревянных табличках полинезийские надписи. На острове Пасхи таких людей называли тангата ронго-ронго. Писари занимали в рапануйском обществе такое же положение, какое имели в иных областях Полинезии квалифицированные мастера искусств и ремесел.
На острове Пасхи редкой профессии писаря имели право посвящать себя члены лишь одного местного племени - миру. Избранных молодых людей из этого племени длительное время готовили к исполнению своих обязанностей в особых "школах письма", скорее их можно было бы назвать "школами каллиграфического искусства". В этих школах ученики сначала учились гравировать знаки ронго-ронго на банановых листьях. Только после того, как они в совершенстве овладевали искусством письма и сдавали своего рода "выпускные экзамены по каллиграфии", им позволялось заниматься гравировкой по дереву, которого на практически безлесном острове Пасхи всегда не хватало.
Вслед за Тепано Жоссаном прочесть надписи на "говорящих дощечках" и раскрыть тайну полинезийской письменности (а также всего, что с ней связано) пытались многие другие исследователи, в их числе англичанка К. Скорсби-Раутледж - единственная женщина и единственный ученый на корабле, она предприняла первую научную экспедицию на остров Пасхи; а вслед за ней - бухгалтер американского военного корабля "Могиканин" У. Томсон, впервые детально описавший святилища Рапануи.
185
Поскольку нарративное народное творчество полинезийцев имело устный характер, его не совсем корректно называть литературой, так как само слово "литература" по-латински букв. "написанное".
186
Эти предании были записаны лишь после того, как христианские миссионеры создали письменность на гавайском языке.
187
"Enfant terrible" - "ужасный ребенок" (фр, яз.).